Часть 8 (1/2)

Старый потрёпанный диван неприятно впивается в спину, но встать с него и найти более удобное место, чтобы тупо отрубиться, нет сил. Воняет дешёвым пивом и сигаретами, а ещё чьими-то приторно-сладкими духами, от которых тошнит ещё сильнее. Голова напоминает здоровенный металлический гонг, по которому неустанно и безжалостно наносят удары дурацкой колотушкой. Всё вокруг кружится даже с закрытыми глазами, каждое движение приносит боль и выматывает похуже тренировок, которые перестали помогать ещё пару недель назад. Посторонние шумы сливаются в один: грохот тяжёлой музыки, пьяный смех где-то совсем рядом, скрип открывающейся и закрывающейся двери и треск чего-то, что очевидно не переживёт эту ночь.

Одну из череды одинаковых ночей.

Хочется скорей забыться, вырубиться на день или год.

- Чонгук, эй, - чужой голос прямо над ухом звучит слишком громко, вызывая новую волну головной боли и заставляя поморщиться. - Чонгук! – его трясут за плечо, и тошнота снова подкатывает к горлу. Блять. Глаза всё же приходится открыть.

Парень перед ним выглядит знакомо, но мозг сейчас паршиво соображает, поэтому он лишь медленно моргает и надеется, что не придётся ничего говорить.

- Чувак, ты перебрал, - вау, серьёзно? Чонгук мысленно даёт этому парню балл за внимательность. – Тебе бы домой, - он смотрит, ожидая ответа, и, когда не получает его, лишь вздыхает и поднимается с корточек, демонстрируя огромные дыры на коленях, отчего пьяные мысли снова несутся на всей скорости туда, откуда не выбраться вот уже пару месяцев. – Где Чжуён? – отдаляясь, голос лишается чёткости, теперь понимать его становится ещё сложнее.

- Кто? – Чонгук не узнаёт собственный сдавленный хрип, и снова прикрывает глаза, желая закончиться в эту самую секунду.

- Твоя девушка, боже, - по отдаляющимся шагам ясно, что странный парень ушёл, но он всё равно бубнит самому себе тихое «нет у меня девушки», пока сознание ускользает сквозь пальцы.

Уже не стыдно вспоминать по утрам, в каком состоянии он находился на очередной вечеринке, не стыдно смотреть в глаза Чжуён или кому-то из его знакомых за то, что им пришлось тащить его до дома, останавливаясь, чтобы Чонгук прочистил свой желудок. Почему его вообще всё ещё зовут на встречи несмотря на то, что заканчивается всё весьма ожидаемо, но оттого не менее омерзительно? Впрочем, ему плевать.

Оценки скатываются так, что восстановить репутацию хорошиста будет непросто. Неважно, потому что на это тоже плевать.

Джин уехал несколько дней назад. Из-за долгих перелётов и смены часовых поясов, у них не выходит нормально общаться. Плевать.

Чжуён дуется на него, и он не совсем понимает, почему та продолжает заботиться о нем. Соглашаясь на свидание тем роковым вечером, Чонгук не думал, о том, как всё выйдет. Он хочет забыть тот вечер. Стереть память как в том фильме с прекрасной Клементиной. Жить как прежде, быть нормальным.

Оставаться одному, трезвому и жалкому, нестерпимо сложно. Всё, о чём думается в такие моменты – это чёртов Пак Чимин со своим обкуренным взглядом, неизменным шлейфом табака и грёбаной самокруткой между пальцев. Той ночью, когда уже отпустило, он стоял под душем целую вечность, смывая ощущения от них ледяной водой. Той ночью он ненавидел себя за то, как хотел вернуться в тот момент и пережить его снова. Почувствовать хоть что-то отдалённое. Запах, взгляд, прикосновения. Чёрт возьми, теперь он знает вкус.

В том грязном переулке они целовались целую вечность. Возможно, поэтому кажется, что жизнь кончена. Тёплый дождь промочил их до нитки, так, что следующие несколько дней пришлось проваляться в постели с температурой. Тогда, обливаясь горячим потом и срывая горло от кашля, он медленно сходил с ума, прокручивая в голове каждый миг, воспроизводя малейшие движения пальцев у него под футболкой и это холодное «я вызову тебе такси», когда рассвет начал озарять кирпичную стену, которая хранила тепло их тел. Это были последние слова, которые он слышал от Чимина. Нужно ли говорить, что он свалил в свой проклятый Сеул, не написав ни строчки? Они Чонгуку и даром не сдались. Пусть катится на все четыре стороны.

Зато пишет Марина и Хосок. Джин наверняка просил их приглядывать за ним, но общаться с ними, а тем более приходить в клуб – значит провоцировать себя на новый виток ненависти и непонимания. На самом деле больше всего раздражает Юнги. Он прёт напролом, звонит, если не получает ответа на бессмысленные вопросы о самочувствии в какао, беспардонно врывается в его жизнь, словно имеет на это право. Какого чёрта все носятся с ним как с умственно отсталым? Чонгук сам в состоянии разобраться со своими проблемами.

