Точка отправления (1/2)

Война никогда не меняется. Её жертвы: человеческие жизни, спалённые хаты, убитый скот и сломанные судьбы, — чудесным образом преобразуются во множественные награды на полке какого-нибудь бравого офицера, переставляющего деревянных солдатиков на военной карте. Мы не станем утверждать, что именно такой личностью был Патриций, потому как его история для нас — тёмный лес, куда отправляться бессмысленно, да и жутко. Да, жутко слышать про умирающих в агонии димасийских кметов, заживо сгорающих в своих хатках; ужасно представлять поле брани, заваленное трупами и ступающие по ним ноги новых мертвецов, которые будто бы не понимают, что их участь уже решена, держат в сердце глупую надежду, которую волнует очередной залп вражеских стрел. Об этом думал Патриций осматривая свою коллекцию наград стоящих на полке.

Ужасы бойни проносились перед его глазами, он абстрагировался от мира, предавшись рассуждению. Думал мужчина о Витусе и том пути, который он избрал для себя. Путешествия в Демасию — Демасию, с которой они закончили войну всего несколько лет тому назад! — было самым ужасным решением его ученика. С одной стороны он радовался любознательности Витуса, его нескончаемому энтузиазму рвущего поводок в сторону неизведанного, но с другой наставника беспокоила стезя, в которую медленно входил лесной мальчик; впервые за время знакомства он узнал в нём себя.

Когда-то давно, придя на службу в ноксианскую армию, Патриций был таким же любознательным, желающим изучить весь мир, захватить его в свои объятья и шаг за шагом придавать обсуждению. Но вместо света он принёс тьму, вместо лекарства — болезни, вместо жизни — смерть. Повторит ли Витус его путь? — оставалось загадкой.

Однажды мы услышали следующее изречение: <<Кого помянешь — того приманишь>>; пожалуй ещё никогда пожилая старушка сидящая на базаре, не была так права. Патриций думал о своём ученике, и вот он, явился будто по сигналу.

Послышались громкие стуки в дверь. В них читалась серьёзность, с которой палач берётся за работу; уверенность первооткрывателя, твердящего, что люди вскоре смогут покорить небеса. Мужчина слегка опешил, ведь привык к лёгкой робкости Витуса, особенно сильно проявляющейся в мелочах. Ответил, сев за кресло, надев улыбку:

— Да, войдите.

И он вошёл, быстро закрыв дверь и садясь в кресло напротив. Патриций глядел на своего ученика и не понимал, что же изменилось в Витусе? Понимание пришло с первыми словами:

— Я отправляюсь в Демасию.

Гнев крыльями стрекозы настигал Патриция, казалось, ещё секунда, и он перевернёт стол с грозными криками. Но вместо этого мужчина лишь откинулся назад и, взяв в руки перо, всячески старался не встречаться взглядами с Витусом. Подобное сейчас было крайне неуместно. Глаза человека, чьими предостережениями пренебрегли; советы отправили в отходную яму и, наплевательски отнеслись к доброй воле, не могли выражать ничего хорошего. В глазах Патриция читалась обида, злость, откровенная ярость; он ощущал предательство, будто бы застал любовника супруги на своём ложе. Прозвучали слова:

— Если на то воля твоя, езжай. Коль желаешь отправиться на виселицу...

— О чём ты говоришь, Патриций, к чему злословишь?

— О, как. Злословью значит... Ну-ну, поглядим, что ты скажешь, увидев шибеницы с висельниками, аккуратненько, вдоль дорог расставленные, — мужчина отложил перо, потянулся вперёд. — Знаешь, кто там висит, Витус? Понимаешь, кого там вешают?

— Очевидно... Злоумышленников и...

— Таких, как ты, Витус. Демасия — это не страна возможностей, это точное противопоставление Ионии, куда я тебе советовал отправляться. Подумать только! Вместо изучения флоры и фауны Ионских лесов, ты выбираешь вонючие города Демасии, где правит закон силы.

— В Ноксусе тот же закон, — легко парировал Витус.

— Вот именно, и ему всё равно, хвост у тебя аль уши, жабры на пятках или две гуськи. Пойми, Витус, в Демасии тебя повесят при первой же возможности! Им даже не нужно будет предъявлять тебе что либо. Ступишь на их границы — уже преступник!

— Ты пытаешься держать меня на поводке! — взревел Витус, подрываясь с места, возвышаясь над Патрицием, что даже при своём высоком росте был на голову ниже юноши, — Как мой ”любимый” папаша! Не позволю!

Ох, Витус, сколько же в тебе огня. Способен ли этот факел дать свет тёмным душам? Возможно ли, что это пламя согреет нуждающихся, но не спалит их шаткую веру в светлое будущее? Чем заняты твои ладони, Витус, что ты сжимаешь: меч или свечу?

