As if (1/2)

Чонсон не помнил, чтобы когда-либо ожидал встречи так сильно. Радость пузыриться под кожей, и какое же счастье, что внешне это едва ли заметно для посторонних. Без лишних слов: нравится быть с ним и слушать его, возможно, не очень интересные рассказы про людей из клуба слепых и работу.

После всего Ада — реабилитации, долгих курсов и привыкания к статусу инвалида, когда пришлось бросить университет — найти в себе силы начать заново и получить иную специальность? Слабый ни за что бы не стал стараться, довольствуясь пенсией и помощью семьи. А он выучился на массажиста — незрячие, как бытует мнение, более чувствительны.

Младший может говорить с воодушевлением, умело обтекая неудобные (болезненные темы), а потом резко закрыться как ракушка. Чонсон терпеливо слушает всё, и неуместное сравнение с Сонхуном на мгновение простреливает шальной мыслью затылок: «В одну секунду общительнее них нет никого, зато если быть чуточку внимательнее, поймёшь — заблуждение. Они не озвучивают и трети из того, что собираются сказать».

По крайней мере, выуживать информацию — тоже достижение.

Оставив машину на парковке возле огромного здания магазина, придерживает Чонвона за локоть, чтобы не было заметно для окружающих (вряд ли ему понравится повышенное внимание). И когда специально заставляет Яна катить тележку для продуктов, идёт сбоку, также держась за дребезжащую железяку и направляя её. Достаточно идти медленно — спешить некуда.

— Что больше любишь: красное мясо, птицу, рыбу или морепродукты?

Важно показать, что интересуешься его мнением и считаешься с желаниями, что, разумеется, чистая правда. Что Чонвон здесь не просто так, а ведь чертовски важен и нужен. Сону упомянул, что большую часть продуктов либо привозил курьер, либо Гаыль или Ники приносили, когда получалось. Сам же Чонвон не очень-то жалует магазины — и это логично.

— Какая разница, хён? — коротко смеётся. — Тебе же есть.

«Не факт, что исключительно мне», — думает, но не озвучивает. На вечер у него были грандиозные планы, граничащие с чем-то фантастическим. Если Чонвону взаправду не нужно завтра вставать рано и идти на работу, тогда…

Надо мысленно дать себе оплеуху и постараться не надумывать лишнего. В конце концов, Чонвон мог согласиться от скуки или по другой, менее значительной причине, имея на то полное право.

— Просто ответь, — невозмутимо взмахивает рукой, забываясь, — хочу знать о твоих вкусовых пристрастиях.

— Курицу больше — готовится быстро и несложно.

В уме Чонсон проигрывает простые рецепты знакомых блюд, на создание коих тратится не более сорока-сорока пяти минут. На циферблате уже почти девять, и вернуться получится, наверное, только к десяти часам. Ложиться спать с полным желудком не полезно и едва ли приятно. У Чонсона свои планы, тесно связанные с Чонвоном.

Следующий на очереди отдел специй, круп и макарон различных видов.

— Острое, кисло-сладкое или со сладковатым привкусом?

— Не люблю острое, даже лапшу такую не ем.

Плюсик в копилку знаний о Ян Чонвоне — счастье, что ни разу не попал впросак из-за подобного. Предложить шоколадный батончик по дороге сюда, как бы нечаянно купленный, — идеально. И какое облегчение, что возле кассы на заправке преимущественно лежат сладости.

Чонвон учит терпению — не спешить, — хотя это и мучительно.

***</p>

— Чего бы ты хотел? — спрашивает Чонсон, поглядывая на него.

— М?

— Чего бы ты хотел съесть?

Чонвон забавно поджимает губы и задумывается — когда делает так, становится совсем милым. Старший запоздало вспоминает, что, вообще-то, никогда являлся поклонником по-настоящему милого. И пусть Сону куда больше подходил под описание одного из самых очаровательных людей планеты, Джей бы поспорил.

Это до сих пор не нормальная, не поддающаяся логике реакция на чьё-то существование в целом. Знакомы меньше месяца, а по факту всё ещё абсолютно чужие друг для друга, но невидимая нить становится прочнее с каждой проведённой вместе минутой, звонком и при упоминании младшего в разговоре. И такая странность нравится больше, чем что-либо за последние несколько лет.

Воспоминания о былых ошибках попеременно давали о себе знать, вызывая дикий стыд. Времена клубов и масштабных вечеринок с огромным количеством алкоголя остались позади. Точнее, если говорить откровенно, после роковой ночи, когда стал невольным участником аварии и благополучно сбежал, что-то внутри треснуло. Некоторое время боялся попросту садиться в машину, а потом как-то свыкся и забыл, утешив себя сухим фактом: «Не ты был за рулём, поэтому вины твоей нет».

— Не знаю. А почему спрашиваешь?

— Я мог бы тебе приготовить что-нибудь. Знаешь, — хвалиться кулинарными умениями перед ним почему-то неловко, — мне это нравится.

— В самом деле?

Спасибо господи, что движение оживлённое, но без пробок или резких остановок на светофоре. Иначе могли бы попасть в аварию, потому что пустые глаза загораются — вспыхивают огоньком интереса и мгновенно затухают — Джей замирает. Но и этой малости достаточно, чтобы засмотреться и в очередной раз пропасть.

