Воссоединение семьи (2/2)

Волк и Овечка глядят с затаённым раскаянием, будто бы прося прощение. Пальцы отпрыска охотницы разжимаются, чтобы через секунду снова сжаться, на этот раз крепко держа деревянную рукоять подлого оружия.

— Мама…

— Спи, мой мальчик, спи… Скоро мы отправимся в дорогу.

Но чтобы двинуться в путь им понадобился камень даркиния — камень, хранящий мощь Богов, способный перемещать живых существ вне времени и пространства. Смертные не могут им пользоваться, лишь охотники имеют достаточный уровень силы, чтобы разрушить камень, освободив энергии на телепортацию.

Они чувствуют его зов, лёгкую вибрацию, проходящую по всему телу. Волк сумел отыскать камень за считанные минуты, но возвращаться к Овечке не спешил; ей нужно было время для прощания. Для него Витус был кем-то сродни зверька, с которым можно позабавиться, разделить трапезу и совместно поохотится. Но он не знал, что мальчик считает его не отцом, но хорошим другом, ради которого пойдёшь на любые трудности. Как бы то ни было, даже такое толстокожее существо, как Волк, проникся печалью.

Время шло, поджимало, вернувшийся Ворон торопил. Витус сумел подняться с лежанки, но на ногах стоял неуверенно; он, подобно шлюпке в бушующем море, качался из стороны в сторону; лишь благодаря Волку ему удалось устоять на ногах.

— Будь сильным, мир не терпит слабаков, — прорычал Волк, лёгким толчком отправляя юнца в объятия матери.

Яркая вспышка взрывной волной окутала пространство. Камень раскололся от удара Овечки, а после было…

***

Холодно. Как же здесь холодно! Если неполные полчаса назад тело Витуса объял жар, то сейчас он замерзает. Подняться с колен было задачей сложной, но мальчик справился и, стоя в нерешительности, крутил головой. Недалеко журчал фонтан, несколько скамеек располагалось в царстве пестрящих яркими красками цветов; впереди было здание: большое, возвышающееся на шесть голов выше Витуса, оно имело несколько балконов и огромное количество окон, от маленьких квадратных до огромных прямоугольных. Вокруг не пели птички, да и запаха леса не было. Мальчика объял страх, крепкими цепями связывая ноги. Шаг, ну же сделай шаг! Но тело не слушалось; напряглось как готовая к запуску пружина. Никогда он не видел ничего подобно; холодный пот объял спину, страх сковал движения.

Только сейчас Витус обратил внимание на свои ладони, вернее, на острое лезвие, дающее отблеск в солнечном свете. Это тот самый нож, что мальчик нашёл много лет назад и теперь хранил как трофей. Все инстинкты кричали: бежать, нужно бежать! И только охотник собрался обернуться, как тут же некто накинул на него тенёту<span class="footnote" id="fn_30197314_0"></span>, слишком большую, видать усовершенствованную, чтобы ловить не кроликов аль кабанчиков, а даже медведей! Витус уже видел нечто похожее, осознавал, что выбраться из толстой сети, с привязанными к концам гирями, фактически невозможно. Послышался гам, топот десятка ног.

— Говорил! А я говорил, сработает, получится!

Витус не мог пошевелиться, несколько громил в стёганках прижали его руки и ноги, не стесняясь дарить удары тяжёлыми дубинами. У мальчика хватило бы сил, чтобы перегрызть сеть, выпотрошить наглецов — он ведь охотник! — но дурное самочувствие и пятёрка держащих его типов, говорили об обратном. Посыпались удары ногами, кулаками, древками сломанных мотыг. Смех заполонил пространство, охотников объял праведный гнев.

— Навались мужики! Мы его почти забили!

— Ну и навалят же нам золота за это страховидло!

— Держите сеть! Уходит, он уходит!

Несмотря на страхи охотников, Витус не был способен переломить ход боя. Он скалил клыки, бился на земле подобно выброшенной рыбе, и всячески старался поранить недругов. Благодаря толстой коже мальчику были не страшны наносимые удары, однако сеть всё ещё оставалась главной проблемой. Они его не убьют, даже не измотают, но находится в таком положении для охотника — издевательство!

— Стоять!

Несмотря на грозный рёв, доносящийся позади, охотники свою работу не остановили, но бить перестали, вцепившись в Витуса, как бедняк в грош. Мальчик видел две пары обуви; подошедшие остановились у его головы.

— Господин, опять негодники лезут, на этот раз, вон, вастаи! О, ты погляди какой, рыпается ещё! Принимай свою кару ,нечестивец!

— Он не похож на вастаи, определённо, нет… — сказал один из подошедших, голос его был тонкий, идеальным для барда.

— Негодники, значит? — второй голос был совершенно иным: сиплым, громким; казалось его хозяин всю жизнь трубил в рог, отправляя войска в атаку, — отрубите руки и бросьте в канаву.

— Что за варварство, отец? К чему разводить садизм? Каждое живое существо способно к диалогу, пусть и по-своему.

