11. Детство кончается здесь. (1/2)
Дафна свесила ноги с кровати и задумчиво расплетала свои тёмные косы. В палатке было темно из-за плотной ткани стен и задутой свечки в висящей чаше. Могла ли юная жительница Нью-Йорка, что когда-нибудь будет довольствоваться свечкой вместо нормальной лампы?! Вряд ли.Всё в жизни Дафны Гримм было похоже на соотношение свечки и лампы. Новое, нормальное и привычное, как лампа, и старое, загадочное и совершенно необычное для современности, как свечка. Вроде бы ты всегда знал, как горит этот кусок воска, но никогда не приглядывался и не задумывался над этим. Видя свет, не замечая тени, порхание назойливых мотыльков над пламенем, равномерное капанье капелек воска, переходы цвета в изящном пламени. Теперь видеть мелочи в простых вещах – её обязанность и ?работа?. Она Гримм, и теперь свечка – её путеводная звезда.
Но иногда, Дафна оглядывалась назад и начинала понимать Сабрину. Лампочка была всё-таки привычнее и роднее. Однако понимание того, что привычное и родное вряд ли вернёшь, всегда больно колется. Всё вокруг не изменилось, просто теперь ты сам по-другому на всё это смотришь. И теперь уже далеко не малышка Гримм смотрела. Вечножители были все далеко не паиньками, часто пряча в шкафу скелеты почище серийных убийц. Сказки в настоящей жизни были извращены реальностью. Сказки стали самостоятельными и зажили по-своему, ?создали себя сами?, как сказал Питер. Добрые феи, утопающие в чёрной магии, королевы, погрязшие в своей тирании, эгоистичные, истеричные принцессы и принцы, несчастные злодеи, которые из-за ?героев? лишались всего...
Мир не чёрный и белый, как хочется верить любому подростку, для которого по возрасту существуют лишь крайности. Сказки – это сказки, а вечножители сошедшие с этих книжных страниц совсем иные. Всё, что мы знаем о сказках, непроглядная ложь. И Дафна, отрицавшая до последнего, сдалась. Питер, ловко игравший на струнах её страхов, окончательно открыл ей глаза, которые она пыталась закрыть. Всё, что они друг другу сказали, всё, что он сказал ей… Весь их разговор можно было объединить в два слова, в два главных слова в жизни каждого ребёнка. Детство кончилось. В этом не виновата ни война, ни обстоятельства, ни люди, окружающие тебя. Просто в какой-то момент понимаешь, что больше не можешь уже, как раньше смотреть на привычные вещи. Что-то пора менять.
Встав с постели сегодня утром, Дафна просто это поняла. Жалкие попытки ?взрослости? до этого – ничто. Сейчас она и вправду начинает понимать, что закрыть глаза, уплыть в мечты, как раньше уже не выйдет. Неизбежность этого момента так хотелось оттянуть, но дальше тянуть просто некуда.
Голые пятки касаются мягкой поверхности пола палатки. Дафна смотрит в зеркало, висящее у стены, и гулко вздыхает. Красная маленькая точка вылезла прямо посреди носа. Пак бы, наверняка высмеял её сейчас. Но даже он изменился, став тем, кем всегда в разговоре хотел казаться. Злодеем.
Взяв расчёску, девочка прикидывает, как бы зачесать волосы. С косичками было однозначно покончено. Покривлявшись у зеркала так и эдак, брюнетка заплела одну небрежную косу. Несколько прядей выбились из причёски и обрамили лицо, придавая нечто новое в образ, а ажурная коса выглядела как нельзя элегантно и непривычно для обычной Дафны.
Открыв шкаф, девочка вытащила все футболки с детскими рисунками и сложила их в отдельную стопку. Если отдирать пластырь, то лучше одним движением. Больно, зато быстро и эффективно.
Достав из оставшейся одежды шоколадного цвета кофту с чёрным рисунком, брюнетка поняла, что ей придётся обратиться за помощью к Бел. Из старого было слишком много, из нового слишком мало.
Волшебная палочка легла в руку, как нечто неотделимое от неё. Линялые джинсы, простые кроссовки. Для тренировки с Питером не нужно было прихорашиваться. Вынырнув из палатки, девочка скользнула меж палатками и рванула к старой избушке бабы Яги.Питер сидел на печи, свесив ноги вниз. Сразу видно русским он не был, смотрясь на печке, как нечто несуразное. Даже дубовый веник, наверное, смотрелся бы лучше, чем он. Дафна, перепрыгнувшая через высокий порог, сразу отметила подобное, втайне посмеиваясь над ним.
- Знаешь, роль Илья Муромца вряд ли тебе подойдёт! Ты мелкий, щуплый и тошнотворно интеллигентный! – сходу выдала девочка.- А просто привет, ты поперхнёшься сказать! – ничуть смущаясь, выдал Питер. – К тому же ты одета, будто на свиданье собиралась!
