1. Что-то кончилось (2/2)
«Или не скажу».
Она вышла из кухни в гостиную, и зеркало, в которое едва успела глянуть, заявило с претензией: «Ты что, расческу потеряла? Ну-ка приведи волосы в порядок!»
— На себя посмотри, — привычно буркнула Гермиона и скрылась в зелёном пламени.
* * *
— Бежишь так, словно за тобой гиппогриф гонится. Не спеши, у тебя ещё десять минут в запасе. Как и всегда, впрочем, — Луиза, пухленькая привет-ведьма, с которой Гермиона сдружилась в последние месяцы, хмыкнула. — Хоть бы раз опоздала.
— Я знаю, который час, — Гермиона демонстративно махнула рукой с часиками, которые когда-то ей подарил Рон. — К твоему сведению, опоздания — дурной тон. А опоздания на работу — ещё и непрофессионализм.
— Это я от тебя уже слышала. Скажи лучше, куда так бежишь? Неужто и правда кто-то гонится?
— Конечно. Сама-знаешь-что гонится.
— Так уж и знаю? — Луиза недоверчиво сощурилась, что плохо сочеталось с её приветливой улыбкой. Улыбка, светлые локоны и непременное декольте — вот три признака, по которым безошибочно можно было узнать Луизу Стоун.
— Желание успеть переодеться и выпить чаю до начала смены за мной гонится, вот что, — Гермиона пожала плечами, как бы говоря, что всё проще простого, и следовало бы Луизе самой догадаться. — Увидишь Сметвика, скажи, что я пришла.
— Он и так знает, что ты пришла. Ты всегда приходишь.
Гермиона вновь пожала плечами, на сей раз пытаясь одним жестом сказать что-то вроде: «Как знаешь, но если Сметвик ко мне не заглянет, буду винить тебя в этом до конца дней твоих. Или своих».
— А если… Если увидишь Рона, скажи, что меня нет.
— Интересная легенда, очень правдоподобно и много деталей. И где ты? И с чего бы ему тут появляться?
— Всё может случиться… Придумай что-нибудь, тебе не впервой.
— Договорились. А что там у тебя стряслось с неповторимым Рональдом?
Гермиона поморщилась.
— Это конфиденциальная информация, Луиза.
— А у меня есть кое-какие новости. Прелюбопытные.
— Подробности я могу узнать? — Гермиона заинтересовалась, на долю секунды даже выбросив из головы Рона с его кольцом.
— Хм-м. Боюсь, это конфиденциально.
— Какая жалкая месть. Тебе должно быть стыдно.
«Как и мне», — добавила Гермиона про себя. И молча удалилась. Ведь, действительно, нужно было ещё переодеться.
* * *
— Ты, я полагаю, уже слышала всё из сплетен? — Гиппократ Сметвик зашёл в ординаторскую не более чем через двадцать минут и начал разговор, как всегда, не с приветствия.
Привычка не здороваться и не прощаться была очень распространена среди работников Мунго. Похоже, штатные сотрудники «заразились» этим от дежурного целителя, а новички уже брали пример с них, так это и стало почти традицией. Оправдания из разряда «Мы тут людей спасаем, к драклам вашу любезность!» или «От пожеланий доброго утра кости не срастутся!» также кочевали из уст в уста.
— С каких пор ты записал меня в сплетницы?
— Не тебя.
— Луизу?
Сметвик кивнул.
— Пять дней назад к нам поступил пациент, тебя, думаю, заинтересует. Критическая ситуация позади, сегодня он пришел в сознание и, вопреки желанию многих, уже идёт на поправку.
— И ты хочешь «спихнуть» его на меня?
— Чем ты слушаешь, Грейнджер? Его уже пять дней ведет Вуд и неплохо справляется. Ты была бы предвзята.
— Если ты сомневаешься в моём профессионализме, мог бы и промолчать.
— Это Люциус Малфой. Первые дни мы опасались, что он не выживет, и скрывали его пребывание здесь, дабы избежать шумихи.
— Азкабан?
— Он самый. Хорошо, что большинство Пожирателей там на пожизненном, и нам не придётся переходить от одного освобождённого узника к другому, верно? А то никакого разнообразия.
— Я бы не стала мешать его выздоровлению, Гиппократ, — Гермиона привычно пропустила мимо ушей абсолютно неэтичную с профессиональной точки зрения реплику.
— Но и способствовать ему не торопилась бы, верно?
— Вовсе нет. Он не сделал мне ничего плохого.
