Глава 15. Бриенна (1/2)

Проснулась она от того, что кто-то ходил по комнате, плыли длинные, темно-синие тени. Горела свеча. За окном еще не рассвело.

- Ты проснулась?

- Нет, - Бриенна со вздохом прикрыла глаза ладонью и подавила зевок. – Что ты здесь делаешь?

- Ладно тогда, - голос у Артура был немного обиженным.

- Чего ты? – спросонья она не могла соображать, все как-то в эти недели стало мягким и податливым, словно воск, ее постоянно тянуло в сон. – Артур?

- Так ты не спишь.

- Ш-ш. Отца разбудишь.

Бриенна повернулась в постели, натянув одеяло до кончика носа. И увидела, что рядом с нею никого не было. Лишь углубление в шитой васильками наволочке, хранившее еще тепло и тяжесть человека. Она повернулась опять и увидела, что Артур, встав на табурет, тянется к ящику в ее шкафу.

- Что ты делаешь? – она села, натягивая теплую робу поверх сорочки.

И вдруг все вспомнила. Ей стало грустно, тревожно.

- Неважно, - смущенно пробормотал Артур. – Ты прости, что разбудил тебя, мама. Отец не велел тебя будить.

- А он сам…

- Вынимает пироги из печи, там, внизу.

- Вот же проклятье! – вырвалось у нее. – Вы чего меня не разбудили?

- Он говорит, такая рань.

- А ты зачем поднялся?

- Я волновался, - Артур вытащил ящичек с ножницами и гребнями и, спрыгнув с табурета, поставил на стол.

Она заметила, что он был одет в штанишки, рубашку, жилет - и обут уже в теплые сапоги.

- Да что ты там возишься?! – воскликнула она, наконец, просыпаясь, стряхивая с себя сон.

Он поднял голову и посмотрел на нее с бесстрашием приговоренного:

- Я только… Я… Хотел гребень взять.

Бриенна потерла щеку ладонью:

- Прости? Ведь вчера взял.

- На самом деле, нет, - Артур покраснел до кончиков ушей.

- Вот как? А мне сказал другое.

Он молчал, по обыкновению отвернувшись и уставившись на нечто невидимое в углу. Бриенна вздохнула:

- Понятно. Совесть все же проснулась.

Он вздохнул, переминаясь с ноги на ногу, выпятил губу, потом рассмеялся, словно выдумал некую очаровательную шутку и возлагал на нее теперь большие надежды (и в том у Бриенны сомнений не было):

- Да! Зато ты еще не очень-то проснулась.

Она фыркнула и, чтобы скрыть свой смех, который его бы, несомненно, поощрил, наклонилась вперед, так, чтобы лицо ее стало скрыто упавшими волосами:

- Выходит, солгал собственной матери.

- Не солгал же, - упрямо и нахально ответил ей сын.

- А обещал…

- И исполню. Рыцарь свои клятвы исполняет, пусть я и ненавижу это все расчесыванье… всей душой.

Она зажала рот, чтобы не смеяться в голос.

Она взяла с него слово, что он станет осторожен, аккуратен, а также и обещание расчесывать волосы, густые и непослушные, в этом долгом и диком путешествии: и Артур все это с горячностью обещал. Теперь, видимо, под гнетом сомнений, он прокрался в родительскую спальню и попытался незаметно выкрасть гребень, который вчера, в суматошных сборах, благополучно оставил. Скорее, сделал вид, что позабыл.

- Иди сюда, - она раскрыла руки, подняв голову. – Иди ко мне.

Он подошел, и Бриенна обняла его, прижала к себе, пригладила вихор на макушке. Слегка покачала, как маленького.

- Я люблю тебя. Никогда не забывай, что люблю тебя и ужасно скучаю. И я… я так сильно буду волноваться о тебе, лисенок. Рада, что ты не решился меня перед отъездом обмануть. Я ужасно счастлива, что ты поступил честно и правильно. Люблю, - повторила она, как заведенная. – Люблю. Люблю.

Артур обнял ее в ответ, прижался носом к ее плечу и что-то забубнил. Бриенна оторвала его голову, охватив ладонями:

- Что?..

- Тоже люблю тебя, мама. Ты уж, пожалуйста, больше обо мне не беспокойся. Я привезу тебе шкуру белого медведя. Тебе и сестренке, она будет спать на ней, и Мать Ночи будет баюкать ее. Так Сорен говорит. И Мия подтверждает. Дети спят в таких шкурах особенно хорошо.

