II (1/2)
Чанбин позволяет себе неприлично громкий зевок прямо посреди улицы и цепляется за мысль о срочном возвращении в тренажёрку, как только менеджер найдёт второго человека на смену. И дело не только в затекающих к вечеру мышцах (и том факте, что в свои двадцать пять Со иногда кряхтит, словно дед), но и в том, что систематическое употребление различных круассанов и денишей с голубикой пагубно скажется на его размерах. Чанбин был в полном порядке и выглядел действительно хорошо, буквально сто из десяти. Просто, булки очень вкусные, а отказываться от них он не собирается ни в коем разе, но если уж раздаваться, то лучше в рост, нежели в ширь.
Феликс налетает на него со спины, накрывает чужие глаза чуть прохладными руками и смешливо басит на ухо:
- Угадай кто?
- У тебя буквально самые крохотные ладошки среди всех моих знакомых, Феликс.
Тот в ответ лишь стукает Чанбина по плечу (совсем безболезненно) и бубнит что-то про противных старших, пользующихся своим положением в обществе (совсем беззлобно). И совершенно неважно, что разница в возрасте, как и в росте, у них совсем незначительная.
Феликс хватается за чужой локоть, вещает что-то о своих обновлениях в игре, про какого-то Дилюка в новом костюме, про какие-то артерии земли, активно при этом жестикулируя свободной рукой. Чанбин, вообще-то, мало что из его рассказов понимает, он же не Джисон, в конце концов, но слушает всё равно. Потому что не заразиться чужим жизнелюбием и радостью, ну, просто нереально. И как только Феликсу удалось за свою короткую жизнь, настолько сильно эту самую жизнь полюбить и не растерять ни крупицы этого чувства вообще? Сказка какая-то, если честно.
Феликс улыбается искренне и открыто, невозможно не улыбнуться ему в ответ, особенно когда он чуть ли не вприпрыжку тащит Чанбина под ручку в торговый центр. И ничего нервно не трещит внутри, ни от касаний, ни от улыбки, ни от близости чужого тела. Трещат только они сами, до самого магазина ни на минуту не переставая разговаривать вообще обо всём на свете: и о погоде, и о новых песнях в музыкальных чартах, и о новинках кинематографа, и даже о латте-арте.
В отделе с мангой, ровно как и на оживлённом рассказе о геншин импакт с полчаса назад, Чанбин понимает целое сплошное ничего. Часть комиксов упакована в пакеты, другая стоит без целлофана и их можно полистать, чем Чанбин незамедлительно пользуется, хватая в руки что-то с этикеткой ”эрогуро” и моментально сожалея обо всех своих жизненных решениях. В отчаянной попытке найти глаза, которые не видели того, что только что видели, Чанбин цепляется взглядом за Феликса у кассы и невольно улыбается. Снова. Потому что с Феликсом по-другому не получается и потому что несчастный кассир блондином очарован настолько, что у бедняги аж краснеют уши. Феликс сверкает своей безупречной улыбкой, вежливо кланяется и семенит обратно к Со.
- Скидку выбил?
- Откуда ты знаешь?
Чанбин хохочет громче, чем планировал, ловит на себе удивлённый взгляд младшего, ничего не отвечает и просто предлагает попить кофе в парке неподалёку.
И если разговаривать с Феликсом всегда приятно, потому что он может и готов поддержать любой разговор, то молчать с ним рядом - какой-то совершенно иной вид комфорта. Они сидят плечом к плечу, попивая не лучшего качества американо, и просто молчат. Пока Феликс копается в телефоне, потому что ему срочно приспичило ”вбросить в чатик себяшку”, и как-то по-ребячески болтает ногами в своих светлых кедах, Чанбин цепляется взглядом за чужой профиль, и его губы непроизвольно растягиваются в очередной улыбке.
- Ликс?
- А?
- А можно спросить?