Пролог (1/1)

Барабанные перепонки разрываются от столь непривычной техномузыки, глаза не могут сфокусироваться на чём-либо из-за ошалело мигающих разноцветных огней, а воспалённое сознание подкидывает картинки гораздо менее счастливых людей, нежели танцующие в этом клубе. Эти люди умирают ради него, они погибают, славя его имя, надеясь, что он сумеет спасти выживших, и тех, кого они любят, и тех, кого они никогда в жизни не видели. Эти люди?— маленькие дети, даже не закончившие школу, отдают свои жизни у него на глазах ради эфемерного счастливого будущего, которое большинство из них никогда не увидит. Ногти до боли впиваются в кожу головы, возвращая в реальность. Это лишь какой-то Американский клуб, не поле боя. Это его собственная кровь, текущая по лбу и застилающая глаза, а не следы многочисленных жертв. Это биты музыки, сотрясающие всё окружающее пространство, а не гулкие удары падения камней Хогвартса. Это лишь клубное освещение, приводящее в экстаз безмозглых идиотов, а не лучи заклинаний, калечащих чужие тела и жизни. Это?— его шанс на собственную жизнь, а не беспросветная война, обещающая лишь смерть во имя всеобщего блага. И всё равно по щекам течёт кровь вперемешку со слезами, как и тогда, перед лицом Волан-Де-Морта, а тело содрогается от нервных судорог, предстоящей панической атаки, столь неподходящей для этого заведения, наполненного жизнью и счастьем. От попыток сдержать подступающую истерику отвлекает приятный мужской голос:—?Малыш, ты похоже слегка перепил,?— видимо, говорящий не замечает его состояния, решая, что какой-то мальчуган напился, став совершеннолетним. —?А ты миленький. Не хотел бы отправиться ко мне домой? —?в попытке соблазнить говорящий кладёт руку ему на спину, которую он тут же инстинктивно сбрасывает. Любые прикосновения напоминают о грузе чужих смертей, лежащих на его руках. На секунду их освещает яркий луч, и Говорящий замечает разводы крови на лице.—?Чёрт, малыш, тебя кто-то избил? —?в груди рождается истеричный смех. Впервые за всю его жизнь кто-то интересуется не избили ли его, и впервые за всю жизнь кровь на лице?— не результат чьего-то насилия. Тело содрогается от приступа беззвучного хохота, и он падает со столь неудобной барной табуретки. При падении задирается разорванная в клочья футболка, и становятся видны многочисленные шрамы, как старые, оставшиеся после детства у Дурслей, так и новые, которым лишь предстоит появиться, когда до сих пор кровоточащие раны затянутся. Говорящий замечает их в очередном луче света и становится ещё более серьёзным, а пара обеспокоенных коньячных глаз загораживает вид на яркий потолок клуба. Говорящий сосредоточенно принюхивается и удивлённо выдаёт:—?Хей, малыш, да ты даже не пил! Для чего же ты здесь? —?его голос стал ещё более взволнованным:—?Слушай, малыш, тебя же кто-то привёл сюда? Правильно? —?наверное, можно считать его способ попадания сюда тем, что его кто-то привёл, подтверждающий кивок. —?Малыш, они тебя обижали? —?эта странная забота вызывала смех, как и тот факт, что кто-то считал, будто Она была тем, кто его обидел. —?Хорошо, значит, они тебя не обижают… Они всё ещё здесь? —?эта мысль вызвала новый поток слёз и первые слова за всё время пребывания в этом отвратительном месте:—?Нет, Она тоже ушла… Сказала, что я найду доброго человека… Что я найду причину жить… А я не знаю что делать… Раньше была война, раньше цель была простой… То есть, она была сложной… Но такой понятной… Ты чётко знал, кто враг, с кем нужно бороться… А сейчас что? —?перед глазами вновь появляется поле боя, полное смертей и крови… Из захлестнувших вновь воспоминаний снова выдёргивает взволнованный голос и аккуратные прикосновения рук, поднимающих в воздух.—?Так, ладно, малыш, я уверен, что пожалею об этом, но не хотел бы ты поехать ко мне в гости? Ничего такого, чем я обычно занимаюсь. Чёрт, я даже не уверен совершеннолетний ли ты… Мы просто подлатаем тебя, накормим, дадим отоспаться, а завтра решим уже, что делать. —?Говорящий выглядит серьёзным, понятно, что он сам не до конца понимает, почему приглашает его, но свято уверен, что это для чего-то нужно. И эта уверенность передаётся ему, всё равно идти некуда… Конечно, за плечами висит расширенный рюкзак со всем, что было в ячейках Гринготтса, но он не внушает такого же доверия, как этот странный добрый мужчина, держащий его на руках так заботливо, как, наверное, должны были когда-то давным-давно держать его родители. Это успокаивает, поэтому он кивает, утыкаясь носом в плечо мужчины. Оно пахнет коньяком, машинным маслом и ещё чем-то пряно-сладким, расслабляющим, успокаивающим.