Глава 47.2 (2/2)
Сколько еще пройдет?
— Ты вообще не должен все это… — едва шевеля языком, шептала Гермиона.
— Грейнджер, это наш единственный вариант, — вновь Драко перебил.
Наш.
Ну конечно.
Наш.
Сколько прошло?
Сколько осталось?
Время.
— А если… — тихо Гермиона начала. — Если ты скажешь, что не нашел меня, — столкнувшись с серебром, проговорила она хрипло. — То есть… — поерзав на коленях Драко, продолжила она говорить. — Откуда он знает, что я в Хогвартсе? Я ведь могла уехать на каникулы в Нору или к родителям… А с родителями я могла уехать куда-нибудь еще… — отчаянно мечась между зрачками, утонувшими во тьме, прерывисто она дышала. — Он точно знает, что я в Хогвартсе? Он… — замолкнув, она уставилась на Драко.
Кап.
— Он станет пытать тебя?
Глубоко вдохнув, Драко протянул кисть к ее лицу. Как и в начале разговора; как и в начале этого невыносимо долгого — семь — вечера; невыносимо долгого, затянутого дня.
— Если бы этот вариант действительно был возможен, Грейнджер, — смотря в ее глаза, негромко он сказал, — я бы так и поступил, — мазнув костяшками по ее коже, выдохнул Малфой. — Но Реддлу наплевать, где ты находишься. Если он дал задание, я должен его выполнять, иначе… — сглотнув, Драко в очередной раз заикнулся. — Иначе он отдаст его кому-нибудь другому.
Подавив дрожь от мыслей о другом возможном Пожирателе, она в который раз столкнулась с серебром.
Другом возможном Пожирателе.
Один из них прямо сейчас поглаживал ее кожу; один из них каждую ночь — почти — ложился с ней в кровать.
Так странно снова вспоминать об этом; так странно проговаривать у себя в голове: он — Пожиратель Смерти; он — тот, против кого она должна стоять.
— Ты ел? — тихо спросила Гермиона.
— В отличие от тебя, — ответил Драко.
— В отличие от тебя, я завтракала.
— Я тоже завтракал.
— Врешь, — сказала Гермиона.
— Откуда знаешь? — прищурившись, он наклонился ближе.
— Применила к тебе легилименцию.
— Ого, — протянул Малфой, криво улыбаясь. — Надо же, мисс Грейнджер, — скользя ладонями по ее позвонкам, пробормотал он, — каких успехов вы достигли.
— Когда мы пойдем к Снейпу? — негромко выдавила она, обернувшись на часы.
— После отбоя.
— Значит, у нас есть чуть больше двух часов, — вернув свой взгляд, проговорила она хрипло. — Пожалуйста, поспи, — взмолилась Гермиона. — Хотя бы два часа. Пожалуйста, поспи.
— Грейнджер… — устало выдохнул Малфой.
— Пожалуйста, Драко. Тебе нужно отдохнуть.
— Для зелья нужны слезы.
— Хорошо, — кивнула она. — Я знаю заклинание…
— Они должны быть искренними, — оборвал он. — Иначе зелье будет испорчено.
Задержав дыхание на несколько секунд, Гермиона обреченно выпустила воздух.
— Хорошо, — кивнула она снова. — Что… Что будем делать?
— Для начала ты поешь, — поддерживая ее, Малфой начал подниматься.
Вновь оказавшись друг напротив друга, две фигуры замерли, едва купаясь в полутьме.
— Ты что, все это время наблюдал за тем, как я спала? — почти неслышно выдохнула Гермиона.
— Не все, — ответил Драко. — Пойдем.
— Мне нужно в ванную, — едва он сделал шаг, сказала она хрипло.
— Мне ждать, что ты опять упадешь в оборок? — бросил Малфой, шагая к выходу из спальни.
***</p>
Их ужин прошел молча, но она знала — он ни секунды не молчал.
О чем прямо сейчас бушевали его мысли? О чем прямо сейчас он думал и что говорил?
Ей никогда не было интересно, о чем думал кто-то. Друг, знакомый, неизвестный человек. Какая разница, ведь это… слишком лично или… ей просто никогда не представлялось нужным наблюдать, угадывать, надеяться; смиренно ждать и быть готовой — снова — прогадать.
Никто до этих дней не занимал все ее мысли так; настолько; всъеобъемлюще; до боли; неподвижно; стойко.
Никто до этих дней не был частью скола ее души, и она счастлива не знать этих метаний до сидящего с ней рядом Драко.
Но он не скажет ей — конечно, — что было скрыто за опущенной стеной; о чем каждый свой выдох он бессменно рассуждал; о чем в беззвучных вдохах говорил.
Не скажет — она знала.
Он никогда не скажет ей.
— Знаешь, о чем я вспомнила? — негромко обратилась Гермиона.
