Глава 26 (2/2)

— Я опять вытеснил тебя с твоей кровати?

— Все в порядке. В гостиной прекрасный диван, — удостоверившись, что он лежит удобно, она начала отступать в сторону ванной.

— Не уходи, — вскинув ладонь и уловив ее запястье, остановил Драко. — Тут достаточно места для двоих, мы уже убеждались в этом.

— Драко, — чувствуя вставший ребром осколок у себя внутри, судорожно выдохнула Гермиона.

— Что, Грейнджер? Я ради тебя даже брюки сниму, — заставив ее фыркнуть, сказал Малфой. — Оставайся, — потянув на себя, настаивал он.

У моей мамы сегодня день рождения.

Нагретое стекло беззвучно лопнуло, пустив пыль раскрошившихся частей по закипевшей крови.

Шумно вздохнув, Гермиона поддалась рукам, забираясь на кровать с ним рядом, пока он продолжал ее тянуть и отползать назад, откинув в ноги одеяло.

Улегшись на бок, так же как и Драко, они снова зацепили нить за два конца.

Значит, ты был у своей мамы.

Кап.

Мне так жаль.

Кап.

Мне так жаль, Драко.

Сталкивая две пары зрачков, они несколько минут лежали в тишине, что прерывалась лишь дыханием давно погибших и уже не совершающих никаких вдохов тел.

— Хочешь рассказать о ней что-нибудь? — тихо спросила Гермиона, замечая вспышку боли на его глазах. — Какой она была?

Сглотнув густой и спертый воздух, Малфой прикрыл веки на несколько секунд.

— Она была самой лучшей мамой в мире, — возвращая грозовые тучи на ослабший вид, ответил он.

Достав ладонь из-под лица и протянув к ее разметанным кудрям, он обхватил одну прядь пальцами, начав накручивать и выпускать.

— Она очень любила цветы. У нас дома есть… — Драко запнулся и осекся, останавливая игру с волнами на пару оглушительных мгновений. — Раньше в Мэноре был сад, за которым она ухаживала, — вернувшись в мир, он снова закрутил на пальце локон. — В нашем поместье во Франции тоже был сад, и, мне кажется, она любила его даже больше, чем тот, что в Мэноре, — скрипучим басом шептал Малфой. — Мама брала меня с собой, когда я был маленький, и рассказывала мне все о цветах.

— Тебе нравилось?

— Да, — с придыханием ответил он, убирая кисть обратно от ее лица. — Очень.

Заправив выбившийся беспорядок, она продолжила смотреть на ангела, что разместился на ее кровати.

— Отец хотел, чтобы я занимался чем-нибудь другим, а не копанием в цветах в свое свободное время, но мне нравилось наблюдать за мамой и слушать ее.

Представляя маленького мальчика с серебряными звездами в глазах, ухаживающего за цветами, ей снова прострелил разломанные ребра оглушающий удар.

Пестрые гвоздики.

— Как ты думаешь, — его голос внезапно стал звучать на десять лет моложе, — если бы я рассказал отцу, она осталась бы жива?

— Драко… — с трудом сглотнув иприт, что он развеял несколько секунд назад, Гермиона сократила расстояние, пододвинувшись к потерянному посреди тумана.

Обвив ногами и руками, она прижалась всем телом к нему.

— Знаешь, я верю в одну вещь, — бормоча в его грудь, начала Гермиона. — Я верю, что все происходит для чего-то. То есть если так произошло — значит так было нужно. Значит, этому было суждено произойти.

— Почему моей маме было суждено умереть? — по-детски спросил Драко, опуская руки на нее и прижимая крепче.

Горькая полынь накрыла ее губы, забирая вкус, пока она давилась всхлипом.

Сжав его до боли в мышцах, она погрузилась в опустевший сад.

— Драко, — задыхаясь в имени, Гермиона нежно провела ладонью по его спине, зарывшись пальцами в блестящие даже во тьме и шелковые пряди.

Почему?..

Почему это произошло с тобой?..

— Мне нравится, — прохрипев невнятно в ее кудри, выдал Малфой спустя семь судорожных вздохов в его грудь.

— Что?

— Мне нравится, когда ты называешь меня так.

Замирая на секунду в мягких волнах, она спрятала поникшую улыбку в грубой ткани смявшейся рубашки.

— Мне нравится называть тебя так, — прошептала Гермиона, продолжая методично его гладить по склонившейся на ее плечи голове.

