желание (сакуатсу) (1/1)
Baby, I wanna fuck you,
I wanna feel you in my bones
Boy, I'm gonna love you
I'm gonna tear into your soul (c)
День, когда боль стала частью их наслаждений, Сакуса помнил довольно расплывчато. В их с Атсуму отношениях всегда в той или иной степени присутствовала животная страсть. Порой совсем мимолетно, выражаясь в царапинах и едва ли причиняющих боль укусах. Иногда же это проявлялось сильнее: в такие моменты Атсу любил брать инициативу на себя от начала и до конца, подавлять, подчинять своим желаниям и нуждам. Если же Сакуса даже играючи пытался сопротивляться, Мия применял силу — тоже не в серьез, как он считал.
Сакуса был совсем не против. Это возбуждало. Тем более Атсуму никогда не забывал о его ощущениях наравне со своими собственными. Они команда — это проявлялось во всем.
Оба давно изучили друг друга, порой разбираясь в партнере лучше, чем в себе: все тайные точки, заветные места, прикосновения к которым доводило до максимума желания, до самых вершин, с которых они спускались вместе, чтобы повторить восхождение снова и снова. Их тела составляли единое целое, складываясь в идеальную мозаику, законченный паззл.
Сакуса любил, как Атсуму двигается, как ласкает его. Прикосновения Атсу расслабляли, чтобы уже через мгновение снова заставить напрячься в ожидании. Каждый раз Атсуму будто хотел не пропустить и кусочка тела Киеми.
Атсуму вел себя, как жадный ребенок, что не желал делиться ни с кем своей игрушкой. Иногда его пугала мысль, что он хочет запереться с Сакусой вдали ото всех, не выпускать его из своих объятий, не делиться им ни с кем. Сакуса принадлежит только ему. Когда Сакусы нет рядом — желание Мии обладать им угрожало свести с ума. Каждая клеточка тела требовала его близости. Отдаться поглощающему безумству, получая контроль над ним, теряя взамен над собой, после чего Атсуму зацеловывал алые следы на запястьях, едва избавив их от обжигающих мягким шелком кожу оков.
«Мне нравится трогать тебя, чувствовать каждый твой сантиметр, вдыхать тебя, пробовать», — часто шептал Атсуму, в бессчетный раз исследуя тело Сакусы, облизывая словно излюбленную сладость.
Беспорядочно разбрасываемые поцелуи переходили сперва в случайные, а затем все более намеренные укусы, будто ему становилось все сложнее сдержать свой возрастающий голод.
Сакуса закрывал глаза, с волнительным нетерпением ожидая моменты, где удовольствие начнет граничить с болью. Каждая отметина на его коже, как клеймо, знак — он принадлежит лишь Атсуму Мие. Его трофей, его собственность. Его самая бесконечная потребность.
Даже после того, как с губ Сакусы слетало шипение, когда за резкой волной абсурдно приятной боли с трудом можно было различить получаемое наслаждение, Сакуса никогда не просил Атсуму остановиться, лишь распаляя его задор. Мия требовал, Сакуса с радостью предлагал. И тогда Атсуму хотел больше. Поглотить, сделать Киеми частью себя, впитать, быть еще ближе, чем физически возможно. Казалось, этот голод неутолим.
«Хочу тебя, — шептал ему на ухо Атсуму, не успев остыть от едва накрывшей его волны предыдущего оргазма. — Хочу тебя без передышки, хочу чувствовать повсюду, хочу…».
Сакусе нравилось ощущать себя добычей, заставлять Атсуму охотиться на себя, позволять эмоциям разрывать его на части, чтобы затем одновременно собирать воедино вместе с ним.
Эта игра в сладкую боль граничила с патологической необходимостью, мучительной жаждой друг в друге; слабостью, что придавала сил; омутом, погружаясь в который, они не хотели достигать дна.