160. Сироты Риверрана (1/2)
Нед расправил плечи, поудобнее устраиваясь на постели. Тёплая, мягкая, утомлённая рядом с ним лежала Кет, рисуя кончиком рыжей косы узоры на его груди. Он любил её волосы: распущенные, бьющиеся по ветру на прогулке верхом, собранные в блестящую косу или мокрые после купания — любые. Они были красивые, Кет была красивая — тоже любая, красивая и родная, как никто иной.
И теперь между ними больше не лежала тень сестры и её ребёнка. Конечно, остались и обиды, и недоговорки — просто так нельзя исцелить раны в пятнадцать лет глубиной — но главное, что новых ран не будет. Что они наконец-то едины по-настоящему.
— Так хорошо, что ты всё-таки нашёл для меня время, — сказала она. — Я волновалась за тебя каждый день.
— А я — за тебя, — ответил он, ловя её руку и целуя запястье.
— Риверран надёжен, просто так его не взять. А вот ты... ты опять на острие удара, — она тяжело вздохнула и он невольно залюбовался, как поднялась и опустилась её грудь. — Третий раз я отпускаю тебя в бой и остаюсь ждать, и с каждым разом всё сильнее тебя люблю, — добавила она.
— Что ж, по крайней мере, теперь ты можешь волноваться только обо мне, — сказал он, но что-то в её лице подсказало ему: ошибся. — Или нет?
— Я думаю, это будет девочка, — ответила она. — Назову её Хоста, в честь папы. Он ушёл так мирно, — добавила она невпопад. — Жил шумно, буйно, а ушёл тихо и почти незаметно, был — и не стало, как свечу задули. Я любила его. А он — нас всех, пусть и не всегда умел это показать.
— У отцов это не редкость, — ответил Нед.
Рикард Старк и Хостер Талли были из тех друзей, которых сводят общие привычки, интересы и характер — они могли бы сойти за братьев, если бы не совсем несхожие лица. Мать говорила — это кровь, кровь воронов и драконов, которая объединяла обоих. Может и так; хотя много ли общего у Роберта и княжича Оберина — а ведь они тоже очень похожи, куда больше, чем Роберт и его родные братья. Он сердито — сам на себя — прижмурился: опять он любой ценой пытался не думать об отце как об отце, только как о жившем когда-то давно лорде Старке.
А ведь он любил своих детей, хоть и ворчал на них частенько. Любил свою жену — когда мама носила Лианну и Бенджена, то очень уставала и отец носил её на руках по длинным лестницам Винтерфелла, чтобы она хоть так могла отдохнуть. Любил свой замок, своих друзей, свой Север... вообще любить — было его особенно ярким свойством, ненавидел он разве что Безумного Короля с тех пор, как до Винтерфелла добрались обличительные письма леди Люцерры.
Отцеубийца, убийца деда, убийца родичей, палач своей жены сидит на железном троне, и никто не смеет поднять против него голос. Проклят он и его кровь, прокляты равнодушные и их кровь!. Люцерра Хайуотерс умерла в изгнании — как говорили, от руки подосланного убийцы. Не её ли проклятье всё ещё терзало Вестерос?
И снова: лучше думать о проклятье, чем об отце. Он ненавидел себя за эту трусость.
— Что тебя грызёт, любовь моя? — спросила Кет, и ему стало стыдно.
Это он должен утешать её, потерявшую самого близкого в мире человека. Не она должна пытаться исцелить фантомную боль от давней потери.
— Я сам, как и всегда, — ответил он. — Опять пытаюсь не думать одни мысли, думать другие и забыть третьи.
Сколько раз они уже это обсуждали, сколько ещё будут...
— Кругом война, — Кет поцеловала его в лоб. — Вы с Робертом сражаетесь в тех же местах и ваши враги одеты в красное. Конечно, прошлое приходит стучаться в двери. Я когда выхожу из комнаты... — она втянула воздух, и он крепко обнял её.
— Тебе сейчас хуже моего. И как назло, я должен просить тебя остаться здесь, Кет. Эдмур ранен — его жизни пока ничто не угрожает, но он будет оставаться в Харренхолле, пока не выздоровеет, а замку...