Глава 21 (2/2)

— Ты расстроился? — с широкой ухмылкой спросил младший, приподняв одну бровь.

— Я обиделся… — тихо поправил Арсений, почувствовав волнение за то, что он переусердствовал со своим поведением.

Шатен, не прекращая улыбаться, закатил глаза и показательно вздохнул, повернув обратно и зачем-то двинувшись к реке. Но даже после такого неожиданного поворота событий странник всё понял и закрыл рот ладонью, заслоняя ею свою широкую улыбку и горящие щёки.

— Вот, возьми, — юный мятежник принёс своему помощнику собственноручно сорванные ирисы и теперь держит в руках, дожидаясь, когда такой солнечный сейчас Арсений примет цветы. — Я ведь их самому себе подарить не могу, верно?

— Антон… ты же понимаешь, что мы делаем?

Юноша взглянул на своего товарища, что посмотрел на него в ответ, и они уже оба засмеялись, невольно отворачивая лица друг от друга.

— Ладно, действительно, хватит, — выбросив прекрасные ирисы на землю, кивнул бунтарь, не снимая улыбки.

А вот улыбка у Попова исчезла мгновенно: он только что потерял свой шанс получить подарок от Антона, причём он сам и виноват, так как надо было не выёживаться, а брать цветы и радоваться. А в итоге брюнет всё, что сделал, так это с трудом сдержал порыв скорее вернуться к брошенным на землю ирисам и забрать их себе.

— Да что ты опять такой грустный? — без возмущения заметил светловолосый, а тот лишь пожал плечами. — Я понял, что ты начинаешь улыбаться, когда я говорю, что ты хороший. — Уголки губ Арсения сразу же дрогнули и приподнялись, хотя сам он пытался сдержать их на месте. — Так вот, ты хороший, не грусти.

— Ох, Антон, можно я тебя обниму? — больше не сумев прятать все эмоции в себе, почти что попросил старший, остановившись и умоляющим взглядом уставившись на своего командира.

Шастун неуверенно остановился тоже и, осторожничая с ответом, подождал некоторое время, прежде чем кивнуть головой в знак согласия. И Арсений, слегка приподнявшись на носочки, обнял, очень аккуратно, слабо, нежно… Он чувствовал чужое, глубокое и частое дыхание и постарался успокоить, принявшись медленно и заботливо поглаживать бока и спину юноши. Странник хорошо помнил, что у парня есть страх чужих касаний, и именно поэтому специально обнял так ласково, чтобы Шастуну понравилось и чтобы тот в дальнейшем соглашался на подобные просьбы уже с желанием.

Как бы голубоглазому ни нравилось обнимать шатена за талию, перебарщивать он не хотел, из-за чего не стал тесно прижиматься к нему и долго тянуть с объятиями, и по этой причине отстранился уже через несколько секунд.

Тело Антона не тряслось от напряжения, а на его лице появилась несмелая, но уютная улыбка, и следопыт пришёл в восторг, пока что скрываемый, но всё равно яркий.

— Ирисы — вестники объятий, — продолжив ход, расслабленно произнёс помощник командира, ощущая, как пламя их романтики сжигает его изнутри.

— Правда? — удивлённо обернулся к нему юноша, тоже почувствовав какую-то лёгкость в их общении.

— Теперь правда, — усмехнулся брюнет и услышал усмешку в ответ.

Шастун понял, почему совершенно не сопротивлялся объятиям: отношения к нему со стороны тюремщика Кузьмитрия и со стороны Арсения — это абсолютно разные вещи. Если Кузьмитрий грубил, то Арсений — делает комплименты. Кузьмитрий наглел, а Арсений — идёт на уступки. Кузьмитрий — бессовестный эгоист, а Арсений — очаровательный романтик… очаровательный и влюблённый романтик.

Антону не неприятно от мысли, что его друг мог именно таким образом привязаться к нему, потому что влюблённость этого голубоглазого и загадочного молодого человека была настолько тёплой и комфортной, что даже самому Шастуну показалось, что ему хочется, чтобы тот проявлял свои чувства почаще. Может быть, это какая-то ответная приязнь, а может, обычное желание почувствовать настоящую, а не жестокую ласку. В любом случае, в данный момент они общаются друг с другом легко и непринуждённо, и это точно устраивает их обоих, вот только для одного это — простая, невольная симпатия, а для другого — пылкая и трогательная влюблённость.