Бриенна поцеловала его теплую щеку.

- Мне не нужно подарков, лисенок. Только сам вернись живой, невредимый. Ведь я никогда…

Она поперхнулась, почувствовав, что подступают слезы. Артур смотрел снизу вверх, с этим своим неизменным обожанием и с покровительственной нежностью, которой научился от отца.

Я никогда не отпускала тебя от себя так надолго, словно бы навсегда, подумала она с отчаянием, но вслух не сказала. Довольно было и того, что сын, встревоженный ее исказившимся лицом, неловко и ласково погладил ее по руке:

- Мама. Ну что ты? Прошу, ведь я буду с Джоном. Со всеми племенами. Я буду в порядке. И я вернусь.

Когда она спустилась вниз, осторожно ступая – живот ее стал достаточно велик, чтобы движения сделались неуклюжи, и ей приходилось смотреть себе под ноги, на ступеньки – Артур и Тормунд уже возились в жаркой кухне. Стоял аппетитный, мягкий аромат свежеиспеченного теста, и Тормунд ловко управлялся с противнями, вытаскивая их и засовывая в печь новые. Рубаха его с закатанными рукавами взмокла на спине. Фартук, повязанный вокруг пояса, был обсыпан мукой. Артур раскладывал пирожки и булки в берестяные короба, прокладывая их сухими листами смородины и чистыми полотенцами. Угощение в дорогу решено было напечь не только для мальчика – а для всего племени, что сдвинулось бы вместе с ним к северу. Артур, впрочем, и сам успевал что-то жевать. Тормунд грел для него воду в закопченом чайничке.

- Ну, - сказала Бриенна, запахнув робу и ежась от приятного тепла, - хоть бы разбудил, что ли.

- Ни к чему это, - весело крикнул Тормунд, выволакивая из печи новый противень с горячими калачиками. – Спи и спи. Делов-то, право слово. Лисенок, что ли, разбудил?

- Да я так, - с набитым ртом сказал Артур. – Не нарочно же. Эй, отец, а где пироги с крольчатиной? Этот вот короб для них.

- Сейчас, погоди. У отца-то не десять рук, - ласково отозвался Тормунд. Он повернулся к столу и начал ловко раскатывать новые порции теста.

Бриенна села, с изумлением разглядывая мужа и сына.

- Вот если бы мне кто сказал, что вы такие ловкие на кухне, - протянула она со смешком. – Раньше…

- Раньше мы, может, скрывались, - Тормунд подмигнул мальчику, - хотели тебя поразить.

- Да, это вам прямо удалось.

- Ну-ка, попей горячего чаю, - велел Тормунд, вытирая руки о фартук и вглядываясь в ее лицо. – Как ты, любовь моя? Что-то бледна сегодня.

Бриенна потерла лицо ладонями:

- Спала бы еще, но я… но… как-то тяжело мне на сердце.

- Ну, мама! – огорченно выкрикнул Артур.

- Что? Не мамкай, пожалуйста. Ведь я ничего больше не говорю.

- Вот что, вы оба, хватит тут мне, - вмешался Тормунд. – Как дети, ну что это такое. Ты – пей чай. Ты – вот, иди сюда, тащи из печки крендели, пока я пироги леплю.

Ночью ударили заморозки, рыжие листья на земле и травинки, и голые веточки деревьев покрылись белым – точно некие волшебники их осыпали солью. Но другие деревья еще стояли во всей красе, пылая алым и золотым. А ели и сосны поднимались к небу, словно и не ждали никакой зимы – всегда невозмутимо-живые, бархатисто-зеленые. Бриенна пошла по вперед, осторожно ступая по мерзлым листьям, они хрустели под ее теплыми сапожками. Тормунд догнал ее на тропинке, набросил на плечи плащ. Она задрожала. Всадники шли медленным шагом впереди нее, построившись по двое в ряд – шестеро одичалых из сопровождения лагеря, а последними шли Сноу и Артур. Лошади сонно мотали хвостами, двигались в туман с неохотной ленцой.

- Не иди за мной, - сказал Артур, - Ну, пожалуйста. Я прошу! Не иди за нами! Возвращайся домой.

В голосе его слышалась мольба. Бриенна и сама понимала, что не следует брести за ними следом, рядом с ними, но ничего с собой поделать попросту не могла. Они так и миновали огородные грядки, где капустные кочаны покорно мерзли под шапками инея, а мальвы стояли, почернев под морозным ударом, прошли по тропе вдоль реки и двинулись к лесу через дочерна распаханные, теперь уже снятые, поля.