Ощутив толчок в районе ног и характерный звук мяуканья, она оторвала свой нос, переводя его на нового на их пространстве гостя.

— Кажется, к нам хочет присоединиться еще кое-кто, — наблюдая за тем, как Живоглот протаптывает себе место около сплетения их тел на ворохе из одеяла, пробормотала Гермиона, возвращаясь на вздымающуюся и теплую от ее вздохов грудь.

Промычав что-то в ее вновь оказавшуюся у него перед лицом макушку, Драко снова притянул ее к себе как можно ближе.

— Ты нравишься ему, — сказала Гермиона, чувствуя, как Драко большим пальцем на ее талии начал рисовать узоры.

— Он тоже мне нравится, — промямлил Малфой полусонным шепотом.

— Правда?

— Только не рассказывай об этом никому.

Сдержав смешок, она кивнула, мазнув лбом по ткани.

— Обещаю.

Лежать в его объятиях, пока весь мир вокруг горел и был давно разломан, было чем-то похожим на украденную в последний день существования полуденного света часть солнца, что ты спрятал только для себя втайне ото всех.

Держать в своих руках, боясь поранить хрупкие, запачканные перья, но в то же время изо всех возможных сил пытаться сжать расколотые части побелевшими костяшками — на кислый лед, который таял, лишь смотря в созвездие, что названо отныне в его честь.

Слова о том, чтобы остаться с ним лежать в этом мгновении навечно, почти сорвались с ее языка, пока соцветия сирени, что все были пропитаны удушливым паром от газа, снова не забились в нос.

Этюд, что сыгран кровью на залитом солью инструменте, вновь зазвучал в разбитой голове.

Ощущая измененный кислород меж них, Драко остановил движения.

— О чем ты думаешь? — спросил он хрипло, зная об ответе.

Плющ обхватил хрупкие ткани, разложив их на куски.

— О цветах, — мертвым голосом отозвалась она, выпутав ладонь и втиснув между ними.

Щель, что отделила их тела, образовав холодное пространство, стала отражением двух пар полуприкрытых глаз, что теперь снова видели друг друга.

— Знал ли ты такой цветок, который не завял бы, Драко? — колючими шипами она протыкала помутневший небосвод.

— Я знал цветы, что умерли в безводной почве.

Сгорев мерцанием серебряных лучей, двести десять звезд потухли на прикрытом небе.

— Где был хозяин, что унес их из воды? — почти не шевеля губами, Гермиона выдохнула на его лицо.

— Не смог найти ее для них на новом месте, как бы отчаянно он ни пытался.

— Но тогда смерть для них была освобождением, ты не считаешь? — заставив дернуться его кадык, оставила она тяжелым свистом.

— Останься они там, им не пришлось бы умирать, — стиснув челюсть, через силу он проговорил.

— Возможно, те мгновения, что они провели на новом месте до конца, были самым прекрасным, что случалось с ними, — уловив движение в своих ногах, она почувствовала лапку на лодыжке. — Возможно, вся их жизнь была проведена в бесцельном ожидании того, когда безводный ветер сможет омыть их лепестки; возможно, их мечта была прожить мгновение не здесь и, наконец, узнать, как ощущается среда, где нет той влаги, что привычна; возможно, что для них семь лет дождя были удушливым существованием, когда семь дней в пустыне обратились в рай.

— Я не готов убить еще один цветок ради ничтожно мелкого периода стояния у меня в вазе, — стукая зубами, оставил Малфой на опущенных висках.

— Он все равно умрет, — мелким порохом кружась в сжатом пространстве, возразила Гермиона. — Ты можешь подарить ему мечту, где он будет сиять все дни, что простоит в твоей готовой вазе. Или же он проведет остаток своих дней так и не признанным — обычным — и не привлекающим других соцветием. В толпе таких же, как и он. — Зевнув урчанием, Живоглот убрал мягкие когти. — И все равно завять и умереть, но так и не узнав о том, что на него смотрели с восхищением.

— Убить из восхищения похоже на трагедию, написанную старым магглом.

— Есть цветы, которым суждено завершить путь в красивой вазе и суждено отдать весь свет хозяину блестящих глаз, что смотрят на него, — скользнув ногой удобнее поверх его бедра, проговорила Гермиона. — И это не значит, что их обесценили или над ними надругались. Есть цветы, чей путь был изначально виден окончанием сквозь стекла, и это никогда не значило, что им не нравится его там завершить.

— Бывают исключения из правил.

