Глава 1. Настоящее лицо (2/2)

— Я буду рад показать тебе, как глубоко ты заблуждаешься, — шептал он. — Как глупо доверять мне, — несдержанный стон. Его или ее, уже без разницы. — Сколько боли ты испытаешь, если будешь видеть мое реальное лицо. И если ты надеешься, что я пожалею тебя, то нет. Я не умею, напротив, я люблю боль…

Его слова слились с резкими вздохами. Они, как и бурлящие эмоции, от страха и ненависти до нежности и сочувствия, раздирали на куски. Всегда ровное течение превратилось в водоворот, в котором хотелось захлебнуться и никогда не выныривать из этой мутной тьмы на свет. Отдаться той части себя, что не дрожала в ужасе, а резонировала с его голосом. Жаждала вступить в эту игру и одержать победу, скрутить его. Вытащить сердце и увидеть, как оно стучит в руках. Это было его желание, или же ее? Какая разница. Грань стиралась, одним движением за другим, становилась все бледнее, пока вовсе не оставила вместо мыслей белый лист.

Она внезапно обнаружила, что уже не стоит, а лежит прямо на Томе, на траве, а он бездумно смотрит в усыпанное звездами небо и машинально перебирает ее волосы. Двигаться не хотелось. Гермиона нехотя села и оглянулась в поисках палочки и шорт. Они оказались очень далеко, или же так выглядело сейчас, в этом приятном состоянии расслабленности. Кажется, после всего произошедшего можно сделать вывод, что ее памяти и жизни уже ничего не угрожает, а это добавляло еще очков к состоянию блаженства. Ну а Том… С ним она сможет совладать, сейчас все казалось таким простым и легким. Пока она одевалась, Том тоже сел, небрежным взмахом привел себя в порядок.

— Ты, определенно, хороша, когда не говоришь, а стонешь, — бросил с ухмылкой.

— А ты, определенно, долго скрывал, какой ты засранец, — парировала она.

— Может, покажи я сразу, и ты бы отдалась мне тут же? Видимо, тебе как раз это понравилось.

— Мне нравятся твои светлые стороны, которые ты упорно отрицаешь в себе.

— Бессмысленно отрицать то, чего нет, — возразил Том.

— И еще мне нравится, когда ты ведешь себя честно, даже если говоришь неожиданные и противные вещи. Я хочу познакомиться с тобой заново, с настоящим тобой, — уверенно объявила она.

— Не думаю, что тебе понравится. Окунувшись в мой мир, можно и не вынырнуть. Но если ты так безрассудно готова, то я продемонстрирую. Возможно, после этого ты сама попросишь стереть тебе память.

Том протянул ей руку. Гермиона с сомнением взглянула вниз, на свою домашнюю одежду.

— Покажешь еще больше, чем я уже видела?

С нерешительным вздохом она вложила ладонь в его. Последнее, что она заметила перед тем, как провалиться в воронку аппарации — что его кулон давно погас.

***</p>

Лишь на секунду Том вдохнул спертый воздух центрального Лондона, такой душный и загазованный по сравнению со спальным районом Чизика, а затем вошел в неприметную дверь, что стала ему слишком хорошо знакома за последнюю неделю. Всю эту гребаную неделю, которую хотелось только забыться и не думать, не вспоминать. Раствориться в безудержном веселье, столь же фальшивом, как он сам, погрузиться на самое дно, чтобы почувствовать себя на своем месте.

Охранник напрягся было, но увидел условный жест и отступил в тень. Том втолкнул девчонку перед собой, усмехнувшись: «Хочешь — смотри». Она ошарашенно крутила головой, пытаясь охватить все сразу. Синий свет, заливающий коридор, превратил ее лицо в скульптуру, высеченное в бирюзе удивление. Сигаретный дым плотно висел в воздухе, подкрашенным туманом у качающихся потолочных ламп, которые не разгоняли тьму, а лишь придавали ей оттенок глубокого моря. Длинный коридор с грубыми бетонными стенами кое-где перемежался тонкими решетками, закутки тонули в полуночной черноте, но были вовсе не пусты. Тьма шевелилась.

Том потянул ошарашенную Гермиону за собой за руку. Только начав переставлять ноги, она снова сбилась с шага, оглядываясь на парочку, что зажималась у стены. Закашлялась, когда облако сладковатого дыма попало ей в лицо.

— Мерлин, да не пялься ты так, — одернул ее Том. — Будто в клубе ни разу не была.

— Это не клуб, — едва поспевая за ним, она возмущенно помахала рукой перед носом, разгоняя затхлый воздух. Переступила через ноги человека, который сидел прямо на полу и бессмысленно смотрел в потолок. — А какой-то притон. Что это за место?

— Название в приличном обществе не произносят вслух, но оно прекрасно известно любому из обитателей Лютного, хоть и находится далеко за его пределами. Где еще сейчас можно свободно покурить опиум, выпить дурманящей настойки или вмазаться ядом Докси, в зависимости от предпочтений? Ну или просто нажраться в хлам и дать по зубам тому, кто сунет руку в твой карман. Все такое вкусное и интересное, но я предпочитаю последнее.