Например, он всё же пошёл на свидание, как только градусник показал допустимые цифры. Чжуён пригласила прогуляться, и Чонгук непременно оценил бы её тотал-блэк лук, состоящий из толстовки и кожаных леггинсов, если бы ему не было так плевать. Начать встречаться с девчонкой – самый лёгкий из вариантов, и если до этой встречи надежда на спасение ещё теплилась где-то глубоко внутри, то к концу свидания её не осталось. Он молчал почти всё время, забывая кивать в нужных местах и делать хоть каплю заинтересованный вид. Он убеждал себя, что нужно попробовать, однако мысли всё время уносились далеко от рядом идущей девушки, и именно это подтолкнуло его к тому, что нужно действовать решительно. В какой-то момент она перестала говорить и просто проводила его до дома, наверняка думая о том, что это было худшее свидание в её жизни, но, очнувшись и словив панику, Чонгук остановил её в последний момент, чтобы поцеловать. С напором и полной отдачей, так, чтобы у неё наверняка закружилась голова. Он чувствовал себя лучше, сделав это, но эффекта хватило ненадолго.

«В каждой девушке я ищу её. Каждый раз представляю её, когда целую другую».

Чимин преследовал его каждую их встречу. Каждый поцелуй превращался в поцелуй с Чимином, поразительно безвкусный, не имеющий ничего общего с оригиналом. Пытаясь забыть, он только больше тонул в воспоминаниях и лживых ощущениях чужих губ.

Чжуён надолго не хватило. Поцелуи могли её запутать лишь поначалу, но в отношениях нужна взаимность, а у Чонгука не было сил даже изображать её. Её попытки поговорить только злили. Он не хотел говорить об этом. Ведь если никто не знает, то можно поверить, что этого и не было вовсе? Они расстались так и не начав.

Нужно попробовать что-то ещё. Он начал подрабатывать в зале личным тренером, благо, не смотря на возраст, его берут за предшествующие заслуги и невероятное тело. В свой девятнадцатый день рождения он идёт в тату-салон и пробивает бровь. Боль почти не чувствуется, поэтому, зацепившись взглядом за корчащегося качка, набивающего череп на груди, он записывается на свою первую тату. Спустя пару дней на сеансе у мрачной девушки он нехило отвлекается, пока на руке расцветают цветы, чёрные, конечно. Как только они заживают, рядом появляется ещё тату, а потом ещё. Поначалу разбросанные хаотично, рисунки начинают формироваться в рукав, поднимаются к плечу, зацепляют ключицы. К середине октября к проколотой брови присоединяется нижняя губа, а чёрные чернила появляются по всему телу, то тут, то там. Боль заживающей воспалённой кожи ощущается перманентно, становится привычной, приносит мазохистское удовольствие и удовлетворение. Вскоре, и этого становится недостаточно.

Выходом становятся вечеринки. С началом учёбы их становится больше, будто в выпускном классе нечем больше заняться. Алкоголь притупляет чувства, главное напиться качественно, так, чтобы все силы уходили на координацию движений в попытке добраться домой.

В какой-то момент ракурс мыслей смещается несколько в другую сторону. Он начинает чувствовать что-то ещё, но признать то, что он скучает, всё равно что умереть. Чонгук убеждает себя, что рано или поздно всё заканчивается.

Чимина нет.

Плевать.

***</p>

Должно быть, всем наскучило ошиваться по тесным квартирам одноклассников, поэтому к середине ночи небольшая кучка выживших вываливается на улицу, нарушая покой одного из спальных районов. Чонгук снова пьян, но плетётся на своих двоих, принимая почти пустую бутылку джина, которая кочует из рук в руки. Знакомая вывеска над входом в клуб мигает всё так же ярко, состояние достигает той блаженной точки невозврата, когда похуй на всё, лишь бы крепкое пойло не заканчивалось, поэтому он не тормозит и скорее рвётся к бару. Тот факт, что разливает сегодня та новая барменша, всё же заставляет выдохнуть с облегчением и, влив в себя какой-то убийственный шот, прикрыть глаза от головокружения. Ещё. Чонгук не смеет смотреть в сторону танцпола, боясь ненужных флешбеков. Он почти лежит на барной стойке, спуская последние заработанные деньги впустую, и прикидывает, хватит ли у него на такси, когда перед ним вырастает высокая крепкая фигура. Намджун смотрит внимательно, хмурясь и сканируя его убитые вансы, ноги, обтянутые чёрными джинсами, помятую косуху и отросшие волосы, что почти скрывают лицо, лишённое и намёка на трезвость. Он приоткрывает рот, наверняка собираясь как-то прокомментировать их неожиданную встречу, но Чонгук не успевает разобрать слов – его бросает в жар, а затем резко в холод, тошнота подступает к горлу. Собирая последние силы, он отталкивает Намджуна и по памяти несётся к туалетам, еле волоча ноги и прикрывая рот. Рванув дверь на себя и рухнув коленями на пол, он склоняется над унитазом, опираясь о него руками. Тело трясётся, горло нестерпимо жжёт, когда содержимое желудка болезненными спазмами вырывается наружу, кислый привкус во рту вызывает всё новые волны тошноты, со лба капает холодный пот. Кто-то спустил воду в соседней кабинке, выскочив из уборной даже не помыв руки. Пахнет хлоркой, из приоткрытого окна под потолком резкими порывами ветра врывается прохлада ночи. Слёзы скапливаются в уголках глаз, колени ноют от кафельного пола, силы почти покидают тело. Чонгук опирается локтями о сидение и укладывается на них головой, пытаясь дышать ровно и медленно. Скрип двери и тихие шаги удерживают сознание, осторожное прикосновение к спине заставляет дёрнуться.

