Часть 2. Между (2/2)

Мо стал продавать какие-то мало нужные вещи из дома. Стал брать больше заказов. Совсем забыл про сон и отдых, ведь ребенок маленький совсем — просыпается каждые два-три часа ночью, чтоб поесть. Ладно еще, что молока хватает своего, не надо на смеси тратиться. В остальном проблем не доставляет: узнает его, улыбается, агукает и переворачивается на живот, когда для этого есть достаточно пространства. Скоро уже можно будет его сажать*.

Однажды его встречают у дома и просят пройти с ними — Змей просил. На подходе к офису ребенка забирают из рук, говоря, что господин Шэ Ли обещал серьезный разговор, и ребенок будет отвлекать — о нем позаботятся. Это напрягает Мо очень сильно, но он не подает вида. Еще и наткнулся на кого-то при заходе в здание, поцарапавшись сильно. Чувак, конечно, извинился, но разве это поможет?

В кабинете, где обитает светловолосый парень, немного дымно. Это раньше он был главарем местной шпаны, занявший это место в не-честном бою. Сейчас же Ли являлся человеком, который контролирует несколько районов с их криминальной и около криминальной жизнью. Алкоголь, табак, запрещенные вещества, рэкет, проституция, контрабанда, бары и игорные заведения — все было его и под ним. И уже ни у кого не вызывало вопросов, для чего и зачем это нужно было отпрыску богатой семьи — ну, нужно и нужно, бог с ним.

Единственный «бзик», присущий этому альфе – это то, что за попытку изнасилования или успешное такое действие он карал, не щадил никого. И ладно, если альфу просто изобьют до полусмерти – нет, чаще им отрезали что-нибудь… Но странным образом это не касалось тех моментов, когда омегу вынуждали ложиться под кого-то шантажом или безвыходной ситуацией.

И вот этот человек сейчас восседал — иначе не скажешь — в своем кресле и ждал, когда большая часть людей уйдет из его кабинета. Он был явно пьян. И не ясно, от алкоголя или от чего-то другого.

Напрягает.

Подходит к Шаню близко, вплотную. Руки в карманах. Наклоняется и говорит еле слышно:

— Твоя отсрочка закончилась, дорогой, - улыбается приторно, тянет губы, - Ты же не думал, что я забыл о долге?

— Нет, я собрал деньги.

— И сколько? - он дышит ему в лицо, но Мо не чувствует запаха выпивки – это плохо, очень плохо, - Сколько же ты собрал, мой милый Мо?

— Во-первых, - начал стойко Шань, не отшатнувшись ни на сантиметр, - Не твой. Во-вторых…

— Мне не интересно! – его бессовестно оборвали, - Скажи мне вот что: ты ничего не чувствуешь, дорогой?

— А что я должен? – Мо усиленно держит себя в руках, хотя это ему всегда тяжело давалось. Он почувствовал, конечно, изменения в себе – запахи стали резче и жарко почему-то, но не придал этому значения.

Шэ Ли молчал, проигнорировав его вопрос.

— Знаешь, у тебя ведь давно уже закончился период крови после родов. И пока твой альфочка не станет взрослее, ты вряд ли потечешь. А это может занять до трех лет. Я не готов ждать столько времени. И говорю тебе еще раз: если ты скажешь да, станешь моим, я спишу все долги, доставшиеся тебе в наследство, ты заживешь лучшей жизнью – в довольстве, уюте и безопасности. Твоего сына я воспитаю, как своего, ты знаешь, дам ему образование. Тебе только нужно сказать одно слово. И это…

— Нет! Змей, нет. Я все это понимаю, но нет. Невозможно жить с кем-то без любви, это будет мука. У тебя не было истинного, поэтому ты не знаешь, как это.

— Да плевать мне на истинность! – заорал светловолосый, - Плевать! Я на тебя с детства смотрел и хотел себе!

— Вот именно, что хотел себе! – Мо тоже не выдерживает и начинает повышать голос, - Как вещь какую-то, экспонат! Без учета моего желания и моих мыслей.

— А-а-ага, - Ли опять приторно улыбался, - Все же, препарат действует.

— Ты о чем? – оторопь и растерянность в глазах.