Эти вопросы следовало задать Патрицию, но он чувствовал себя последним идиотом, спорящим со слепым до правды, с глухим до истины. Возможно, если бы наставник проявил немного тактичности, ссоры удалось бы избежать, но как мы видим...

— Я не зверёк, которого можно держать у ног! Не псина, делающая, что ей велено. Я — Витус Гальего, я...

— Ещё одна жертва на Демасийской шибенице! Расскажешь это своему палачу!

Грозно взревев, Витус, пустился прочь, громко хлопнув дверью. Патриций в эту секунду упал в кресло, гнев заполонил его сердце: он будто бы разговаривал с ребёнком, стараясь спасти его от собственной глупости. Но, как сказал Инокентий Пшик в своём мемуаре, два раза прочитанном лесным мальчиком: <<Нет страшнее врага, чем глупец, ибо ему не нужно ничем руководствоваться: он наедине со своим безумием, и ему хорошо. Так, кто же мы такие, чтобы запрещать безумцам быть собой, отнимать у них то немногое счастье, что позволяет им глядеть в завтрашний день с надеждой?>>

Пока Патриций остужает пыл, нам следует пояснить всю дрянность ситуации и разъяснить детали минувшего диалога. В Ноксусе к вастаи и иным расам относятся терпимо, чаще всего используя, как рабов. Можно увидеть множество поро в клетках на Хворецком рынке, не составит труда приобрести привезённого из Ионии вастаи, за полтысячи ноксианских динаров. В Демасии же всё более жоще, там действует закон позволяющий всем и каждому истреблять тех, кто хоть немного отличается от человека. Витус намеревался отправится туда, где любой кмет с удовольствием отрубит ему голову, а после пойдёт получать вознаграждение и пристанет перед семьёй, как защитник!

— Вот дурак...

И историю этого дурака нам велено передать.

***</p>

Каждый, кто был вхож в усадьбу Гальего, приглашался в гостиную, имеющую камин. Сейчас там горит огонь, а замест углей используются старые полотна с изображением главы семейства, почившего несколько дней тому назад. Гэвиус держал картину, изображающую его отца. Что же он чувствовал, глядя в глаза покойного Олуса? Судя по самодовольной улыбке — победу, замечая лёгкую печаль в глазах — сожаление. Вы никогда не узнаете, каково бывает без того или иного человека, пока он не покинет вас. Сейчас Гэвиус понял это как никогда: ему не хватало старого бурчание отца, его криков, адресованных прислуге, и пьяных выходок.

— И всё-таки, ты всё сделал верно...

Слова, брошенные в пустоту, словил Витус, появившись неждано-негаданно, точно призрак. Он зашёл в гостиную, удивившись множественным ящикам, нескольким сундукам...

— О, это вещи нашего отца. Я решил избавится от них: одежда — бедным, полотна и награды — в огонь.

Витус до сих пор хранил некую обиду по покойному барону, а потому ликовал в душе, наблюдая, как Гэвиус отправляет очередное полотно, изображающее отца в полном обмундировании, в камин. Возможно, через несколько лет он скажет, что это неправильно: нельзя предавать огню память о почивших близких, ведь это единственное, что осталось от их жизни. Но сейчас он смотрит с довольной улыбкой; огонь приковывает взгляд, и перед глазами всплывает кончина отца. Истошные вопли, удары, кровавое месиво...

— Ты, кажется, всё больше времени проводишь вне дома. Что-то изменилось? — задал вопрос Гэвиус, тоном предрекающим светские разговоры.

— Многое изменилось...

По опущенным глазам брата Гальего-старший понял, что сейчас станет счастливым обладателем новостей; хороших или плохих? — гадал мужчина. Витус топтался на месте, он желал кричать о своей поездке; сердце его ликовало открывающимся перспективам. Ведь, вот и он — билет в счастливое будущее, нужно только успеть, не упустить возможность.

— Я еду в Демасию, — выпалил Витус, будто это было нечто непристойное.

— Ну-у, раз такова твоя воля... Думаю нет ничего страшного в том, чтобы изучать окружающий мир. Ведь именно этого ты хотел, ради этого... — Гэвиус чуть было не сказал <<ради этого убил отца>>, но вовремя опомнился, — столько обучался. Знания не должны прозябать. Кто знает, возможно, ты — новый мастер кисти или гений пера. Путешествия всегда помогают...найти...себя. Да, именно так.

Витус слушал брата и в очередной раз убеждался: да, это тот именно тот человек, которому я могу доверять; он — тот, кто не предаст мои взгляды, не осудит за них и на поводок садить не станет. Забавно, но в этот момент Гэвиус размышлял именно об этом, он, как и Патриций, волновался за лесного мальчика, вот только волнения его были эгоистичны. Молодой человек думал: не решит ли Витус остаться в Демасии? Ведь, в таком случае, придётся отказаться от планов на брата, а они были прямо-таки гигантские. Тут же прозвучал вопрос:

— Это путешествие, оно ведь не затянется?

