Часть 3. Глава 9. "Главное — живой жизнью жить, а не по закоулкам памяти шарить". (1/2)

Вот он и настал.

Конец.

Признаюсь честно, эти мгновения я больше всего не хотел вспоминать. Но память такая штука - когда тебе больно и обидно, ты начинаешь сам себя закапывать в песок таких же воспоминаний, морально уничтожаясь под излишне большой волной. Я не хочу отрицать случившееся или же как-то приукрашивать. Я закончил тем, кто я есть, и это было закономерно. Хороший конец для злодея, достойная смерть для маленького человека.

Я знал, что я умираю. И умираю я уже довольно долго, как ни странно. Мои ощущения сплелись в такой комок, что я даже понять не могу - это моя память несется с такой скоростью, или это я так сильно хватаюсь за жизнь. Как же больно кашлять… Ох, но и тепло одновременно.

Видите - я везде ищу плюсы!

Еще бы не на кладбище…

Так, кхм, я знаю, плохая шутка. Чувство юмора под конец подкосило. Да что уж там под конец, я это время так сильно перенаправлял свою энергию в осуществление плана, так сильно горел желанием уйти, что мне абсолютно стало холодно ко всему, что происходило вокруг. Даже то, что должно было вызывать во мне человека, давно работало чужими руками - моими, но кроваво черными и уже давно не жалеющими нажать на курок и выполнить заказ. Это было абсурдом - я жаждал доказать не верящему мне человеку, что я все еще годен ему служить. Я не знал, что меня держало в тот момент: его старая симпатия или эмпатия к моему отчаянию? Сейчас я прочесть этого не мог. Игнорирования и незнания - с ними стало жить лучше всего. О Боже, отчего же такие ценные уроки не оседают в голове с первых слов, первых строк, дарованных с уст матери?

Почему надо наступить на грабли один раз, а потом постоянно и перманентно повторять эту ошибку, пока это дерево не прорастет у тебя нежным стеблем из спины?

Дэниел - мои глаза натыкались на него все чаще. Я мог это не замечать раньше, занятый горем и болью от череды потерь, однако сейчас, когда я укпепился в мысли валить отсюда да подальше, он излишне часто стал мелькать в моем взоре. Как вы могли догадаться, Диди решил использовать и этот козырь, тем более, когда тот сам шел в руки. Да… лишить меня важного и начать контролировать через оставшееся - разве так наследника и сына надо бы почтить? Я намеренно проходил мимо Бьянки, ее разговоров с Дэниелом, его шастаний вокруг и внутри клуба - все было настолько тонко и явно подстроено, что казалось фарсом или глупостью. Они не могли более меня удержать. Не после того, как я развернулся к ним лицом и побежал навстречу, обгоняя наоборот.

Слишком часто мне писала Моника. Сидя у клуба, я снова, но уже в одиночестве, смотрел на потертый экран телефона, на котором горело М О Н И К А. Они не могли более до меня дозвониться, через меня их не могли более достать. Ведь… меня уже не существовало. Это не произошло за один день, это длилось неделями, всеми теми, в которых меня считали морально умершим и не способным ни на что. Я решил сдержать данное Лилии обещание. Обещание, которыми она утешала себя в те беспокойные дни, пока была жива.

Скинув свои фотографии в кучу, моя рука поднялась с бензином их облить. Я ждал и чувствовал по запаху, как жидкость пропитывает бумагу, абсорбируя то, что ее уничтожит. Спичка упала, легко передавая пламя подхватившим ее листам. Сжечь все фотографии - первый шаг к исчезновению личности. Никаких подтверждений не должно остаться. Очистить фотопленки, соц. сети, сообщения - как же много интернетного следа из мусора за нами остается. Я не мог оставаться уверенным в том, что мои попытки были на 100% успешными, но все, что я мог, до чего дотянулась моя тревожность и скурпулезность, то оказалось пеплом развеяно на моглие Жане. Помните я говорил, что у моей матери даже фотографий не осталось, чтобы украсить им мой мемориал, алтарь или как его там еще называют? Что ж, отчасти то моя заслуга. Я старался быть осторожным, но в порывах мог себя запросто выдать. Мои счета, банковские карты полетелы в глубокую пропасть испорченных и ненужных для моей личности вещей. Я не выводил даже деньги - оно мне казалось лишним и бессмысленным. Все и правда обернулось полнейшей дуростью и бессмысленностью, тем абсурдом в моих глазах, каким моит действия могли быть в глазах знакомых или случайных критиков. Для кого-то деньги могли что-то значить, деньги, добытые тяжким трудом. Для меня - всего лишь чужой бизнес, выполненый моими руками. Я не предавал им этого значения. Все, что я мог, я отправил тем, кто нуждался: тетушка Нэн, что всегда о нас заботилась, мама в больнице после моей смерти - им это было нужнее. Это было разумнее.

Телефон без уже перерезанной сим карты случайно при беге упал в сточную яму, я даже не обернулся, отрезая от себя источник информации о Нем. Я мог узнать все, что знал Он, мог, но не стал. Раз я решил поставить точку, стоит начинать с самого начала, с первой заглавной буквы текста, когда я произнес, что умер в 22 года, когда назвался Совой - не своим именем, когда все в этой фразе относило меня к Нему, будто к отцу прародителю, словно к создателю в судную ночь, ьсловно мотылька к свету - от этого света я отвернусь.

Открыть газовую плиту и покинуть дом. Залить все машины бензином, чтобы стереть следы. Оставить все документы в одиноком мотоцикле на обочине. Поджечь.

Уйти красиво, пламенно, воздушно.

Уйти победно.

В голове проработанный до мелочей план, повторяемый мной каждую секунду, словно живительный список или сказка на ночь. Я сбрил все свои густые и слишком заметные кудри, не оставляя даже излишне ярких глаз. Линзы легли привычно, но немного возмущающе - когда на тебя впервые смотрел обычные карий, становилось не по себе, словно ты проснулся в чужом теле и украл чью-то жизнь, бегая от совести. Осветлитель не сжалился, искореняя не весь пигмент, чем заставил меня нанести еще средства, кривлясь от кислоты на коже и зудящего раздражения по всей голове. Я мог скрыть свои глаза, сменить цвет волос, но я никогда бы не смог вывести то, что заставило меня пойти на этот шаг. Я не выведу ни грамма пигмента со спины, не замажу шрамы и не стану стесняться рисунка ножами и пулями на моем теле. Я не получу новых, но я полюблю старые. Я не смогу зациклиться на физичесом, но я попробую начать с морального. Я послушаюсь впервые близкого мне человека, я сбегу. Я сбегу так далеко, как только мне позволят направленные в спину дула.

Я хотя бы попытался.