— Конечно же, бывают, — блеснув затянутым печалью янтарем, согласилась Гермиона. — Но что-то мне подсказывает, это совсем не тот возможный вариант.

— Я не смогу… — пройдясь в который раз по всем открытым ранам, глухим голосом он перекрыл весь свет. — Я не смогу забрать у него жизнь…

— Тебе и не нужно ее забирать, Драко.

— Но я буду виновен, — вцепившись уязвленной ртутью в ее плоть, он выплюнул, дрожа губами.

— Нет, — разжимая влажную ладонь, она снова прикоснулась к гильотине.

Ощущая пальцами его сердечный ритм, Гермиона поняла, что ее пульс такой же.

— Я говорю тебе: я слез хочу, певец, — робким шепотом без цели начала кричать она в пространство. — Иль разорвется грудь от муки.

Обессиленно скользнув рукой по смявшейся рубашке, она проглотила горький вкус.

Теплая ладонь поймала ее пальцы, возвращая к бьющейся груди.

— Страданьями была упитана она, — почти неслышно отозвался Драко, заставив Гермиону замереть.

От неожиданности его продолжения она с восхищением взглянула на укутавшего их в свои пораненные крылья ангела.

— Томилась долго и безмолвно, — продолжил он, накрыв ее ладонь своей и не позволив оторваться.

— И грозный час настал — теперь она полна, — ускорив без того загнавшийся до боли ритм, Гермиона опустила голову на подступ.

— Как кубок смерти, яда полный, — опустив рычаг, он привел в действие их общий приговор. — Я не хочу отказываться от тебя, — срывающимся хрипом вымученно выдохнул он, крепче сжимая ее ладонь и выглядя смиренно. — Я не хочу тебя отпускать.

— Не отпускай.

— Но я должен, — сквозь зубы выдавил Малфой, зажмурив глаза.

— Драко, — выскользнув из ослабевшего захвата, Гермиона обняла его, пройдясь рукой по шее, и запустила пальцы в свой любимый шелк.

Пододвинувшись вплотную и прислонившись своим лбом к его, она объединила их дыхание.

— Ты можешь позволить себе это, — замечая трепет у опущенных ресниц, Гермиона потянулась вверх, сильнее сжав его ногами. — Позволь себе немного счастья, Драко, — прикоснувшись теплым воздухом к дрожащим векам, она оставила поочередно поцелуй на каждом.

Почувствовав, как он скользнул по ребрам вверх, вцепившись в ее кудри, она шумно выдохнула на его лицо, вновь опускаясь ниже.

— Это быстро закончится, — все еще держа глаза во тьме, сказал удушливым порывом Драко.

— Но это будет длиться до конца, — шепча в подрагивающие губы, Гермиона прикоснулась пальцами к бледной скуле. — Мне хватит. А тебе?

— Грейнджер, — собрав все перетертые осколки, он пылью высыпал их на уста.

— Давай поговорим об этом утром, ладно? — мазнув ладонью по щеке, негромко предложила Гермиона. — Может быть… Может быть, мы сейчас могли бы… — нервно сглатывая, заикнулась она. — Мы могли бы притвориться?

Расцепив прожженные невыпущенной солью веки, он взглянул из-под опущенных ресниц в затянутый и помутневший омут.

— Давай притворимся, что весь мир — это кровать, на которой мы сейчас лежим, — сталкивая их зрачки и ощущая уязвленность, несмело говорила Гермиона. — И больше ничего нет, — чувствуя, как он ослабил хватку в ее волнах, она продолжила умолять музыканта. — Я, ты и эта кровать. Больше ничего не существует и больше ничего не важно.

Прильнув лицом к его рубашке и зарывшись в ней, она мечтала лишь о том, чтобы он не нанес еще один удар по едва дышащим соцветиям.

Если он вновь пройдется раскаленным пламенем по тем ничтожно мелким семенам, что так отчаянно пытались возродиться, Гермиона больше никогда не сделает свой вдох.

— Кот, — оставаясь тихим шелестом, раздался голос.

— Что? — нахмурившись и оторвавшись от груди, Гермиона натолкнулась на серебряную бездну.

— Ты забыла кота.

Каскад спадающего света заструился у нее по венам, освещая тихое переплетение двух тел, что сжались крепче.

Заставив ее приподняться, Драко дотянулся до откинутого одеяла, чем заставил Живоглота сонно промяукать в его сторону весьма красноречивые слова, что были без возможности на перевод прекрасно поняты.