- Мама!

Она положила руку на теплый лошадиный бок, говорила себе: и в самом деле хватит, перестань. Позади нее, молча и покорно, с тем же хрустом, взламывая тонкий лед на лужицах, шел Тормунд. Он сопел и пыхтел, но, в отличие от Артура, переносил все это стоически. От лошадиных морд поднимался теплый пар.

Джон спокойно сказал:

- Все будет хорошо, Бриенна. Не следует о нас волноваться.

- Я все же немного беспокоюсь.

- И это все зря, - обиделся Артур. – Даже гребень я взял!

Тормунд, идущий позади, как-то сдержанно хрюкнул. Бриенна хотела бы возмутиться, но не смогла.

- Прошу вас, будьте осторожны, - взмолилась она.

- Будем, - серьезно и в сотый раз ответил ей Сноу. Он ни разу не рассердился на нее, всякий раз отвечал все с той же готовностью и спокойствием, и она подумала об этом вдруг с такой благодарностью. – Мы будем осторожны и осмотрительны. Всюду, всегда.

- Может быть, мы найдем мне лютоволка, - с надеждой сказал Артур. – Как Призрака. И тебе тоже, Джон.

- Нет, я слишком скучал по нему, - кротко отозвался Джон. – Жизнь у больших зверей так мала. Пусть даже они и не совсем… обыкновенны. Нет, Артур. Пожалуй, больше я не захочу себе такого друга. Я не смогу более такое выносить.

- А я бы хотел завести лютоволка. Я бы даже в чащу какую дикую пошел поискать, я только…

- Артур! – огорченно воскликнула она.

Мальчик сердито засопел.

- На нас напали волки, когда мы сюда добирались, - сказал он упрямо. – Думаю, они в скалах водятся, тоже. Может, какой малыш там потеряется, а я его отыщу.

- Артур! – на глазах ее выступили слезы.

Тормунд догнал ее в два быстрых шага, осторожно взял за плечи. Наклонился к самому уху:

- Все, все, Бриенна, душа моя. Ступай в дом. Холодно. Я поговорю с ним. Сейчас же поговорю. Все, хватит, ты уже далеко зашла. Смотри? Скоро лес. Ну же? Любовь моя, хватит, хватит.

Она и сама понимала, что следует остановиться. Протянула руку, ухватив лошадиную упряжь. Артур сердито повернулся к ней. Сноу покорно замедлился.

- Я буду ждать тебя, буду очень, очень, очень ждать, - начала она жалким, дрожащим голосом.

Артур, и она заметила это, сам в ответ сморщился, чуть не плача.

- Да ведь я скоро вернусь, мама. С первым снегом вернусь. Ну зачем ты! Почему ты!

- Прошу, не поддавайся соблазну куда влезть или уйти от старших. Прошу, прошу, поклянись мне.

- Я уже кля…

Он посмотрел поверх ее головы на отца и вздохнул:

- Клянусь, мама, я все буду делать, как велено.

- Люблю тебя.

- И я люблю. Джон пришлет вам серого ворона. Он его уже почти приучил разносить вести.

- Да.

- И я тебе напишу. И отцу напишу.

- Да. Иди сюда.

Он наклонился, Бриенна обняла сына, ткнулась губами в его теплый висок. Артур в ответ обхватил ее руками за шею, торопливо чмокнул в щеку, потом резко выпрямился и отвернулся. Он сердито зашмыгал носом. Повел лошадь быстрее, стремясь догнать отряд впереди. Сноу обернулся к ним.

Она осталась стоять, а Тормунд быстро зашагал между двумя лошадьми, и она видела, как от его дыхания поднимается белый пар. Он что-то тихо сказал, Артур наклонился к нему, она услышала его смех. Потом и Сноу засмеялся. Тормунд опять стал что-то им говорить. Артур закивал.

Она стояла посреди опустевшего поля, смотрела, как туман их опутывает и скрывает – все дальше и дальше от нее.

Когда она вернулась и начала прибирать на кухне, все как-то сыпалось из рук. Дом показался ей пустым, чужим. Она в сотый раз перекладывала противни и не могла заставить себя вспомнить, что же с ними делать. Кая, деликатно вздыхая и бормоча нечто утешительное, ласковое, отняла у нее грязную посуду и унесла. Вернулся, наконец, Тормунд.

- Эх. Проводили своих. Сноу наш край знает. А нам тут… Пора и за дела, - сказал он, шумно вздыхая, усевшись за стол. Вид у него, тем не менее, был усталый и растерянный.

