2. Персефона (2/2)

– Может и дам. А может, однажды перестану их тебе возвращать и посмотрю, не наступит ли лечебный эффект, – говорит он. – Заходи. Тут звезда российского кино задержалась, чтобы с тобой познакомиться.

– Звезда росси… – до Ярослава доходит не сразу.

Женя появляется из гостиной, из-за спины Саши. Обходит его, смотрит внимательно и с интересом, протягивает руку, и Ярик чувствует, как у него начинает двоиться в глазах. В грудной клетке резко и болезненно сводит. Он знает этот взгляд.

– Ты… – он хочет звучать зло и угрожающе, но из горла вырывается только задушенный хрип. Саша недоуменно хмурится.

– Яр? – он успевает подхватить друга за руку за мгновение до того, как тот начинает оседать, придерживаясь за дверной косяк. Блядские слабые нервы. – Тебе плохо?**

– Нормально, – Ярослав на поддержку не обращает никакого внимания, а только смотрит исподлобья на Шварца, неловко опустившего протянутую руку и явно не понимающего, как себя вести. Ни то, ни другое, впрочем, не уменьшает ни уверенности, ни интереса в этом чёртовом взгляде. – Это ты меня двое суток пасёшь?

– Чего? – невинное лицо Жени для профессионального актёра выглядит на удивление неубедительно.

– Это ты, – подтверждает Ярик сам себе. – Чего тебе надо? Подожди… – он сужает глаза. – Ты же из этих.

По Сашиному лицу видно, как в голове у него проносятся тысячи вариантов расшифровки слова «этих», один хуже другого. Он плавно, но с силой поднимает Ярослава, убеждается, что к нему вернулось умение крепко – и самостоятельно – стоять на ногах и отходит чуть в сторону. Пропускает волосы через пальцы – логичное объяснение происходящему от этого простого жеста появляться не спешит.

– Из кого? – переспрашивает он негромко.

Ярик наконец удостаивает его взглядом. Таким, которым обычно смотрит на очень сильно накосячившего звуковика или на сотрудников МФЦ, в трёхсотый раз искаверкавших его фамилию. Незамутнённая тихая ярость предназначается не ему, а Жене, но этот факт не приносит облегчения.

– Я экзорцист, – произносит Шварц с гордостью и выпрямляется.

Во время секундной паузы все трое созерцают друг друга с гаммой эмоций от надменности до потрясения.

– О господи, – говорит Саша и собирается выйти из прихожей и переосмыслить случившееся (а заодно проверить, не подерутся ли его гости), но вместо этого начинает ржать. – Ты что, решил, что из него надо изгнать демонов?

– Демона, – уточняет Женя, поджав губы. – И я не решил, я убеждён, что…

– Да он же просто ведьма, – Саша продолжает веселиться и добавляет, поднимая указательный палец. – Потомственная.

После этих слов Шварц ощутимо бледнеет, Ярик – зеленеет. Он не сразу рассказал Саше о том, как несколько лет назад, копаясь в шкафах в деревне в поисках альбомов со своими детскими фото или кассет, обнаружил бабушкин дневник. Он не сразу-то рискнул залезть в чужие записи – пусть бабушка давно умерла, уважение и любовь к ней не позволяли так просто рыться в грязном белье.

Любопытство победило. Психика, правда, проиграла, но кого бы волновали такие мелочи. Ближайшие дни Ярослав читал, не переставая: разобрать почерк временами было непросто, часть страниц оказалась выдрана. И всё же суть он уловил быстро. В сознании ярко отпечатывались картины прошлого, и Ярик подозревал, что благодарить за это стоило не только хорошее воображение, но и более могущественные силы.

Знание о бабкином ведьмовстве, наследственности и прочем, на самом деле, ничего не поменяло. Он рассказал об этом Саше в порядке прикола, но ни спрашивать о способностях у матери, ни что-то менять в своей устоявшейся жизни не захотел. Его порой штормило, да, и не всегда выходило справиться с энергией, прущей из зала (а иногда – и из роли, как в случае с Рейстлином, что несло ещё больше проблем), но детский неудачный эксперимент был по-прежнему свеж в памяти. И страх от воспоминаний о нём, совсем детский, но сильный и гнетущий, тоже предостерегал от лишних амбиций.

Пауза затягивается.

– А давайте, – предлагает успевший успокоиться Саша. – Вы перестанете тереться у меня в прихожей и либо выйдете оба, и на улице будете выяснять отношения, либо успокоитесь и зайдёте.

Он выразительно приподнимает брови и разворачивается на пятках, замечая, как Женя неопределенно поводит плечом – видимо, в знак согласия.

– Если хочешь знать, – произносит Ярослав с ядом. – Ты самый жалкий экзорцист, о котором я когда-либо слышал.

– Но ты обо мне слышал, – тут же отвечает он, растягивая губы в ехидной ухмылке. Пока они возвращаются в гостиную и садятся (хозяин – на диван, гости – в кресла), Саша думает, что уже скучает по прекрасным мирным временам, когда они с Яриком были наедине в этом странном мире, необъяснимость которого делили на двоих. И ничего не искали – ни разгадок, ни возможностей, ни союзников. – Откуда, кстати?

– Прислушиваюсь к сплетням. В гримёрках многое обсуждают, в твиттере – ещё больше, надо только знать, на что обращать внимание.

Женя кивает, стаскивает с запястья резинку и стягивает волосы на затылке. Известность, пусть и в таком неординарном ключе, льстит – но ситуация, очевидно, идиотская. Не настолько, чтобы соглашаться с нелепостью про «самого жалкого» экзорциста, но достаточно, чтобы породить очередные вопросы без ответов.

– Погоди, и ты ведьма, что ли? – он вскидывается и разворачивается к Саше. Благослови бог крутящиеся стулья.

– Нет, – Саша под пристальным взглядом Ярослава давит смешок. – Я дохликов вижу. Призраков. Тех, кто ещё не успел отпустить прежнюю жизнь и тех, кто почему-то захотел вернуться – на время. Слышу, что они говорят, всё такое.

Хочется добавить: «Никаких родословных, сумасшедших родственничков и битых кружек», но он сдерживается.

– Не хило, – немного подумав, выдаёт Женя. – И как?

– Как – что?

– Ну, как вы этим пользуетесь? – Шварц по-мальчишечьи подкатывается на стуле ближе к Саше и Ярославу, молча переглядывающимся. Обиды забыты – в нём разгорается неподдельный ажиотаж. – Только не говорите, что вы сидите, как два сыча, и ничего не делаете?

Наутро Ярик едет на очередную репетицию ПИ с такими мешками под глазами, что в них можно уместить всю вселенную.