«По крайней мере, лично мне».
— Брось, Грейнджер, я же тебя не осуждаю. Напомни, что там случилось с твоими родителями в Австралии, пока боролась с такими, как Малфой, а? То-то же.
— Замолчи.
— Как скажешь. Он на первом этаже, кстати. В сто восьмой палате.
И Сметвик как ни в чём не бывало развернулся и ушёл. «Профессиональная деформация», — подумала Гермиона. Когда же она сама начнёт воспринимать смерть как что-то естественное? Когда наконец сумеет забыть? Хм, а если она сотрёт свои воспоминания о родителях, которые погибли из-за того, что она модифицировала их память и отправила на другой конец света — это будет очень символично.
За невесёлыми мыслями Гермиона не заметила, как ноги принесли её на пятый этаж, хотя в её планы не входило побывать здесь. «Но раз уж я пришла, можно кое-кого навестить», — решила она и двинулась по хорошо знакомому коридору, а дойдя до нужной палаты, заглянула туда.
Пациент был, как всегда, в сиреневом халате. Наверное, у него их целая коллекция.
— Мистер Локхарт, доброе утро… — нерешительно начала Гермиона. Вот, от осознания бесполезности своего визита даже поздоровалась. Сметвик бы неодобрительно хмыкнул… Вот и славно, что его тут нет.
— Приветствую вас! Вы, я вижу, хотите получить мой автограф?
— Эм… да, конечно.
А почему бы, собственно, и нет? Гермиона вырвала из рабочего блокнота листочек и протянула его Локхарту. Тот достал из кармана немного облезлое павлинье перо, обмакнул его в чернила и с видимым удовольствием вывел на бумаге своё имя большими печатными буквами.
— Могу написать и письменными. Они у меня не очень выходят, но если вы желаете…
— Спасибо, не стоит утруждаться, — только и ответила Гермиона.
Совсем не хотелось изображать из себя осчастливленную фанатку. Хотя, пожалуй, второкурсница Гермиона Грейнджер была бы несказанно рада такой мелочи, как автограф «великого писателя».
— Как ваше самочувствие, мистер Локхарт? — она решила вернуться к амплуа целителя. Если кто-нибудь заметит её выходящей из палаты, можно будет отговориться профессиональным интересом к любопытному случаю потери памяти.
— Благодарю за внимание, я абсолютно здоров и полон сил для общения с моими поклонниками! — сообщил Локхарт.
— Что ж, рада слышать… И мне уже надо идти, так что…
— Хотите принести пергамент побольше, чтобы я оставил автографы для вас и ваших друзей, да?
— Да… точно. Ну, я пошла.
И она покинула палату с осознанием того, что забвение — это ужасно. Каждое событие стоит того, чтобы о нём хоть изредка вспоминали. Каждый человек. И она будет помнить и о родителях, и о Роне, даже если это столь неприятно. Пусть так, но иногда надо… Стоп… Рон?
— Гермиона!
А она ведь предполагала, что он заявится сюда… Но надеялась, что этого не случится. Зря, конечно, давно пора было научиться готовиться к худшему исходу, так надёжней.
— Прости меня. Прости, — шёпотом сказала Гермиона, подойдя к Рону вплотную и не дав ему начать зарождающуюся гневную тираду.
— Я просто… не понимаю. Я не понимаю, что не так? Я всё делал, чтобы…
— Тише, — она отвела его в закуток. Не хватало ещё насобирать с десяток свидетелей их «семейной» ссоры. — Я не знаю… Я и сама себя не понимаю. Мне очень жаль.
— Ну уж нет, ты должна объясниться! Мы были вместе целых два года… Пусть не всё шло идеально, но мы же справлялись!
— Я тебя торможу, Рон.
— Нет! Что ты такое говоришь?.. Я только благодаря тебе и пытаюсь стать лучше…
— …но я тебе этого не даю.
— Наоборот!
— Наши отношения не приведут ни к чему.
— Мне жаль, если тебе так кажется, но ты не права! Мы идём вперёд, развиваемся, переходим на новый этап и это, как его…
— Я видела кольцо.
Молчание. Секунда, две, три, четыре, пять… Затянувшееся молчание.
«Рон, ну же, скажи что-нибудь. Потому что я не могу…»
— Ты говорила, что любишь меня. Ещё вчера.
«Лучше бы ты молчал».
— Не говорила. Не эти слова.
— Говорила!
— Рон… — глубокий вздох. — Это ты сказал, что любишь. Я ответила: «Я тоже».
