1 часть (1/1)

С тех проклятых событий прошло уже полтора года, и выжившим стоило забыть их как страшный сон, хотя по определению, это невозможно - они остались на затворках памяти, и являются ночными кошмарами в поздний час ночи, оставляя в сердце какое-то сосущее чувство тоски. Нет, конечно, есть те, кто пытается идти против системы, и им удается пойти против нее. Господин Яков Гуро, по батюшке - Петрович, был один из тех, кто всегда шел против времени, не мирился с его быстрым течением, и возжелав пережить сей быстрый поток, отправился на поиски бессмертия, став участников тех событий, которые были какие-то полтора года назад. Якову повезло пережить это, а не слечь где-нибудь в лесу, поражённым отвратными лапищами какой-нибудь нечести. По мнению следователя - то была бы самая глупая смерть, а до поездки в Диканьку, он и вовсе не верил во всю эту чушь, считая, что придумали ее для того, чтобы пугать маленьких непослушных детей. Но обычно то, во что меньше всего веришь, случается с тобой - так вот и Гуро убедился, что нечистая силушка существует. А ещё он убедился в том, что под старость лет можно испытать те светлые чувства, которые присущи только молодым, и тем, кто является редким обладателем трезвого ума. Те "светлые чувства", от которых больше проблем, чем пользы, господин испытал к своему некогда писарю, а сейчас к врагу - во всяком случае, пан Николай Гоголь, по батюшке - Васильевич, считает Якова врагом, испытывая к нему самую искреннюю ненависть, которая застревает где-то в глотке, мешая нормально глотать спасительный воздух, который состоит из всякого.Конечно, на взаимность рассчитывать не стоит - нет-нет, да не такой уж и Николай простофиля - если ситуация не совсем критическая, то мозги-то работают у парня. Но ясно, что пан даже не станет слушать Якова Петровича - уши ватой заполнит, и зная этого мальчонку, он может сделать это в прямом смысле. И липкая гордость не позволяла Якову прислушаться к чувствам - слишком сильно под ребрами что-то расцветает по отношению к этому мальчишке, который для следователя никем важным не является - не должен являться, и Гуро считает, что он ему действительно - никто. Когда Яков впервые засек Николая около своего дома, то была тоскливая и сырая осень, из-за чего и без того испорченное настроение уверенно двигалось к отметке "ниже уже не куда", а сил разбираться со всякими мелочами не было, и взяться им было не от куда. Но отнюдь не добавляют радости капризы Эраста, брата Якова Петровича. Нет, следователь искренне рад приезду родственника, с которым они последний раз виделись задолго до событий в Диканьке, но не всегда взрослое поведение и какие-то детские повадки выводили из себя не хуже выходок откровенно туполобых коллег. Да и некоторая ветренность Фандорина тоже стояла костью в горле Гуро, который не горел желанием бегать по всему Петербургу в поисках брата. Хотя, если бы брат не умел находить себе очень быстро новых пассий, Яков так бы и думал, что Николай спился и умер где-то в темной подворотне, так и не явив Руси свой талант. Стоит признаться, господин Гуро даже не сразу узнал Николая - непривычно было видеть этого мальчонку в какой-либо другой, кроме траурно-черной, одежде. Хотя пан был одет довольно легло для такой сырой погодки и тоскливой осени - белая накрахмаленная блузка и блекло-серые смятые брюки, испачканные разводами грязи на коленях. На ногах у Николаши... у Николая были лакированные ботинки, которые не блестели от того, что их хозяин уже испачкал свою обувку в пылище - когда Яков узнал в этой человеке Гоголя, его так и подмывало спросить, где писатель умудрился найти ее. Ах да, если не брать во внимание обновки Коли, то он ничуть не изменился. Та же темноволосая голова, которая является обладателем вечного гнездышка-карэ, те же мутные, будто пьяные, глаза голубоватого оттенка, тот же смешной нос, и все тоже негромкое лепетание, с поправкой на то, что теперь пан беззастенчиво мешает русский с украинским, что звучит по своему прекрасно. Для Гуро стало открытием, что он сразу не узнал Николая, и предпочел это списать на уже почтенный возраст - зрение ослабло и память немного подводит.