Опустившись обратно, он остановился на мгновение, столкнувшись с ожидающей фигурой.

Если в этом мире не существует больше никого, кроме нас с тобой — и Живоглота, — то пусть так и будет навсегда.

Гермиона не знала, что он увидел в ее взгляде, но это обратило его вид в смесь самого печального и самого прекрасного, запечатляясь на ее глазах — навечно.

Забираясь под одеяло, которое Малфой придержал для них, она оказалась в самом сладком сне, что ей давно без вкуса слез не снился.

Мгновенно перекинув ногу через его бедро, что он любезно пододвинул, и примостившись на его груди, Гермиона оказалась в самом теплом месте на земле, где больше не было боли и не было страха.

Были лишь запахи сандала, кедра, звезд, что снова загорелись, и неясного для ее сердца чувства, что тысячами огоньков горело ярче, чем луна.

Накрыв их одеялом и подоткнув его как можно тщательнее к Гермионе, Драко также втиснул руку под защитный слой, которым облачил их ранее.

Опуская пальцы, что держали ее тело, на талию и прижимая ближе, он слегка повернулся, чтобы снова потерять ладонь в ее кудрях.

Привлекая оба взгляда, Живоглот ступил на них поверх накрытой ткани и остановился, вперившись горящими зрачками.

Переглянувшись между собой, Драко и Гермиона одновременно повернулись к наблюдающему книззлу.

— Он же не собирается лечь прямо на нас? — с опаской спросил Малфой.

Гермиона могла поклясться, что увидела насмешку, промелькнувшую в больших и желтоватых глазах своего кота, который начал приминать пристанище для сна.

— Думаю, именно это он и собирается сделать, — сдержав улыбку, ответила она.

— Салазар…

— Никакого Салазара, — возвращаясь к Малфою, пробормотала она. — Тут только мы втроем.

Уткнувшись носом в его шею и почувствовав, как он перебирает пряди, Гермиона поклялась себе приобрести свой личный омут памяти, чтобы проигрывать этот момент.

Из всех возможных чувств, что она ощущала; из всех, что видела в других и отголосками взяла в себя, — не было ни единого, что она знала, чтобы иметь возможность описать этот пускающий по венам солнце час.

Цветущий сад ранней весной, который так благоухал.

Тихая гавань, принявшая ее после дождя.

Рассвет посередине лета, обдающий кожу сладким вкусом от прохлады.

Малиновый вкус яда.

Эвкалипт, горящий на щеках.

— Ты не снял брюки, — не удержав растянутые уголки губ, хихикнула Гермиона.

Цокнув, он прошептал что-то невнятное, заставив ее усмехнуться.

Спустя секунду она поняла, что ткань под ее перекинутой ногой исчезла.

О Господи…

Он…

Он что…

— Лучше? — самодовольно натянув ухмылку, поинтересовался Малфой.

— Как ты сделал это? — восхищенно спросила она, поднимаясь с его груди и натыкаясь взглядом на уже сопящего поверх их тел кота.

— Милая, когда ты немного подрастешь, я открою тебе тайну существования беспалочковой магии, — подмигнув и притянув ее обратно, расслабленно протянул Драко.

Слегка толкнув его и опустившись на пригретое место, она яростнее ощутила сквозь пижамные штаны тепло от его кожи.

Гермиона почти раскрыла рот, чтобы спросить, где он так научился ее применять, но горький давящий навес накрыл ее сознание, заставив вспомнить.

Он вынужден был обучиться этому, вставая каждый день в ряды того, кто заставлял его душу покрываться пылью.

Сглотнув холодную слюну, Гермиона крепче обняла его руками.

— Ты так талантлив, Драко, — почувствовав, как он окаменел, она тихо вздохнула. — Ты один из самых сильных волшебников, которых я только знаю.

Поглаживая его грудь, она мечтала даровать ему свободу ото всех ледяных оков, что сковывали тело.

Под тихое сопение Живоглота они медленно тонули в нежности — перебирая, гладя и скользя по двум телам, что несколько минут назад объединились.

— Что бы ты сказал, если бы знал, что завтра я забуду это? — сонно спросила Гермиона, ступая на порог из пелены.

Мутнеющая гладь протягивала кисти, привлекая двух заблудших странников к себе.

— Держись от меня подальше, Грейнджер, — прижимая ее ближе, пробормотал он в волосы, зарывшись в них.

*Стихотворение, которое читают Драко и Гермиона, — Байрон «Душа моя мрачна».