Вот бы хотя бы на секунду быть увиденным им. Чтобы Чонвон улыбался не образу или голосу, а живому человеку, которого может рассмотреть в мельчайших деталях. Положа руку на сердце готов поклясться, что многое бы отдал ради того, чтобы время обернулось вспять. Чтобы Чонвон сумел оценить своих рыбок в аквариуме, лепить что-нибудь из глины и видеть.

Мир несправедлив.

— Ты красивый, очень красивый, — полушёпотом произносит, фактически игнорируя.

Чонвон тушуется. Сжимает губы в тонкую полоску и украдкой смотрит в чонсонову сторону, как если бы мог нечаянно столкнуться с ним взглядом. Наверное, неубитая жестокой реальностью привычка, как и у любого зрячего. И плевать, что свели обстоятельства с вытекающей симпатией и щепоткой первоначальной вины — всё по-настоящему.

Джей знает себя и знает свой идеальный тип — в этом полумифическом образе нет места слепоте. Но в его жизни и в уголке где-то в районе сердца, под рёбрами как за надёжным забором, есть место для Чонвона. С любовью к (не) волшебным рыбкам, упрямством и скрытыми желаниями, которые не озвучены. Он недолго думал, когда рассказывал о том, что хотел было пробовать.

— Зачем ты говоришь такие вещи? — качает головой и смущённо прячет лицо, отворачиваясь к окну. — Невпопад, хён. Сначала мы разговаривали о еде, а теперь ты говоришь, что я якобы красивый.

— Без разницы. Ничего не изменит того, что ты красивый. И не «якобы», а на самом деле, — лаконичней не будет.

Молчит, закусив нижнюю губу. Но Чонсон чувствует себя комфортно, невзирая на тишину и обрывочно законченную беседу. Находиться рядом с младшим и намеренно заставлять его краснеть приятно, глупо улыбаться самому себе и представлять, что однажды все границы окажутся стёрты, — тоже.

Дождь начинается внезапно, из-за чего приходится включить дворники. Чонвон кончиками пальцев прикасается к стеклу и выводит там непонятные круги. Если бы на его месте сидел кто-то другой, наверняка выслушал бы гневную тираду в стиле «заляпаешь, придурок». Однако в адрес Яна нет ничего — пусть наслаждается.

Хисын скептично относится к перспективе чего-то большего, чем общение, и завуалированно просит не совершать опрометчивых поступков. Джей злится из-за недоверия, но посторонние, вполне вероятно, не в состоянии осознать, насколько всё серьёзно. Не «необычный» опыт, а искренняя симпатия, плавно перетёкшая во влюблённость.

— Я лишился зрения в двадцать, но практически не помню себя, — тихий голос раздаётся неожиданно, и Чонсон ощущает прилив тепла в груди. — Какой я? Не общими фразами, а по кусочкам: что во мне привлекательного, раз ты так стараешься?

Под конец переходит в усмешку. И Пак надеется, что лёгкого пренебрежения касательно правдивости его слов нет. Что опасения абсолютно не имеют почвы и, если он прямо сейчас рядом, чувства взаимны. Скорее, пока что не осознанны в полной мере, но шансы высоки.

— Мне нравится, как ты улыбаешься и показываешь эти очаровательные ямочки, — плечи заинтересованно дёргаются, но Чонвон не спешит оборачиваться. — Мне нравятся твои слепые глаза, потому что они такие живые, что я люблю смотреть в них и видеть, как они загораются, когда ты рассказываешь о чём-то, что тебе по душе, будь то рыбки или что-то помимо этого. Мне нравится твой нос, хотя, признаться, я слышу себя и… звучит немного нелепо. Я люблю твои широкие плечи, твоё тело полностью, пускай никогда не видел тебя обнажённым. Люблю слушать твой голос и знать, что ты в безопасности.

Робкий взгляд — зрительный контакт, как если бы второй из них был здоров. Чонсон прокручивает в мыслях сказанное меньше минуты назад и поражается своей откровенности. И в незначительном «нравится» и «люблю» всегда воспринимались по-разному, не то что в сию секунду.

— Тебе нравится это? — показывает на глаза. Губы кривятся как-то жалко, брезгливо.

Неужели он думает, что?..

Бред.

Джей сосредотачивается на дороге и считает, что спешить с ответом в данном случае опрометчиво. Необходимо какое-то количество времени, чтобы последующее не воспринималось как резкое отрицание из принципа или вроде того. Чонвон сильный — он продолжал жить полноценной жизнью и радоваться, — но когда-то различал цвета и запоминал лица людей.

И морально Джей подготавливал себя к такому разговору. Собирался заодно придумать максимально корректные вопросы об инциденте, вследствие которого младший потерял зрение, и о бывших. Не то чтобы имело колоссальное значение, кто у него был (и кого не было), но это важно для Чонсона. Дабы не спугнуть и не вызвать плохие ассоциации.

— Мне нравишься ты. И я надеюсь, что то, что происходит между нами, не воспринимается тобой как-нибудь… не так. Ты не обязан мгновенно бросаться мне на шею, но, пожалуйста, не отталкивай меня. Потому что я отдаю себе отчёт, Чонвон.