Дафна покраснела.- Вот и нет!- Маги не носят кроссовок, - парень лениво указал на брюнетку.- Но ты носишь! И джинсы, и футболки!Юноша лениво улыбнулся.- Я не маг от рождения, у меня даже способностей не было. К тому же подобная обувь, - он стукнул по подошве своих кроссовок. – Уменьшает поступление силы. Когда у тебя, как у меня сила будет переть через край, то думаю, сможешь вернуться к любимой обуви, - по его виду, брюнетка поняла, что этот раунд она проиграла.- И что же мне надеть?
- Сапоги, конечно же! Во все время все маги, волшебники, ведьмаки и чародей носили именно сапоги! Остроносые, хочу заметить и практически без каблука.
- Что же носили ведьмы? – поинтересовалась девочка.- Туфли, остроносые туфли на первых парах. И сапоги, остроносые сапоги, - кажется, он искреннее издевался над своей ученицей.Он говорил это таким странным тоном, от которого слова ?сапоги, остроносые сапоги? можно было прировнять к чему-то крайне уродливому. И когда на Дафне появились те самые сапоги, то она готова была поклясться, что это всё только для его увеселения. Из земленисто-зелёной кожи с длиннющим острым носом полусапоги с огромной пряжкой были несуразными на лёгкой девичьей ноге.- Что-то не помню, чтобы дядя Джейк такие носил, - зло буркнула девочка.- Все носили когда-то. Только твоя сестра, пожалуй, обошлась без этого.- И почему же?В избушке повисла тишина.
- Твоя сестра – медиум, а не маг. Она то, через что может проходить магия, но никак не то, что само образует магию. Если я бы не дал ей частичку своей магии, то она не смогла бы колдовать.
Дафна сощурила глаза.- Ты иногда хоть сам понимаешь, что говоришь?!
- Иногда нет, но чаще да. Всё, что я говорю всё равно, так или иначе, имеет смысл.
Девочка зашипела. Питер умел выставлять человека дураком и относился к типу людей, за которым в любом случае будет последнее слово. А с такими спорить себе дороже.- Пойдём уже, заниматься! – прошипела Дафна.Тот загадочно улыбнулся.***В убывающем солнечном свете, деревянный мальчик всё ещё смотрел на рисунок. На песке была нарисована семья, состоящая из трёх человек. Мальчик, отец и мать. Каждый брошенный ребёнок хочет иметь семью и этим легко его подкупить. Пинокио долго смотрел на этот рисунок. Он был готов принять нужное решение. Пусть опрометчивое, опасное и может быть даже неправильное… Он хотел сбежать отсюда. Его отец уже не был его отцом, он не понимал его и не любил так же, как и раньше. Сказалось время и изменения произошедшие в них обоих.
Для Пинокио детство кончилось давно. Мальчик не знал ни времени, ни часа, ни дня, когда это произошло. Он просто знал, что теперь не ребёнок. Смотреть на всё чрез пальцы постоянного детства больше не было сил. Он взрослый, и он это доказал, приняв решение остаться за барьером. Кой чёрт потянул его в этот город?! Вернуть прошлое? И чего он добился?! Когда ты взрослеешь, любые разочарования больно бьются, больно колются, иногда раздирая душу и сажая туда семена ненависти. Разочарования в себе были такими же колкими. По собственной детской глупости, Пинокио деревянный от макушки и до кончиков пальцев. Ни живой, ни мёртвый, просто деревянный. Не вечножитель, не человек, никто он. Как ваза или графин, передававшийся из поколения в поколение. Ни чувствует, ни ест, нормально ни дышит, только всё ещё почему-то живёт. Лучше было бы сдохнуть, и то нормально не получиться.
Разочарованный во всём мире, да он хотел нормальную жизнь. Даже не семью, ?Гримм? нарисовала его недавние мечты, но всё-таки угадала. Нормальную жизнь подростка со всеми гормонами, прыщами, влюблённостями, руганью с родителями… Это казалось, верхом счастья, которого можно пожелать. И главное, пусть тело меняется, пусть он чувствует, пусть он перестанет быть, как ваза какой-нибудь тётушки Мэдис.
Да, он готов сбежать. И даже знал, куда и зачем побежит, что надо сделать потом и как. Он всё знал, как Шапочка когда-то. А ведь она всё ещё хранила память об этом. Ох, как выгодно её убрали с поля. Бойня даже не началась, а красноголовой бестии уже не было. Вот у кого точно вечное детство. Деревянному мальчику даже было её чуть-чуть жаль… Но кому нужна жалость? Вообще бесполезное чувство.