Альтернативная концовка. То, чего не было (1/1)

Освещение в Нью-Йорке убывает от центра к окраинам. Улицы стекают в темноту постепенно, по капле оставляя свет, то здесь, то там расплёскивая блестящие лужицы фонарей, окон домов, разноцветных неоновых витрин, автомобильных фар, светофоров. Полная темнота не наступает, но самые бедные кварталы тонут в сумраке.Последние месяцы Джон Хокинс всё чаще бродит по ночным улицам на той грани, где исчезает свет. Заходит в бары, в такие, в какие порядочному полицейскому не стоило бы и соваться, лавчонки, торгующие эзотерическими штучками, — торговец-араб на ломаном английском расхваливает амулет, который непременно принесёт господину удачу и счастье в любви. Рассматривает узкие полосы звёздного неба в промежутках между домами и лачугами трущоб — среди небоскрёбов звёзд и не увидишь, их забивают слепящие огни города.Они гуляют до самого рассвета, он и Беньи. Беньи всегда рядом. Хок так привык к его тихим шагам по сбитому тротуару, голосу, нечастому смеху и частым затяжкам. Почему-то Ович стал больше курить. Хок не возражает. Он сам стал больше курить и больше пить. Так что даже хорошо, что ему сократили дежурства. Появилось больше времени на вот такие прогулки, на поцелуи под погасшими фонарями. Вчера они полночи провели, болтая о том о сём, сидя на полуразрушенной стене в конце улицы, на которой Беньи вырос. Его дом не видно за поворотом, но Хокинс точно знает, где он, потому что с неделю назад они остановились и долго смотрели на тёмные, занавешенные окна. Хок держал прохладные пальцы Беньи в своих, ощущая присохшие корочки крови на сбитых костяшках.Заканчивается февраль. Под утро они вернутся в квартиру Хока и завалятся спать. Перед этим занявшись любовью. А потом Хок уткнётся во взмокший затылок Беньи и проспит до полудня… или до вечера. Какая разница, очередная смена только в субботу, а сейчас начало вторника, уйма времени. Приготовит напарнику что-нибудь поесть, сварит кофе. Будет слушать, как Ович умывается, негромко фыркая, словно кот. А потом — снова отправляться куда угодно, хоть бы и в центр, на самые шумные площади, где взмывают в небо воздушные шары и ночи никогда не бывают тёмными. В сущности, Хоку неважно куда. Главное, что с Беньи. А Беньи теперь повсюду. Даже если другие его не видят.Другие — это бармены и уличные торговцы, бомжи, хоков консьерж, его же психотерапевт, их с Беньямином коллеги и парочка арестованных нарушителей. Плюс энное число случайных прохожих. Все они не могли взять в толк, почему Джон Хокинс вдруг стал разговаривать с пустотой. Даже те, кто был на похоронах. Сам Джон не был, только на прощании. Просто не смог, и никто не настаивал. Следующие несколько дней он помнил плохо и до сих пор удивляется, как организм выдержал то количество спиртного, которое Хок в него влил. Как он не свалился с балкона, не оставил включённым газ, не взялся за табельное оружие. Просто перестал существовать — как для всех перестал существовать Беньи.А потом — дней пять прошло или больше, он не считал, — напарник появился. Стоило, матерясь и обжигаясь, стереть убежавший с плиты кофе, бросить тряпку в раковину, обернуться — и Беньи сидел на стуле, а в пепельнице тлел окурок. Хоков окурок, который Беньи раскурил. На пальцах остались мелкие пепелинки.Хоку стало больно дышать. Если это началась белая горячка, видит Бог, ему нельзя приходить в себя.— Напарник… — голос Овича был совсем прежний, парень поднялся со стула, сделал шаг вперёд и словно ждал. Хок сгрёб его в охапку, чувствуя, как тот сразу уткнулся носом в его шею. Тёплый. И тогда Хок начал рыдать.Он не может этого объяснить, ни себе, ни деликатной, но настойчивой женщине-психотерапевту, к которой его обязали ходить, ни кому-либо ещё. Нет, он не верит в призраков, нет, Беньи не призрак. Хок просто его видит. Слышит, осязает, чует запах его сигарет, волос, рубашки. Да, он понимает, что напарник погиб. Нет, он не хочет в этом разобраться, потому что если разберётся, мертвы будут они оба. Но последнего Хок психотерапевту не говорит.У Беньи под сердцем появилась круглая метка, след от пули, почерневший по краям, в кожу вплавились чёрные порошинки. В первый раз Хок целовал эту метку так долго и так ранено, что больно стало обоим и казалось, будь Ович жив, рана затянулась бы от одной хоковой ласки. Беньи всё такой же на ощупь, на вкус, да и почему должно быть иначе, если для Хока он до сих пор здесь? Всё так же прикрывает ему спину на сменах, так же позволяет себя обнимать.Джон не понимает, почему его должно утешить то, что стрелявшего в напарника наркодилера ждёт срок, что суд состоится совсем скоро, ведь Хоку не позволяют убить его собственноручно и даже тысяча пожизненных сроков не вернёт Беньямина. Вернёт только память. Галлюцинация или как там предпочитает это называть доктор Лоренс. После первого заседания они пошли в бар. Напились и танцевали под весёлую песенку 70-х. Никто не чувствовал себя отомщённым, но они всё ещё могли касаться друг друга. Даже под озадаченные хмыканья прочих завсегдатаев, которые глазели сквозь свои стаканы, как нетрезвый мужчина средних лет отчаянно обнимает воздух.Хок боится его потерять. Выбрасывает прописанные доктором таблетки в унитаз. Врёт, что стал лучше спать. Нет, он стал лучше забываться полусном, вжавшись лицом между лопаток Овича. Ему не снятся кошмары — вообще ничего не снится, — и не так уж тянет наложить на себя руки. Потому что вдруг там Беньи уже не будет. Этого Джон боится больше всего. Он глухо всхлипывает, глядя, как отсвет фар от проезжающего авто скользит по потолку, мягко отражаясь на плече напарника полутенью. Тот спит крепко, как в самую первую их ночь, когда сказал, что в этом районе слишком много света и слишком трудно заснуть, а через несколько минут Хок слышал мерное посапывание на своей груди.Хок продолжит ходить к психотерапевту, и та даже заметит улучшения. у своего трудного пациента ближе к апрелю. Ему удастся пить меньше — потому что на ночные прогулки нужны силы, а Беньи с ним независимо от количества выпитого. Смены всё ещё не добавили, начальство благоразумно предоставило своему лучшему детективу время на восстановление — плюс автоматически оградило некоторое количество преступников от ?незаконной? агрессии. Но табельное оружие по-прежнему при нём.Дни стали длиннее, а рассветы ярче и более ранние. С крыши на Манхэттен открывается потрясающий вид. Тёплые губы Беньи чуть горчат от табака, а вскоре их обоих заливает рыже-розовый свет восходящего солнца. Хок накрывает ладонью пулевое отверстие на груди напарника. И знает, что в скором времени у него появится точно такое же.