*** Приходит в себя Гарри лишь тогда, когда они подъезжают к странной башне с большой буквой ?А? на вершине. До этого же момента он не совсем осознавал своё положение в пространстве. Всё, что он заметил раньше, были лишь расслабляющий запах и успокаивающие поглаживания по заживающей спине. Говорящий странно располагает к себе, несмотря на то, что Поттер до сих пор даже имени его не знает.—?Хей, малыш, я знаю, что сон на моей груди восхитителен, но мы уже приехали. —?крепкие руки снова поднимают в воздух, но в этот раз только, чтобы поставить на ноги, продолжая аккуратно поддерживать за плечи. Всё те же крепкие руки подталкивают к лифту, в котором их приветствует странный голос из ниоткуда, этот же голос, объявив, что они на жилом этаже, заявляет: ?Мистер Старк, я не могу опознать личность вашего гостя. Все Мстители уже оповещены о неопознанной личности на этаже?. Говорящий обессиленно стонет и притягивает его к себе, крепче сжимая, будто пытаясь защитить. Сам же Гарри окончательно возвращается в реальность, потому что кроме успокаивающего тепла Говорящего появляется множество ледяных взглядов, направленных на него.—?Тони! —?красивое имя подходит такому человеку, тёплому и уютному,?— Ты совсем с катушек слетел?! Посмотри на этого мальчишку, он даже не совершеннолетний! —?разрывается криками рыжеволосая девушка,?— Ты что, в педофилию подался?! Тем более, Джарвис не может его опознать! А если это шпион?! —?в ответ на эти слова руки Говорящего, нет, Тони сжимают ещё крепче, и он начинает оправдываться:—?Да не для этого я его привёл! Не для этого, Наташа! —?судорожный вздох,?— Я! Я! Я!.. Я помочь ему хотел!.. Чёрт,?— ещё один вздох,?— я нашёл его в баре… Сначала думал, что какой-то милый мальчуган перепил… Но, чёрт, у него была паническая атака… Он говорил о войне… А это вы видели?! —?тёплые руки Тони задирают футболку, открывая вид на поджарое тело, испещрённое шрамами, синяками и кровоточащими ранами, выглядящими в ровном освещении комнаты ещё более ужасающими,?— Вы видели все эти следы?! Кто-то бросил его в клубе, истекающим кровью! Кэп, ну хоть ты меня поддержи! Ты же?— эталон морали! Не мог же я бросить его! —?крепкие руки поднимают в воздух, стараясь не задевать следы войны, демонстрирующие, кого бросить он не мог,?— Чёрт! Я знаю, что несчастных детей много! Но почему-то мне обязательно нужно было помочь этому малышу! Уж простите мне этот бзик!—?руки опускают обратно на землю, возвращая в крепкие объятья, будто кто-то пытается отнять его, но взволнованная рыжая начинает орать совершенно по-другому поводу:—?Блядь! Старк! Ты?— имбецил! Тащи мальчишку в лазарет! Как он вообще на ногах держится? —?смешная рыжая, думающая, что после таких ран работать по дому у Дурслей можно, а стоять на ногах нельзя, вызывает в груди стойкое желание истерично расхохотаться, которое снова заглушают тёплые руки, аккуратно поднимающие в воздух и крепко прижимающие к сильному телу. Лишь сейчас, когда Тони сбросил кожаную куртку, становится видно странное голубое свечение в груди, источающее необычную энергию, которая ластится к Гарри, успокаивая. Он всё детство был чувствителен к различным видам энергии, ощущая окружающую жизнь. Лишь в школе эти ощущения сильно притупились, сейчас же они возвращались с удвоенной силой, и энергии такой чистоты он не ощущал никогда в жизни.

Правда, вскоре от источника этой энергии его отняли, укладывая на стерильную кушетку медицинского блока.

— Так, малыш, — нежные руки ласково поглаживают по волосам, — сейчас будет немного больно, мы должны продезинфицировать раны. — в этот раз сдержать порыв смеха не удаётся, и до конца не понятно, что веселит больше: тот факт, что простая дезинфекция может причинить ему весомую боль, или то, что кто-то впервые задумался над заботой о его ранах. Но, похоже, его смех неверно воспринимают окружающие, потому что коньячные глаза снова становятся обеспокоенными, а заботливые руки принимаются ещё ласковее массировать голову, наверное, в попытке успокоить. Его порог боли за не такую уж и долгую жизнь поднялся до заоблачных высот, поэтому обработка ран очень подозрительными людьми вызывает лишь ощущение лёгкой щекотки, которая в сочетании с нежными поглаживаниями плавно погружает в царство Морфея.