— А ты не чувствуешь? Ха! Конечно, ведь свой запах мы редко воспринимаем. А сейчас в комнате пахнет сладким апельсином с медом. И мне, если честно, плевать, что к твоему запаху примешивается еще и запах палой листвы после дождя.

И тут Мо сложил паззл: он никак и ни с кем не контактировал ни по дороге сюда, ни здесь. Значит, «препарат» он получил либо, когда у него забирали ребенка, либо с той царапиной. Действие этой херни можно понять по всем разговорам Ли – возбудитель, который даже у родившей омеги вызовет течку. А раз запах уже начал проявляться у него, значит, на самом деле воздействует на организм.

Пиздец.

Змей перестал ходить перед ним, только оперся на свой стол со стороны посетителей задом. Сложил руки на груди и вперился немигающим взглядом.

Это пробирало до костей.

Да, Шаню стало жарко уже давно – капельки пота бисером выступали на висках, катились вниз по шее. Он всегда был особо восприимчив к запахам и сейчас его мутило от их резкости и обилия. Внизу живота копились тяжесть и тянущее чувство, но вот это он мог игнорировать.

Внезапный спазм скрутил Мо, заставив его рухнуть на колени.

— Все вон! – рыкнул Змей.

Ли подошел к Шаню, также, как в тот раз, сел на корточки, попытался погладить по щеке, но Рыжий резко отпрянул, рванул к двери, но та оказалась заперта, как и ожидалось.

Шэ Ли только улыбался, смотря за всеми этими метаниями. Однако он не ожидал, что Шань, его дорогой и милый Шань, который едкий и колючий, но все же мирный, бросится к столику с бутылками и разобьет одну из них. Он выставил ее вперед, обороняясь.

— Что, Змей, думал, что я, как только почувствую начинающуюся течку, запрыгну на тебя и стану умолять меня трахнуть? Хуй тебе!

— Думаю, все же, тебе… - протянул Ли, рассматривая разъяренного парня, все также сидя на полу.

Шэ Ли встал, сделал шаг к объекту своего вожделения и увидел, как тот, оценив обстановку, приставил «розочку» к своему горлу.

— А как же ребенок, Шань? – удивление на лице Ли, казалось, было искренним. Рука дрогнула – этого хватило, чтобы перехватить ее и отбросить самодельное оружие куда подальше. А также заломить руки вниз за спину, прижав того спиной к стене.

— Пусти! – шипел Мо в лицо парню, - Пусти, сука.

— А то, что? – ехидно.

Ответом ему был удар коленкой в пах и лбом в лицо. Однако это, хоть и было болезненно все, не возымело результат: свою добычу Змей не выпустил из рук. Он знал, что раз действие препарата началось, вскоре он раскроет все свои свойства. И пусть течка искусственная – все признаки, как у настоящей: жар, слабость и дикое желание. Да, мозги Мо пока не затуманены, он пока соображает и сопротивляется сознанием. Надо только немного подождать – что Ли и делает: он тянет время, дожидаясь, покрывая поцелуями чувствительную шею, покусывая за ухом, прижимаясь всем телом…

Запах омеги усиливался, снося крышу основательно – Ли переставал себя контролировать. Он ощущал, как Мо слабел с каждой секундой, но не прекращая попыток выбраться, постоянно дергаясь и пытаясь пнуть – однако, только пытаясь, потому что Ли заблокировал его ноги тоже. Рыжий шипел и ругался беспрестанно, как взбешенный кот. А Змей только и любовался, наслаждаясь трепыханиями. Сейчас он не думал, что сам же нарушает свои принципы. Сейчас ему сорвало все тормоза. Сейчас он только подождет еще чуть-чуть.

Когда Змей присаживается и перехватив Мо поперек туловища тащит его в другую комнату, Шань в шоке. Но начинает колотить альфу по спине. Ему кажется, что сильно, однако на самом деле это всего лишь как комариные укусы. Он цепляется за дверной косяк руками, но силы неравны – проигрывает.

Когда включается свет в комнате и дверь закрывается на ключ, Мо понимает, что ничего не может сделать – он не улавливает, куда Змей кладет ключ, а выбить дверь в таком состоянии не сможет.