Моргнув несколько раз, Драко неспешно обернулся.
— О чем?
— Карта Мародеров, — пробормотала она. — Я говорила тебе о ней. Вряд ли Гарри на каникулах в Норе будет смотреть, но если…
Пролетевшая перед глазами вещь заставила ее замолкнуть.
Смотря на странный сверток в руке Малфоя, она нахмурилась, не до конца поняв, что только что произошло.
— Что это? — медленно спросила Гермиона.
Бросив сверток на диван, он тяжело вздохнул.
— Ты украл у Гарри Карту Мародеров? — в ужасе пролепетала Гермиона, схватив пергамент.
Поспешно развернув, она беззвучно простонала.
— Когда ты сделал это? — подняв глаза на Драко, она поинтересовалась.
— После того, как ты сказала мне о ней, — расслабленно оставил он.
Опустив веки вниз, она нащупала глазами свою Башню.
Гермиона Грейнджер, Драко Малфой — два имени и две фигуры — на одном месте, прямо здесь.
— Злишься на меня? — сухо спросил он.
Если бы Драко этого не сделал; если бы в одну из ночей Гарри решил взглянуть — что бы увидел он? Два имени, два невозможных, которые каждую ночь — почти — в одном и том же месте вместе; которые каждый день — почти — ходили вместе по своим пятам.
Что бы Гарри спросил?
Как бы она ответила?
О чем бы Гарри рассказал другим?
— Не злюсь, — отозвалась негромко Гермиона. — Ты… — сглотнув сжигающую горечь, она неспешно подняла глаза. — Ты все сделал правильно.
Хрипло усмехнувшись, Драко окинул ее взглядом.
— Кто бы мог подумать, — растягивая звуки, начал он, — что сама Гермиона Грейнджер будет встречаться с Пожирателем Смерти и поощрять его за кражу.
— Я встречаюсь не с Пожирателем Смерти, — глухо она пробормотала. — Я встречаюсь с Драко, который одолжил на время эту вещь, — свернув обратно карту, выдохнула она. — Слезы, — прервав все предыдущие слова, отрезала она. — Что будем делать?
Застыв на ее образе на несколько секунд, Малфой шумно выпустил вдох и не спеша поднялся.
— Прогуляемся? — подавая руку ей, он предложил.
— На улице?
— Нет, — ответил он. — По замку.
Нахмурившись, она вложила свою руку.
Призвав две мантии, одну из них Драко протянул Гермионе.
— Дезиллюминационные чары?
Кивнув, Малфой, подобно ей, накинул мантию на плечи.
— Твоя палочка у меня, — сказал он, запустив ладонь в карман.
Вытащив древко, он переглянулся с ней.
— Как думаешь, — негромко Гермиона начала, — она признает тебя?
— Сомневаюсь, — отрезал Драко, подавая лозу ей. — Пойдем, — взяв Гермиону за руку, он потянул ее к двери.
Их шаг был медленным; их путь был ясным — для нее, — но все вокруг вновь чувствовалось странным, точно таким же, как они. И да, и нет.
Две тихие фигуры прямо здесь, прямо сейчас шагали по полупустому замку. И да, и нет.
Никто не видел их шагов, никто не знал и не подозревал.
Его ладонь как всегда влажная — и ее тоже. Его ладонь крепко сжимала ее пальцы — как всегда.
Восьмой этаж. Обманщик. Большая дверь. Дурак.
Оказавшись в новом месте, Гермиона оглянулась.
— Это ничего не значит, — низким голосом оставил Драко позади.
Конечно.
— Это ничего не значит, — повторил он, обдав ветром ее кудри, — ты поняла?
— Да, — сбросив с себя чары, выдохнула Гермиона.
Медленно двигаясь к роялю, она пыталась угадать.
Что он сыграет? О чем скажет? Какие звуки его пальцы извлекут?
Присев на край длинной банкетки, она замерла, уставившись на зал.
Явятся ли цветы к его игре — сегодня?
Какой цветок им скажет свое имя — в этот раз?
Беззвучно опустившись рядом, Драко занял привычное место маэстро во главе.
Кап.
Она бы попросила его научить ее играть — конечно же, не ради самой цели.
Она бы так хотела вместе с ним сыграть что-то одно. Создать произведение из двух пар рук, из двух душ — вместе; услышать, что он говорит; пойти туда, куда он поведет, туда, куда его ладонь прикажет.
Он так талантлив и прекрасен.
Он так талантлив.
Кап.
Расстегнув мантию, Малфой достал две маленькие склянки.
Слезы искусства — ну конечно. Он никогда бы не заставил ее плакать сам.
Дурак.
Вздохнув, он положил два небольших сосуда на пюпитр и не спеша снял с себя ткань.
— Что ты будешь играть? — не выдержав, спросила Гермиона.
Откинув мантию на пол, Драко еще раз тихо выдохнул и обернулся.
