4. Старая башня (1/2)
Баратеон его не заметил.
Это было адски обидно. Он всё-таки претендент, за ним годами охотились лучшие убийцы Узурпатора! У него, седьмое пекло, зелёные волосы!
Но Баратеону было дело только до одного человека, и это видел всякий не обделённый глазами и рассудком.
Если бы Визерис был хуже воспитан и не старался бы не огорчать маму даже через тринадцать лет после её смерти, он бы назвал предположительную причину.
По губам Ланнистерши он прочитал, что её подобные мелочи не смущают.
* * *</p>
Санса не знала, когда именно она влюбилась в Вериса — в своего принца Визериса Таргариена.
Короля, на самом деле, но короли... во-первых, в балладах они никого не любят, а только сидят на троне и вершат суд, а во-вторых — это слово было теперь неразрывно связано с гигантской тушей Его Величества Роберта. Так что Визерис был назначен принцем, и, как порядочный принц, не посмел спорить со своей прекрасной дамой.
Санса не знала, когда именно она в него влюбилась, но твёрдо знала, что любым путём, любой ценой они поженятся и будут жить где-нибудь в маленьком уютном замке, тихом и безлюдном — только они, их дети, мейстер, гарнизон и пара сотен слуг. Что у них будут дети, рыжие, как мама и Санса — иначе им придётся с младенчества красить волосы, а это вредно и вызывает раннее облысение. Что даже если её принц облысеет, он не будет меньше ей мил, и они встретят старость рука об руку, как папа и мама (но без бастардов).
Она уже распланировала их жизнь — и она знала, что точно так же Робб уже придумал имена детям, которых ему родит Дени. Он говорил об этом только сводному брату и Теону, но Санса хорошо умела слушать. Никто не посмеет возразить, если сестра Робба выйдет за брата его жены. Она проверяла по книгам: это должно сработать.
Но пока что до полного счастья было далеко.
Надо было ловить момент — моменты — ловить поцелуи, ловить взгляды, ловить друг друга за руку. Тихо, тайно, чтобы никто ни в коем случае не увидел. Чтобы никто не узнал.
Когда вечером они зажигали в септе свечи, они украдкой соприкасались рукавами, так что не замечала даже мама — и Санса знала, что она молится Деве, а он — Матери, но их молитвы об одном и том же. Когда они встречались в коридорах, они дарили друг другу улыбки. Когда приходили праздники, она дарила ему вышитые платочки (Арья тоже, но это совершенно другое). Когда она учила древне-валирийский, она порой нарочно ошибалась, чтобы из неверных букв составились слова любви.
А ещё иногда они целовались.
Для этого нужно было соблюсти множество условий: чтобы папа и мама были заняты, Робб, Теон и сводный брат — наказаны, а Арья и младшие учили уроки. Тогда можно было проскользнуть в Старую Башню, подняться наверх по крутой лестнице — и, встретившись на вершине, целоваться у окна, пока не закружится голова. А потом, потом надо было спускаться быстро-быстро и выходить порознь, и искать себе невинное занятие, и всё равно весь день потом она тихо вздыхала, так что септа Мордейн волновалась о её здоровье.
Пришлось отговориться сквозняком и лёгкой простудой.
Южная кровь, такая уязвимая перед холодом.
Так стучит в ушах, когда губы касаются губ, и глаза закрыты, и весь мир сжимается в точку, где они вместе.
Папа был в лесу с королём, мама готовила праздничный пир, Бран где-то играл, остальные тоже были заняты... и Верис, главное — Верис уже ждал её там, на вершине башни. Заходили они тоже по одному, так проще придумать оправдание, если вдруг — вопреки логике — случится попасться.
Шаг, другой, третий... она не шла по ступенькам, она летела... но почему её принц не ждал её у окна, а стоял на середине пролёта? И почему его лицо было так серьёзно?
— Там кто-то есть? — спросила она. Шёпотом, тише тихого.
— Слушай, — только ответил он.
И она услышала. Неприятные, мокрые звуки, шлепки, чавканье, стоны... и имя: Джейме. И слово: сестра. Она поискала подходящее, не грязное и не противное, слово для того, чем и кто там занят. Слово нашлось легко.
Инцест.
— Мы должны рассказать королю! — ей было страшно, по-настоящему страшно. — Или хотя бы маме! — Король на охоте, но мама... мама здесь, она в замке.