— Ты же раньше не пил?.. — пискнула Гермиона, отчаянно вцепляясь в его ладонь.

Они добрались до конца коридора, и тут же по ушам ударила громкая музыка, которую до этого отсекали заглушающие чары. Перед ними открылся гигантский зал, душный и полный людей. Дальний край терялся в дыму. На возвышениях то тут, то там в клетках извивались практически голые танцовщицы, их кожа светилась плотной синевой. Подносы с напитками двигались прямо по воздуху, уворачиваясь от людей. Маленькие иссиня-черные Докси с кожистыми крылышками, напоминающие извращенную карикатуру на фей, летали в светящихся пузырях под потолком, скалились острыми зубами и яростно бились в прозрачные стенки, но никто не обращал на них внимания. Люди танцевали. Люди напивались. Курили что-то подозрительное, раскинувшись на диванчиках. Шумно играли на столиках в карты, а те взрывались, перемежая шум звонкими хлопками. Кто-то спал на барной стойке.

Том без каких-либо эмоций обошел посапывающее тело, рядом с которым валялся уже опустошенный бумажник, и перегнулся через стойку, называя заказ бармену. Кинул ему пару монет. Обернулся на Гермиону — та упражнялась в трансфигурации в попытке превратить свою одежду во что-то менее выбивающееся из атмосферы. Остановилась на том, что сделала ее черным комбинезоном с пайетками. Том поднял бровь — он предполагал, что девчонка будет биться в истерике и с ужасом уговаривать его уйти, однако она обманула ожидания и, завязав волосы узлом, осматривала теперь обстановку с мрачной решимостью на лице.

— Все равно ты отсюда не уйдешь, — пояснила на его удивление. — Из вредности. А так я хотя бы прослежу, что с тобой все в порядке.

С сомнением хмыкнув, он взмахом руки направил к ней коктейль. Она перехватила пузатый бокал в воздухе и, подозрительно разглядывая, помешала жидкость торчащим из нее грибом.

— Это же… Мурлокомль? <span class="footnote" id="fn_31307989_1"></span>

— Да. Инфьюз на виски. Его сок образует изысканное сочетание с дубовой терпкостью дешевого пойла. Ну и просто шикарно дает по мозгам. Так смотришь, будто не помнишь, что он входит в состав Рябинового отвара, который ты наверняка пила неоднократно?

— И зачем ты это делаешь? — она с неприкрытым отвращением заглянула в бокал.

— Я покажу. Пей.

Усмехнувшись, Том опрокинул в себя жидкость практически залпом. Та расплавленным металлом обожгла горло, растеклась в желудке, сияя маленьким солнцем, даря ощущение тепла и такой желанной безмятежности. Поколебавшись пару секунд, Гермиона несмело пригубила из своего бокала.

Время потеряло свой смысл, стало неисчислимым и зыбким. Музыка, что казалась раздражающим грохотом, обрела форму, пронзая пространство практически визуально заметными волнами частотных колебаний, ритм которых идеально совпадал с биениями сердца. Этот резонанс отдавался в теле, выталкивал куда-то ввысь, в облака, клубящиеся вокруг синим дымом, заставлял двигаться в такт, ведь стоять на месте невозможно, когда по кончикам пальцев разливается бурлящая энергия, покалывает электрическими искрами.

Все окружающее растворилось, и уже неважно было, где он находится, только еще одно тело существовало в этой мутной дымке, скользило в его объятиях, манило плавными линиями. Он прижимал к себе Гермиону, которая осталась единственным материальным в этом мутном мороке, притягивал спиной к своей груди. Ощущал одновременно все — каждый выступающий позвонок, вкус соли на ее шее и мягкое прикосновение округлых ягодиц, рельеф велюра под пальцами — и в то же время ничего, когда ощущения рассыпались, расходились дымом от кожи, и их уносил бездушный ветер.

Он сбился, каким по счету опустевшим бокалом с размаху стукнул по стойке, беззвучно в этом грохоте опуская дном на деревянную столешницу. Все фигуры вокруг — без лиц, пустые болванки, и лишь улыбка напротив притягивала взгляд, значила хоть что-то в этом бессмысленном водовороте. Впервые за последние дни агрессия отошла на задний план, а желание взаимодействия с внешним миром потеряло форму неудержимой потребности причинить кому-нибудь боль, утвердить свою власть и увидеть поверженное тело под ногами. Он так отчаянно хотел скрыть свои пороки от остальных, стремился сохранить выстроенный идеальный образ. Не отвращения или разочарования он боялся, нет — на чувства других людей и их оценки было плевать. Потерять контроль над их мыслями, лишиться воздействия на поведение — вот это стало бы неприятным. И ему казалось, что стоит открыться, спуститься на одну ступень с ними, и он тут же окажется в этой зловонной массе посредственности, таким же ничтожеством, не способным брать ход судьбы в свои руки, повелевать чужими разумами и дергать за ниточки… Но плетеное волокно вспыхнуло ярким пламенем, будто пропитанное бензином, а он был той бутылкой, к которой тянулся запал. Какая разница, если все взорвется и мир сгорит?