- Парень, это я, всё хорошо.

Он вздыхает с облегчением, когда слышит знакомый шепелявый голос. Приходится закрыть глаза, чтобы остановить вращающийся мир, но это не особо помогает. Всё ещё тошнит.

- Эй, я знаю, это сложно, но тебе нужно выпить немного воды.

Рядом приземляется тело, чужая рука невесомо касается волос, призывая поднять голову. Чонгук собирает все силы, делает глубокий вдох и открывает глаза, видя перед собой стакан с прозрачной жидкостью и трубочкой, которую спешит обхватить губами. Прохладная вода смывает гадкий привкус, он глотает много, снова чувствуя порывы тошноты. Юнги сидит рядом ещё около получаса, гладит его по волосам, хвалит, когда Чонгук послушно пьёт воду, а затем снова склоняется над унитазом, выплёвывая остатки алкоголя и, кажется, свой желудок. Он помогает подняться, придерживая за талию, умывает холодной водой и даёт пару таблеток, отряхивает джинсы и выводит на прохладную улицу, где они падают на ступеньки соседнего с клубом здания.

- Лучше? – Юнги что-то пишет в телефоне, после закидывая его в карман и сосредотачивая всё внимание на Чонгуке.

- Да, - голос хрипит, горло дерёт, но силы понемногу возвращаются. Свежий воздух проясняет мысли. Стыдно. Он не хотел, чтобы друзья брата видели его таким. – Расскажешь Джину?

Старший смотрит на него долго, изучает внимательным взглядом его лицо, кусает губы, обдумывая вопрос.

- Так поступил бы хороший друг.

Чонгук устало потирает воспалённые глаза, которые после устремляет к затянутому тучами небу. Он давно не видел звёзд.

- Если даже я не стану этого делать, Джин знает. Или ты думал, что твоё поведение последние несколько недель останется незамеченным? Твои родители обрывают Джину телефон. Если плевать на себя, хоть их пожалей.

Кровь приливает к щекам от этих слов. Родители действительно бьют тревогу, но им уже не справиться с ним. Он молча пялится на проезжающие мимо машины, озаряющие пустую улицу жёлтыми фарами и кутается в кожаную куртку, чувствуя озноб.

- Я живу здесь недалеко. Давай ты останешься у меня и расскажешь, что с тобой творится. Но напиши родителям, не заставляй их волноваться в очередной раз.

Чонгук не хочет ничего рассказывать, но и домой идти не хочет тоже, поэтому отправляет отцу сообщение и плетётся следом за Юнги. Тот живёт в крохотной однушке на соседней улице, у него мрачновато, но уютно. У двери их встречает трёхцветный кот, который трётся о его ноги и валится на пол рядом, подставляя белое пузико для ласки.

- Это Кошка.

Ладно, не кот.

- Как её зовут? – Чонгук скидывает ботинки и присаживается на корточки рядом, поддаваясь её очарованию.

- Кошка, - старший невозмутимо проходит мимо, включая неяркую подсветку в комнате и на кухне. – Я сделаю тебе травяной чай.

- Что за дурацкое имя? – Юнги пожимает плечами, пока роется в шкафчиках над раковиной.

- Нужно называть вещи своими именами.

- Но это же кошка.

- Вот видишь, и я об этом.

Они усаживаются на полу у кровати, на подносе перед ними Юнги ставит чай для Чонгука и кофе для себя, кошка забирается старшему на колени, и он медленно поглаживает её вдоль шерсти, отчего та начинает мурлыкать, вытягивая лапки и слегка касаясь ими Чонгука рядом.

- Давай, парень, изливай душу, пока я добрый.

Чонгук весь поджимается и хватает чашку обеими руками, максимально заинтересованно разглядывая её содержимое и делая осторожный глоток. Специфично.

- Это ромашка и мелисса, – Юнги посмеивается над его сморщенным лицом. – У моей мамы нездоровая одержимость садом. В нашем загородном домике шагу нельзя ступить без её разрешения. – Его бессмысленная болтовня расслабляет. Но ненадолго. – Тебя буллят в школе?

Чонгук чуть не давится очередным глотком.

- Что? Нет!

- Это хорошо. Переживаешь из-за выпуска?