Наверное, как и у меня, подумала Бриенна.

Она поставила перед ним тарелку с жареными яйцами и хрустящими полосками копченого сала, и другую – с хлебом и сыром. Налила кипрейного чая.

- Я тоже уеду нынче, - в преувеличенной бодростью сообщил Тормунд, прожевав, - да, но я… до вечера только. Ты не волнуйся за меня. Надо привезти бревна, по реке сброшу и тут выло…

Он перестал говорить и жевать, потому что Бриенна всхлипнула и прижала руки к лицу. Он тотчас вскочил и забегал вокруг нее, но, не добившись ответа, где болит и что болит, выскочил в большой зал. Сквозь звуки собственных рыданий она слышала, как он выкликает Каю, а потом, в своем почти комичном отчаянии, Сорена и Мию. Бриенна, не в силах успокоиться, опустилась на стул, слезы из нее текли рекой. Какое-то время ничего не происходило, все затихло, потом она услышала шаги и разговор. А потом последовали странные звуки – удары, как будто чем-то тяжелым и мокрым, хлесткие и жесткие.

- Ай! – завопил Тормунд. – Бабушка!..

- А ну молчи. Молча слушай! Ты что творишь? Ты что творишь, бесстыжая рожа, бесчувственная?! Ты видишь, что с ней? Да на ней лица нет! Ты совсем очумел, такое говорить? Куда ты попрешься? Куда ты собрался, задница ты беспокойная, ты не видишь, что Бриенне плохо, ты ее совсем не бережешь, чучело ты нечесаное, да ты… да ты что же это такое, так тебя и растак, мелешь-то, при жене-то, на сносях-то, языком своим глупым!

И каждое слово сопровождалось этим шлепком. Бриенна, нервно всхлипывая, подошла к дверям. Кая наскакивала на внука, от души награждая его красную, потрясенную физиономию ударами мокрого полотенца. Тормунд принимал наказание покорно, лишь иногда пытался увернуться, но даже рук, чтобы закрыть себя, не поднимал. В пылу праведного гнева старушка ее не замечала, а Тормунд закрыл глаза, видимо, справедливо опасаясь, что может и потерять один, а то и оба, под градом яростных ударов. Сила в Кае еще была, несомненно, и внука своего она ничуть не жалела.

Кая заметила ее, наконец, чуть успокаиваясь, что-то тихо сказала. Они вдвоем пошли в комнаты старушек, Кая на ходу все ему нечто втолковывала, а Тормунд покорно слушал и кивал.

Когда он вернулся на кухню, вид у него был несчастный – но и решительный. Он подошел к Бриенне, которая возилась над большой луковой корзиной, заставил ее выпрямиться и обнял, прижав щекой к своему плечу.

- Вот так, - сказал он кому-то невидимому за ее спиной. – Милая моя, вот так, все хорошо. Брось это все, побудь со мной. Просто садись вот сюда.

Она послушалась.

- Я знаю, что у тебя на сердце тяжело, - он встал перед ней на колени, взяв обе ее руки в свои ладони. – Да? Я знаю.

- Но я просто, - начала она слабым, дрожащим голосом.

- Да, волнуешься о нем. И я тоже. Все же подумай-ка: сыну будет на пользу этот поход. Артур мой наследник.

- Это все я понимаю, - виновато пробормотала Бриенна.

- Вот же, слушай. Я тебя не оставлю теперь, и никогда не оставлю, ты слышишь? Бабка меня отхлестала от души, однако и разум мне вправила. Ты лучше всех, ты – мое сокровище, вы обе – мои самые драгоценные в этом мире.

Она поняла, о ком он говорит. И он прижал руку к ее животу.

- Я всех вас стану беречь, клянусь. Артура, тебя и дочку. Не оставлю вас, больше никогда и никто тебя не оставит, как некогда там, в Винтерфелле. Этого не повторится. Ты всегда будешь со мной. Всегда. А я буду рядом. Я люблю вас так сильно, что мне сердца не хватает. Люблю, - он поцеловал ее руку, по очереди каждый палец. – И нет такого богатства в мире, какое бы я за вас не отдал, и таких дел, какие бы я ради вас не бросил. Ну? Ты веришь ли мне? А теперь пойдем, я буду делать колыбельку, а ты мне подсобишь.

- Но я не умею, - растерялась она.

- Ты просто посиди там, со мной. Послушай мои рассказы, песни, а? Вместе мы выберем охранный узор. Просто побудь со мной. Только больше не плачь, пожалуйста. Не надо. Не надо.