Потерявшись в своих мыслях и глядя на дым сигареты, что извивался у пальцев, он почти упустил тот момент, когда тяжесть на груди стала слишком неправильной. Только через несколько мгновений обнаружил, что Гермиона, сидящая на его коленях, обмякла и навалилась на него всем весом. Она смотрела куда-то в пространство, мутно и бессмысленно, с ненормально расширенными зрачками, лишь синие огоньки плясали на глубоком черном.

— Блядь, — коротко выругавшись, Том поднялся и вздернул девчонку следом. — Пошли-ка прогуляемся.

Она едва перебирала ногами, то и дело пыталась осесть на пол, но он выволок ее на улицу, в ночную прохладу. Грязные стены давили с обеих сторон тупичка, а на асфальте приходилось выбирать место, чтобы ступить не в подозрительное темное пятно. Гермиона прислонилась плечом к стене и жадно хватала свежий воздух, словно пробежала стометровку. Достав из кармана пузырек отрезвляющего зелья, Том большим пальцем сковырнул пробку и влил в девушку все содержимое, зажав челюсть рукой, заставил проглотить. Сделал пару пассов палочкой, накладывая лечебные чары и ускоряя метаболизм алкоголя. Постепенно ее дыхание выровнялось, а взгляд стал чуть более осмысленным.

— Это все так неправильно, — просипела Гермиона, массируя горло. Том слишком хорошо знал, что она сейчас борется со рвотными позывами. — Ты просто убиваешь себя этой дрянью. И зачем?

— Еще десять минут назад ты понимала зачем. Тебе было хорошо, — он беззаботно пожал плечами. С тоской посмотрел на пустой пузырек — в голове тоже начинало неприятно шуметь. Стоило бы избавиться от остатков пойла в желудке, говорила последняя разумная часть мозга, но какая-то мрачная тяга к саморазрушению толкала шагать дальше, за грань. Если бы он до сих пор находился на танцплощадке, то, без сомнений, влил бы в себя еще пару бокалов.

— Это фальшивое «хорошо», — возразила она. — За которым нет ничего настоящего. Ты просто рушишь свою жизнь в попытке уйти от реальности!

— Начинается, — Том раздраженно помассировал висок. Шум наползал издалека, зудел под кожей. — Не надо читать мне нотации. Во мне тоже нет ничего настоящего, и что? Может, это и есть мой реальный мир, единственный, в котором мне хорошо и где я на своем месте?

— Нет, это не выход! Ты же выше такого! Оглянись вокруг — это совершенно не твой уровень… — она осеклась. Видимо, вспомнив наконец, с кем говорит.

— Ты права, — оскалившись, Том шагнул ближе. — Мой уровень — это очнуться с чужой кровью на руках. Упиваться не алкоголем, а коктейлем из терпкой боли и таких пряных страданий. Я могу развлекаться по-другому, о да! Это бы ты предпочла?!

Он стукнул ладонью по стене у ее лица, заставив вздрогнуть. Испуганный взгляд молодого олененка впился в него снизу вверх. И это он еще не сказал про то, что вчера ушел с какой-то первой встречной шалавой, а потом сбежал от нее, почувствовав неуемную жажду, утолить которую мог лишь металлический привкус на языке. Оттого и взял сегодня с собой ту, что связывала руки, но как же этот ограничитель раздражал бессознательную часть разума!

— Тебе не обязательно таким быть, ты можешь сделать собственный выбор…

— Не могу, — он досадливо поморщился. — Это то, кто я, каким я создан. Не знаю, природой ли, или заботливой рукой своего Ида<span class="footnote" id="fn_31307989_2"></span>. Я словно повторяю одно и то же, не в силах вырваться из замкнутого круга. И я знаю, кто режиссер этого спектакля…

— Ты сам — режиссер своей жизни… — попробовала она возразить, но Том прервал, не вслушиваясь в ее слова:

— Я притворялся, что он мне отец, хотя это неправда. Однако какая-то доля истины и извращенная ирония в этом есть — именно он сделал меня таким, можно сказать, породил, направил на порочный путь. И нет никакого смысла бороться со своими демонами, пока сам король восседает на троне и смеется, управляя спектаклем из-за кулис. Думаю, стоит нам встретиться и поговорить по душам.

— Ч-что? — она с ужасом смотрела, как он отшагнул назад и достал палочку. — Том, нет, не вздумай, это опасно! Он гораздо опасней!

— Узнаем… — по лицу разлилась безумная улыбка, а гул в ушах усилился, когда вихрь аппарации поглотил с головой, закружил в танце с тенями.