— Нет-нет, три года не больше.

— Чудно, — с улыбкой ответил Гэвиус, ощущая покинувшую его уверенность.

Он снова был хозяином ситуации, будто бы кукловодом, играющий с марионетками. Мысль о том, что Витус мог ”сорваться с крючка”, приводила его в отчаяние, ведь, в таком случае, он останется без надёжного тыла. Да, Гэвиус был мозговитым парнем и мог придумать выход из сложных ситуаций. Но лесной мальчик был фундаментом его плана, осадной башней при штурме, стрелой для лука. Он был незаменимым. Однако, Гэвиус понимал опасность ограничивать личные границы брата; это могло кончится очень дурно. Слова Витуса прервали размышления:

— Я хотел попросить средства...

— А? Да, да! Конечно я всё подготовлю... Ни о чём не волнуйся, всё будет в лучшем виде сегодняшним вечером. Завтра сможешь отправиться в дорогу, — с приторной улыбкой ответил Гэвиус, но глаза его были по крысиному хитрые, во взгляде застыли сомнения.

— Спасибо!

На сим разговор был окончен, а Витус отправился к дому нового знакомого.

***</p>

В Демасии каждый второй знал Куинтоса Кано — великого изобретателя, что своими трудами облегчил страдания добрым крестьянам, помог усовершенствовать осадные сооружения, тем самым задобрив власти имущие. Тут же следует отметить: лишь благодаря высокому статусу фаворита при дворе, была организована поездка в земли Ноксуса. Пускай война между Ноксусом и Демасией уже давно в прошлом, старые раны ещё не зажили, а новые наносить нет сил.

Мужчине стукнул четвёртый десяток, и седина уже полностью покрыла его голову и перебралась на козью бородку. Он был плотным в теле и широким в плечах, с глазами цвета лазурита и вечной улыбкой до ушей. Манерам не уступал костельянам при дворе Его величества, то же можно сказать и про стиль в одежде; но в то же время вёл себя легко и празднично, будто бы приходился всем добрым старичком. В разговоре с кметом он никогда не употреблял сложных слов, однако его фривольности, обращённые к дамам, были наполнены изысками. Куинтос — человек дела, готовый браться за то, что другие назвали бы безумием. Но мужчина ясно понимал: в безумии рождаются шедевры. Мастера кисти рвут десятки холстов, прежде чем будут довольны своим творением: писатели осушают и того больше чернильниц, пока не напишут строки своей души; мыслители денно и нощно размышляют о мироздании. Пожалуй безумие — это обратная сторона таланта, того самого что называют кропотливой работой. Нет, — сказал бы Куинтос, — это не работа, это помешательство, желание во что бы то ни стало добиться успеха, пожертовать всем и каждым ради результата, продать собственную душу, если будет угодно. Куинтос Кано был одним из тех, кого называли гениями, однако за этой ”гениальностью” стоит исполинская работа.

Старость добавила ему не только мудрости: вместе с сединой пришла и лень. Он частенько откладывал дела на поздний срок, как бы говоря: <<Без меня не справятся!>>, что было истиной в последней инстанции. Однажды он заставил около трёх часов ждать своих гостей, а всё из-за того, что ему захотелось предаться созерцанию и наблюдать за полётом воробушка из окна своей комнаты. <<Птичка улетит, а гости не уйдут,>> — хохоча, молвил старик; птичка всё не улетала…

Даже осознавая, что срок арендуемой им комнаты подходит к концу, он не спешил собирать вещи, а делал это как бы против желания из-за стечения обстоятельств. Таким образом, находясь в гостиной братьев Вольго, что были любезны предоставить ему жильё, он услышал отклик за спиной; в нём он признал голос Витуса. Обернулся и, широко улыбнувшись, развёл руками; объятия были невесомые, но наполненные позитивными нотами.

— Витус! Видела Кейл, я утром думал о тебе. Размышлял: примешь ли ты моё предложение или откажешь. Терять такой самородок крайне обидно. И всё-таки, я не стану давить на тебя, но знай: если решишь отправится со мной, буду крайне признательным!

— В самом деле, я решил принять ваше предложение.

— Чудесно!

— Но вынужден отправиться следом. Сейчас...

— Ох, но нет ведь худа без добра. Я дам тебе рекомендательное письмо. Предъявишь его любому стражнику в столице, он тебя мигом направит ко мне, — мужчина резво зашагал в сторону стола, сел на стул и с видом ребёнка, потерявшего игрушку, стал озираться по сторонам, ища предметы письма. — Меня там все знают.