Витус сумел расположить голову таким образом, чтобы увидеть говорящих: они были противоположностью друг друга, как Киндред олицетворяла принятия и кончину, так и эти госпóды олицетворяли добро и зло, молодость и старость; по крайней мере, так казалось мальчику. Хозяин певчего голоса был молодым писарем (судя по песчаной рясе), с приятной улыбкой, но излишне пышными ресницами; волосы на его голове окружили лысину кольцом. Второй был старый, его живот глоткой кашалота тянулся вниз; лицо, с выпуклыми щеками и впалыми глазами, явно не располагало к приятным беседам. Этого человека уже сложно было назвать бароном, как все его звали, больше ему подходило прозвище Боров.

Названный бароном присел на корточки, оценивающе взглянул на Витуса. Он долго разглядывал уши и слегка вытянутые черты лица странного существа. С каждой секундой призраки прошлого настигали старика, пленили в свои сети. Его позор, ошибка прошлого явилась на свет и теперь намеревается запятнать честное имя Олуса Гальего — одного из лучших главнокомандующих ноксианских войск. Нет, нет, нет! Он не позволит этому случиться. Что было, то былью поросло!

— Какой чудный зверь! — воскликнул молодой человек, грозно зыркнув на отряд охотников. — А ну, пустите!

— Сын, на пару слов. Держите его, держите, чтобы не вырвался, курва мать! Эй, осторожнее, когти видишь, когти острые у него! Осторожнее, придавливайте ногами! Идём, сыночек, идём.

Стар и млад отошёл, зашептался, искоса глядя на вырывающегося Витуса. Никто из охотников не слышал их диалога, и мы, уважаемые читатели, услышать не могли, однако знаем, что старец нарёк появившееся из ниоткуда существо своим сыном, ошибкой прошлых лет, плодом любви, явившемся на свет из чрева Овечки. Удивление, которое испытал молодой человек, не передать словами; то был шок невероятный, сбивающий с ног и переворачивающий жизнь.

— Брат? У меня есть брат и он… Именем Кейл, мой брат…

— Тише! — шикнул отец. — Это должно остаться в семейном кругу.

— Семейном кругу?! — поднял голос юнец, взгляд его стал жестоким; налитые яростью глаза, гневно глядели на отца. — Из которого моего брата вышвырнули! Нет, отец, нет, я понимаю, знаю, что у тебя было много женщин, но я никогда — слышишь! — никогда не думал, что ты поступаешь столь подло с ними.

— Прикуси язык…

— Объявился! Эй ,ты, тот, что с глупой рожей, а ну пусти моего брата! Пустите его, пустите немедля!

Под негодования отца, юноша освободил Витуса, бесстрашно отбрасывая сеть. Он слышал про вастаи, про детей со смешанными генами, а потому не удивился внешнему виду новоявленного брата. Конечно, он не знал, кто его мать на самом деле, что за зверь живёт внутри мальчика и сколь опасен он может быть, следует лишь отдаться инстинкту.

— Эй, эй, эй страхо…кхм, малыш. Как тебя звать-то? Имя. Понимаешь меня? Имя у тебя есть?

— Господин, вы бы осторожнее, он ведь Зерику лодыжку распорол.

— Цыц, кмет! Я тут слово говорю, а ты этому слову подчиняешься. Брат мой! А вы на него набросились, точно петухи на зерно.

Витус осматривал людей: хмурого старика, готовых ко всему охотников и улыбающегося юнца. Его сердце бешено колотилось, адреналин не отпускал, казалось недавняя слабость полностью покинула мальчика. Овечка была права: добыча не останавливается, особенно когда смерть дышит в спину.

— Дурак! Ну, сразу видно, ни бе-бе, ни му-му по-нашему.

— Вон. Вон говорю! Чего рты раззявили? Говорят вам, вон!

— Но Барон, ведь…

— Мне повторить?!

Повторять не было нужды, мужики взяли свои палки, сеть и покинули внутренний двор усадьбы. На сцене остались три действующих лица, одно из которых потерянное, второе злое, а третье придурковато-доброе. Барон подошёл к своим сыновьям, разница во взгляде была велика: Витуса он испепелял глазами, а к его новоиспечённому брату относился снисходительно, но в то же время с ноткой строгости.

— Ты — ошибка природы…

— Отец!

— Кхм. Как звать-то тебя? Имя. Ну, как зовёшься?

— В-витус. Ви-вит-у-ус… — мальчик блеял подобно овце, с опаской глядел на новоявленных членов семьи, в ладони сжимая острый нож.

— Витус! Хах, я же говорил, по-нашему молвит!

— Ну, так… Моя кровь!

Сын почтил отца таким взглядом, что казалось земля, ушла из под ног пожилого барона; в нём смешались негодование и злоба, возмущение и недовольство. Одним словом Гальего-младший, не одобрял давние связи отца, благодаря которым на свет явился его брат. Но что было, то былью поросло — резюмировал юноша, и, под локоть подняв Витуса, направился в сторону усадьбы, попутно рассказывая, какие здешние места чудесные. Старик негодовал, его сын радовался, свалившейся снегом на голову мальчик чувствовал себя как зверёк на поводке.