— Да какая разница?!
— Если человек не может произнести вслух слова «я люблю тебя», значит, с ним что-то не так. Со мной «не так», пойми, а не с тобой. Прости, но я… Я просто хочу помочь тебе, помочь нам обоим... своим уходом.
— Если бы ты хотела помочь, ты бы осталась!
— Прости… — Сколько раз она уже извинилась? И опять: — Извини, Рон.
— Гермиона, ты…
«Пожалуйста, не затягивай это».
— …ты можешь вернуться, когда захочешь. В любое время.
— Спасибо, — она почувствовала подступающие слёзы и прикрыла глаза. — Рон, я…
— Ты всё сказала, я понял. Мне надо возвращаться в аврорат, перерыв скоро закончится, так что…
И он просто взял и ушёл, даже не обернувшись. Однажды Гермиона прочла где-то, что все романы оказываются неудачными до тех пор, пока не найдёшь то, что нужно. Но там не было написано, что финал неудачного романа — это так больно. Лучше тогда и не искать вовсе. Гермиона не предполагала, что будет настолько тяжело потерять Рона. Ведь понимала, знала, что поступает верно. Нельзя позволять кому-то приносить жертву во имя того, у чего нет будущего. Она с ним ничего не лишалась, а вот Рон тратил впустую время и силы в течение долгих месяцев.
Когда-то Гермиона пожертвовала родителями ради магического мира. По сути, она сделала это дважды: уехала от них в школу, откуда редко приезжала домой, а потом ещё и изменила им память, заставив забыть о себе. А стоило ли оно того? Вряд ли. Теперь её до конца дней будет преследовать пресловутое чувство вины и ощущение незавершенности — ведь она не успела проститься с ними, не получила возможности извиниться. А теперь дверь закрылась, и она не успела переступить порог.
Утерев слёзы, Гермиона спустилась обратно на первый этаж. Теперь она была уже не столько расстроена, сколько рассержена. Логическая цепочка выстроилась сама собой: она бы не заставила родителей уехать в Австралию, если бы не Волдеморт, и они, вероятно, сейчас были бы живы. И от Рона не пришлось бы убегать. Волдеморт, хоть и сгинул два года назад, оставался источником её нынешних проблем.
Гермиона была на взводе и при этом знала, кто из пособников Волдеморта был сейчас под рукой. И она хотела высказать ему всё, что накопилось. Поэтому и направлялась к двери с номером сто восемь. Настроившись, она вошла в палату — трёхместная, но две ближние койки пустовали. А на дальней, у маленького окошка, лежал Люциус Малфой.
Гермиона не сразу его узнала: лицо бледное, даже чуть отливало серым, болезненный вид, да ещё и борода, которая закрывала добрую треть лица… Малфой выглядел настолько жалко, что вываливать на него свою злость было бы просто нелепо. В общем-то, Гермиона недоумевала, как он умудряется находиться в сознании. А Люциус не спал, и его взгляд был направлен прямо на неё.
«А на кого ещё ему смотреть? Тут же больше никого нет!»
Гермиона не знала, что сказать, а потому покашляла — как делала всегда, когда чувствовала себя неловко.
— Пришли позлорадствовать? — реакция Люциуса не заставила себя ждать.
«Даже не поздоровался. Тоже мне. Он же не работает тут, мог бы и не перенимать привычки персонала…»
— Нет. Просто посмотреть. На вас, — многозначительно проговорила она, сама толком не понимая, какой подтекст вкладывает в эти слова.
— Вы весьма оригинальны, мисс Грейнджер.
— Целитель Грейнджер.
— Прошу прощения. Конечно, целитель… Вы увидели всё, что хотели?
Если бы Гермиона знала, что хотела увидеть. Точно не жалкого бывшего Пожирателя. От неожиданного зрелища она впала в лёгкий ступор и была не в силах выдавить и слова.
«Надо что-то ответить… Не молчи, Гермиона, ну же…»
— Как ваше самочувствие?
— Прекрасно. Есть ещё вопросы?
Велик был соблазн ответить отрицательно, развернуться и уйти. Но она и без того сегодня злоупотребляла этой возможностью. Гермиона ощутила себя ребёнком, которого после урока спросили, есть ли вопросы. В таких ситуациях все дети хотят поскорее выбежать из класса, а Гермиона… ну, она всегда находила, что спросить. Так что не грех высказаться и сейчас.
— Да, у меня есть к вам вопросы, мистер Малфой...