Это было ей отчасти и приятно. Хотя и возбуждало в ней чувство вины. Она знала, что некоторые в отрядах уже ропщут, и только хладнокровие Сноу все разрешало. Иные ярлы недовольны были тем, что Тормунд, в самую горячую для кочевых племен пору, не спешит являться для важных дел. Многие суды и споры были перенесены на весну, многие ярлы присылали в Тысячелистник гонцов, чтобы требовать ее мужа к себе, и немедленно.

Тормунд уверял ее, будто все это были дела пустяковые, не стоящие и пустой скорлупки от ореха, но она отчего-то все равно себя упрекала.

И все же он был прав – она боялась, что он уйдет, и то был страх, привезенный ею издалека, из прошлых лет, из того года, когда, потерявшись в своем несчастье и недуге, она вынашивала и рожала ребенка совершенно одна, положившись лишь на помощь Королевы Севера.

Тормунд раскрыл ее ладонь, положил так, раскрытую, на ее колено и прижался щекой.

- Ты мне дороже всех, - тихо пробубнил он. – Ты это знаешь ведь? Знаешь.

- Да.

- Скажи, Бриенна, свет души моей...

В голосе его послышалось ей ужасное страдание. Она другой рукой бережно погладила его волосы, отводя со лба:

- Я люблю тебя. Очень сильно. Только не оставляй меня. Это все, о чем прошу.

- Не оставлю. Я не такой, как Ланнистер, нет, нет, нет.

- Знаю.

- Нет, и я тебе докажу…

- Уже доказал, Тормунд, да не раз.

- А сама попросишь уйти – и не уйду, хоть казни.

- Ну что ты, - мягко засмеялась она. – Говоришь какие-то глупости.

- Ох, и дурак я, - заныл он тихонько, зарываясь лицом ей в колени. – Не слушай, что я несу.

- Не буду. Пойдем-ка и правда делами займемся.

Они вышли, усталые и притихшие, и, пока шагали к сараям, Бриенна заметила, что солнце вышло из-за туманных одеял, прогнало иней и холод из травы. Поздние цветы в грядках Каи еще стояли, гордо подняв свои головы, уже побитые морозом – но не сломленные.

Дела, связанные с древесиной и столярным промыслом, всегда Тормунда как-то ободряли. Вскоре он повеселел и начал насвистывать залихватскую старинную песню. Бриенна сидела на груде опилок, прикрытой мешковиной, вывязывала сложный узор на крохотной кофтенке. В рыжих волосах ее мужа белели свежие стружки, такие же кучерявые, как сам Тормунд. Руки его, покрытые веснушками, блестели от пота. Рукава рубахи он закатал и подвязал кожаными ремешками над локтями. Смотреть, как он работает, было одно удовольствие. Вскоре приплелся Сорен и начал возиться у длинного стола, вытачивая что-то, что наотрез отказывался ей показать.

- Что у вас там? – она даже шею вытянула от любопытства. – Правда, неужели не покажете?

- Нет, милая Бриенна, и не проси. Кая не велела, - старик сурово покачал головой на тонкой, как у одуванчика, шее. – Это мой подарок, она велит сделать. А ты увидишь, когда девочка родится. Так мне велено.

Тормунд обернулся к ней и подмигнул. Сказал, не сводя с жены смеющихся глаз:

- Так, значит, вы, старые, что-то темните там?

- Это Кая велит, - упрямо бормотал старик, он даже подвинулся к своей работе и прикрыл ее бархатным лоскутом. – Это Кая.

- Ладно, - сжалился Тормунд, - делай, что там выдумал, дед. Небось, игрушка какая волшебная.

- Кая много чего знает.

- И верно.

- Вы слушайте ее.

- А мы слушаем.

- Нет, как следует…

Сорен смущенно умолк и отвернулся, и опять наклонился к столу. Работать ему, наверное, было очень тяжело, ведь он был почти слеп, если дело касалось близких вещей. Однако он упрямо твердил, что справляется, и чтобы ему не мешали, и чтобы его не тревожили, и Бриенне стало его жаль. Старики как дети, решила она. У них должны быть свои игрушки.

Тормунд выстрогал рейки для колыбели из розоватой еловой древесины. Пахло от них так приятно, словно кто-то проводил прохладной рукой по дыханию, по самому сердцу. Верхняя планка, державшая рейки, была украшена узором из веточек и рун, опять-таки, сделанным с умыслом, по указке Каи. Эта колыбелька должна была стоять на изогнутых пластинах из размягченного и затем отвердевшего дерева, качаясь, и раскачивать ее можно было легко, даже одной рукой.