Как родилось первое из произведений? Как родилось искусство — кто его создал? Кто знал тайное имя; кто знал как; кто получил ответ почему и зачем?
Неважно.
Прекраснейшее из произведений — чистое искусство; прекраснейшее из созданий — ангел, дьявол, самое страшное, самое светлое мифическое существо смотрело, как всегда, на ее вид печальными глазами.
Печален и прекрасен.
Проклят и обречен.
Задерживаясь взглядом на ее лице на несколько секунд, Малфой без слов скользнул по ее образу зрачками, пока не поднял кисти на рояль и не извлек свой первый звук.
По утру, на заре…
Боже.
По росистой траве…
Дурак.
Я пойду свежим утром дышать…
Выпустив беззвучный выдох, Гермиона нервно заморгала.
И в душистую тень…
Дурак.
Где теснится сирень…
Боже. Какой же он дурак.
Я пойду свое счастье искать…
Едва струясь по мягкому пространству вокруг них, теплое облако окутало два тела.
Нет. Она соврала.
Прохлада — легкая. Рассвет кружился и летал.
И это Драко был хозяин солнца вдалеке; он — тот, кто только что поднял его на небо.
В жизни счастье одно…
Дурак.
Мне найти суждено…
Боже.
И то счастье в сирени живет…
Она хотела бы остаться навсегда с ним в этом зале.
Чтобы он вечно ей играл; чтобы был вечно властен над палящим ее веки солнцем.
Этот рояль, сирень и запах мая — в их мире никогда не будет слез. Вернее, нет. Их слезы не страшны. Их слезы — это нежность; их слезы — звук; романс, который он играл.
На зеленых ветвях…
В их мире никого не существовало.
На душистых кистях…
В их мире запах звезд, вкус ветра и прохлада.
В их мире две влюбленные души — и Живоглот.
Дрожащими ладонями, стараясь не задеть плавно скользящих рук, Гермиона дотянулась до маленькой склянки.
В их мире — навсегда — лишь десять.
Вынув из мантии лозу, она направила ее на свои щеки.
В их мире — навсегда.
Мое бедное счастье цветет.
Заструившись в воздухе, спадающие слезы медленно вспорхнули в звуках нот и опустились в склянку.
Неспешно капая и заполняя маленький сосуд, капли кружили до последнего оставленного штриха, до последнего — финального — мазка, с которым Драко приостановил свечение всего пространства.
Кап.
Их мир опять исчез — на это время.
Кап.
Пространство вокруг них — опять — холодный зал.
Сглотнув соленую слюну, Гермиона повернулась к Драко.
Художник не обязан быть своей картиной. Творец с произведением не равен, но…
Но, глядя на него, она прекрасно знала — это ложь; и, глядя на него, она прекрасно знала — он был проклят.
— Ты не плакал, — едва слышно прошептала Гермиона, сжав заполненную склянку.
Тихо дыша, он несмотрящим взором вглядывался в клавиши, все еще держа кисти поверх них.
Эта сирень предназначалась ей — сейчас.
Какое из произведений вынудит его заплакать?
Втянув остывший кислород и задержав дыхание, Драко робко надавил пальцами на клавиши, едва заметно, едва слышно выпуская первый звук.
Однажды — нет.
Надежды — тоже.
Вальс.
— Ее любимым танцем был вальс, — выдыхая в звуках музыки, оставил Драко.
Чересчур хрупко; чересчур тонко, остро, быстро — нет — его бледная кожа смешивалась в свете синих вод, которые мгновенно затопили комнату волнами.
— Я сочинил этот вальс специально для нее, — почти неслышно сказал он.
С каждым ударом молоточка; с каждой оставленной на воле нотой — океан.
— Она обещала, что, когда я вырасту, мы станцуем его вместе.
С каждым нажатием; с каждым замершим вдохом — соль.
Мерцая блеклым светом — не сирень, — на крышке старого рояля в этот раз тускло проглядывался через тьму гелениум.
— Но мы не станцевали.
Являя свой оживший вид, маленький цветок лениво очертил золотым блеском порхающие пальцы Драко.
С каждой секундой — мрак; с каждой минутой — вечность.
Осторожно дотянувшись до пюпитра, Гермиона обхватила склянку.
Глубоко вдохнув, она медленно направила на скулы Драко палочку.
Вальс.
Его слезы танцевали вальс.
Паря по воздуху, велением ее волшебной палочки светлая жидкость потерялась в волнах звука его рук.
Ветер вкуса звезд терял прохладу.
Капая в такт шагов нагретых клавиш пальцами прекраснейшего из созданий, соленый вой затих с последним выпущенным звуком тихих нот.
Гелениум цветет.
В их океане — сухо.
*Произведения, которые играет Драко, — С. Рахманинов — «Сирень»; Joep Beving — «An Amalgamation Waltz 1839».