***

— Ну, ты видела: уши большие, лицо слегка вытянутое, глаза огоньками горят. Ну, это же вастаи! Вылитый!

— Ничего ты дед не понимаешь. Ну, какой это вастаи? Ты вастаи хоть раз видел?

Дед, работающий возчиком в усадьбе барона, вастаи за свою долгую жизнь встречал лишь однажды, и то в состоянии далёком от трезвого; его собеседница, чья задача следить за порядком в доме, так же вастаи ни разу не встречала, но слышала, что народ это чудной, загадочный и потому такой манящий. Они расположились за дверью гостиной: обширной комнаты, где предпочитают устраивать чаепития и встречать гостей. Конечно, старик и молодуха не могли услышать, о чём говорили по ту сторону стены, однако мы, благодаря знаниям тайным, смогли стать свидетелями семейного разговора.

Сын барона расположил Витуса на софе, сам сел напротив и взглядом прямо-таки пожирал мальчика. В его глазах пылал коктейль из интереса, волнения и трепета; юноша боялся спугнуть существо, прозванное его братом, а потому движения его знавали плавность. Старик же был напротив, как всегда, раскованный; проходился по комнате, как хозяин жизни; лицо его искажалось в недовольной гримасе, он будто-то бы брезговал даже глядеть на найденного отпрыска. Никто из сыновей не знал, о чём думает Боров, но мысли его имели характер корыстный, он продумывал варианты диалога, исходом которого станет принятия Витуса в семью. Но не как её члена, а как оружие массового уничтожения.

«Силён чёрт, ничего не скажешь. М-да, когда оплодотворял Овечку и не думал, что вырастит такое оружие. Обещала на шестой год доставить, ан, вот как получилось. Ну, ничего, возраст лишь прибавил ему опыт. Когти сточены, из пасти разит плотью. Убивал, это точно, может даже кровь человечью проливал. Хорошо, это хорошо, ох, хорошо… Направить его силы да в нужное русло…или продать повелителю мёртвого легиона за вечную жизнь…» — Барон мыслил радикально, желая использовать Витуса как разменную монету, оружие, шанс подняться по карьерной лестнице. А вот его сын имел иное мнение:

— Ну, ягнёночек, наконец, мы нашлись! Надеюсь, отец не скрывает ещё одной дивизии вечных охотников.

— Скажешь тоже, я тебе девка, что ль, шальная, чтобы плодить потомства как кролик? Сын и…сын. Правду говоришь Гэвиус, в сборе семья, как и подобает членам знатного рода. Ты страхо…

— Витус, — поправил отца юноша, — его имя Витус.

— Кхм. Витус. Понимаю: дело сложное, принять такое родство тяжело, — барон сунул одну руку в складку дорого, вышитого золотыми нитями халата; второй ладонью проходился по заросшей бороде. — Но как-нибудь справимся.

Старик отошёл к окну, взглядом провожая охотников; те возбуждённо жестикулировали руками, кажется, обсуждая нечто очень интересное. Никак страховидло, что пробралось в сад барона. Сейчас он сидит рядом с новоиспечённым братом, крепко сжимая рукоять ножа; колени его дрожат, всполохи глаз лихорадочно бегают по комнате, силятся найти ниточку, что приведёт к спасению. Но так ли было опасно, как казалось на первый взгляд?

— Красивый нож, — с улыбкой сказал юноша. — Это подарок от матери?

Витус кивнул. При упоминании Овечки, сердце его сжалось, стало дурно. Видимо, перемены в лице увидел не только брат, но и отец, потому как задал вопрос, не сильно ли мальчика огрели дубинами, в попытке усмирить? Конечно, он знал, что отпрыск Киндред имеет толстую кожу, не чета человеческой, и силы, сравнимые с божественными. Однако такая “забота” позволяла старику выставить свою личность в лучшем свете, тем самым заручаясь таким нужным доверием потерянного ̶о̶р̶у̶ж̶и̶я̶ сына.

— Твоя мать она…с ней что-то случилось?

— Гэвиус, где твои манеры? Наш гость изрядно утомился, разве ты не видишь?

Это было правдой. На Витуса навалился снежный ком информации, которая, казалось, не имеет ничего общего с лесным мальчиком, который все восемь лет провёл вдали от цивилизации. Его шокировали слова старика, про сына, брата и родовое гнездо. Также выходца из лесов нервировала слишком приторная улыбка юноши в рясе; шестым чувством он ощущал скрытую угрозу. Будто два хищника не могут поделить добычу, решить, кому достанется ужин. Мысли мальчика прервал сладкий шёпот:

— Витус, знал ли ты, а ты знать не можешь, что на чердаке располагается старая комната няньки? Там очень уютно и если ты соблаговолишь, я могу, — Гэвиус взглядом словил кивок отца, — могу оставить тебя там на ночь.

Да, выходец из лесов не знал про подвал, табун слуг в усадьбе; про десяток комнат на двух этажах, подвал, используемый как пыточную, и, конечно же, предлагаемый новоиспечённым братом чердак. Не знали и мы, а потому тенью последовали за братьями, что скрылись в дверном проёме, оставляя отца. Думы его были тяжелы.