Другую люльку Тормунд обещал сделать вместе с Артуром – ее надо было подвесить в комнате на вбитый в потолок крюк. И было еще множество дел: шкафчики для игрушек, детские стульчики, и особый стул, сделанный специально для дочери, такой, в каком удобно и уютно было бы сидеть у камина, даже когда она повзрослеет. И были еще выструганные из мягкого дерева лошадки и куколки, и волчки, птички, лисы и медведи, и тележки на настоящих колесиках. Все это Тормунд делал с огромным удовольствием. Бриенне тоже нравилось за ним следить в такие минуты.

И вдруг, оторвавшись от вырезания узора-оберега, он поднял к ней серьезное лицо и сказал:

- Сольви.

- Что?

- Назови ее Сольви.

Сотни мыслей пронеслись у нее в голове, покуда она не вспомнила, что одичалые детей подолгу не называли именами – покуда не убеждались, что ребенок жив и здоров.

Сорен проскрипел из своего угла:

- Так в наших краях не принято, но, раз уж ты из-за Стены… пожалуй, возьмем твой обычай. Сольви. Хорошая девочка была. Тихая, как мышка, безобидная, словно цветок. Имя ее на старом языке означает «путь солнца». Я всегда знал, что она беззащитна. Он-то ее не помнит, нет. А я помню.

- Я тоже помню, - упрямо сказал Тормунд.

- Ну, сколько тебе было? – вскинулся Сорен. – Ты был мал. Мал и глуп!

- Шесть или семь лет.

- А то и меньше. Ты ее толком не знал. А мне она часто являлась потом во снах. Видишь ли, она была ко мне добра. Ох, как добра. Никогда я не знал дитя добрее и нежнее, чем твоя сестренка, Тормунд. Однако, это служило плохую службу. Это в наших землях хорошим ничем не оканчивается.

Тормунд молчал, нахмурившись.

Бриенна знала, что несколько его сестер погибли в разных битвах, или же умерли при родах. Но про маленькую девочку ей никогда не рассказывали. Она перевела взгляд на старика.

- Ее отвели к яме и сбросили, - сказал Сорен с горечью. – Шаман, которого взяли к нам из далекого племени, требовал, чтобы дитя принесли в жертву богам. Тогда наступила лютая зима, начался голод и мор. Тормунд не помнит, наверное, но он с мальчишками побежал за Сольви, чтобы ее вернуть.

- Все я помню.

- Они вытащили ее и вернули, она упала и ударилась, была напугана, яма была заполнена человеческими и звериными костями. Они вытащили ее оттуда. Нда.

Сорен замолчал – и вдруг Бриенна увидела, что плечи его трясутся. Он заплакал.

- Дед, ты пойди к Кае и попроси чаю для сна, - сказал Тормунд сочувственно. – Хочешь, я отведу тебя?

- Оставь, - строптиво вскинулся Сорен. – Что ты меня все спать укладываешь?

- Да волнуюсь о тебе, вот и все!

- Я тебе сейчас покажу, «волнуюсь», - обиделся старичок.

Он высморкался в большой мятый кусок белого льна и отвернулся.

Но Бриенна видела, что руки его ходят ходуном.

- Что же случилось потом? – осторожно спросила она.

Сорен молчал, всхлипывая, как ребенок. Тормунд сказал, скривившись, словно от боли:

- Шаманы наутро явились к моим родителям и сказали, что умерло еще несколько человек, все от болезни. Это боги гневались за то, что мы отобрали свой дар. Помню, как ее опять повели к той яме.

Молчание. Бриенна от растерянности потеряла счет петлям.

- Прежде люди так жили, - объяснил Тормунд. – Отдавали детей, считали, видать, что так оно… надо. Кому-то надо там, по ту сторону зимы. Однако мои после того не смогли жить с этими шаманами в одном племени. Мы ушли, я больше никогда их не видел. Говорят, все там погибли потом, от голода или еще от чего.

- Их на перегоне накрыло ледяными ветрами. Половину отрядов сдуло в пропасти, - объяснил Сорен. – Тому я был рад. А семью увел, потому что мне было невмочь больше жить среди тех, кто… тех, кто…

- А… девочка? Сольви погибла?

- Ей по затылку ударили древком копья. Она из той ямы выбраться на второй раз бы не могла.