Когда Ли закидывает его на кровать, Мо охватывает паника. Он начинает вырываться и ругаться еще сильнее, но все без толку. Чудом залепляет Ли смачную пощечину, от которой тот свирепеет на глазах: он рычит на Мо громко, выпускает свои альфьи ферромоны, подавляя, да еще и связывает руки над головой ремнем, подтаскивая Мо, как пушинку, и прикручивая их к изголовью кровати.

Все. Это конец.

Треск разрываемой ткани на груди, звон пряжки и треск молнии. Попытка лягнуть в плечо или куда-нибудь. Горячие ладони на всем теле. Судорожные попытки свести колени и ноги в целом, которые безуспешны. Укусы и засосы. Его слезы бессилия и злости.

— Отпусти! Не надо, - шепчет из последних сил, - Ты же сам насильников наказываешь! Пусти!

Его не слышат. Похоть затопила разум, вытеснив все человеческое и оставив только животный инстинкт – взять желаемое, не сдерживаясь. А ведь он терпел очень долго – понятно, почему ему так снесло все свои же собственные барьеры.

Насытившись прикосновениями к вожделенному телу, пометив множество участков нежной кожи, Змей приступает к основному блюду: он не готовит Мо, не растягивает его. Усмехается только, когда тот пытается сжаться сильнее, чтобы не пустить. Шэ Ли сидит меж стройных ног, удерживая их, любуется засосами на внутренней стороне бедер, наливающимися синяками на внешней, закидывает одну ногу себе на плечо, входит, не церемонясь и не обращая внимание на сопротивление. Мо мычит сквозь сцепленные зубы, не в силах остановить слезы. Он зажмуривается, чтобы не видеть это довольное лицо… расширенные зрачки, в которых полностью пропала радужка. Была бы его воля, отключился бы или хотя бы потерял способность видеть-слышать-чувствовать на время.

Больно, безмерно больно, даже несмотря на вызванную химией течку. Все же, она не настоящая – не все симптомы реализует.

А Шэ Ли кайфует: ему до одури хорошо, жарко и узко. Он наклоняется к груди, не переставая двигаться, облизывает сосок, прикусывает его – и почему он до этого момента обделил своим вниманием эту прекрасную грудь? – тянет и посасывает, чувствуя сладость во рту. Ну как же он мог забыть о молоке?! У мужчин-омег грудь почти не выражена, однако же вырабатывает достаточное количество молока, иногда даже с избытком.

Где-то на задворках сознания бьется мысль о том, что это уже полное извращение, но Ли не обращает на нее никакого внимания.

Кончает он бурно, утробно рыча и закатывая глаза. Продолжает движения, несмотря на набухающий узел. Когда тот формируется полностью, слышится тихий болезненный стон Мо.

Ли штырит всю ночь. Он не помнит, сколько раз брал желаемое. Он не знает, сколько раз Мо просил его остановиться хотя бы на чуть-чуть. Он не видел безжизненных глаз, прокушенную до крови губу и посиневшие туго перетянутые руки. Он даже не помнил, как отвешивал Шаню смачные пощечины просто так. Все это он увидел утром, точнее, днем, когда очнулся и полностью пришел в себя.

Неужели он мог сотворить такое? Сам. Сделать то, что всегда презирал и ненавидел…

Оказывается, мог. Еще как.

Начал освобождать руки Рыжего от ремня, тот открыл глаза под ним, в ужасе отшатнулся, вздрогнув. Это больно резануло.

— Не надо, - тихим сиплым голосом, который он, похоже, сорвал, - Пожалуйста… Прошу,- - парень заплакал, сжимаясь, - Прошу…

Змей ничего не сказал. Подхватил его на руки и понес в ванную. Вымыл сам, видя, что Шань будто боится шевелиться. Завернул в полотенце и в таком коконе посадил его в большое кресло, не приближаясь к кровати.

- Ч-ч-черт… Я… Мне нет оправдания, Мо.

Рыжий поднял на него глаза без каких-либо эмоций. Не ответил. А что тут скажешь? Ничего. Как ничего и не исправишь.

*сажать детей начинают в возрасте пяти-шести месяцев.