То был дешёвый самообман, но следователь постарался себя убедить, что во всем виноват доб.Первое время Яков вообще не обращал внимание на похождение брата - и не обращал от слова "совсем". То есть, ему действительно настолько все равно, с кем Эраст заключил свой очередной и несерьёзный роман, который имел далеко не самый счастливый финал. Во всяком случае, ему должно было быть все равно, но что-то неприятно вспыхивало в сердце, когда Гуро мог наблюдать из окна своего кабинета, что Эраст идёт рядом с Николаем - они о чем-то болтают, и даже отсюда можно было заметить, что пан смотрит на брата Якова с каким-то особым трепетом, которым ауктор раньше одаривал только господина притужальника. И очевидно же, что этот самым притужальник нисколько не ревнует - господин смог убедить себя в этом. А если он себя в этом убедил, то это значило, что Яков Петрович в самообман поверил.Откровенно говоря, господин удивлен, что Коля смог что-то в нем пробудить; пан не являлся тем, на которого у следователя могло что-то всколыхнулся - не тот тип. И так уж получилось, что притужальник мог перечислить недостатки Николая таким тоном, будто говорит о не самой радостной погоде - о той погоде, в чей период он снова увидел это странное существо. Ауктор много пьет, во всяком случае - пил когда-то там, хотя Яков уверен, что темный иногда радует себя лишним бокальчиком вина - шибко впечатлительному писателю алкоголь в принципе не рекомендуется. И этот удушливый ядерный запах, что следует за Николаем, словно трупное поветрие, от чего-то отчётливо витает в воздухе, когда окна в кабинете Гуро открыты - но следователь не мог сказать, что этот запах ему был противен - сам в молодости напивался, как ни в себе. Хуже стало тогда, когда омерзительно-виноградный смрад впитался в Эраста - любимый Яшин братик стал пахнуть врагом. Николай был низок, коренаст, крепко сколочен - и это придавало ему некую схожесть с темной прогнившей тумбой - темная потому, что его гардероб составлен преимущественно из черных одежд, а прогнившая потому, что пана буквально преследовал отголосочек дешёвого винишка. Его голова была вечно засаленная, будто он не мыл ее добрых лет так десять - этот недостаток уже был у Коли на момент их первой встречи.Так почему же Гуро отверг его с этим недостатком, и с этим-же недостатком возжелал?Яков обычно не пил на ночь, но теперь может себе позволить выпить одну небольшую рюмашку дорогой водочки - блондинка пахнет так-же неприятно, как и Эраст, когда он связался с Николаем, который одним лишь фактом своего существования отравил размеренную жизнь следователя. Рюмашка, одна, две, три... Когда бутылка опустела, а все ее содержимое плескалось в вечно ненасытном чреве Гуро, мужчина всё-таки отпускает вожжи, и признает себе, что он ревнует - ревнует Николая к Эрасту - на брата ему уже как-то все равно вот уже четвертый десяток. Конечно, наивный братик не подозревает о таком пунктике - да и никогда не узнает в силу своих дебрей наивности. Когда мозги утекают не в то русло, перед мутным взором рисуется Николай - такой же, как и всегда; низкий, сжатый, мальца двинутый - и от чего-то желанный Яковом, который где-то на переферии сознания понимает, что пора заканчивать с таким ночным пьянством - до добра это точно не доведет, да и если его таким застанет Эраст, то у притужальника на этот случай не заготовленна речь. Хотя Фандорин никогда не заходит в кабинет Яши, где мужчина сейчас и был - брат знаком с таким понятием, как "частная собственность", и добровольно грудью на амбразуру не ляжет. Гуро не уверен в этом; он просто знает, что раньше брат никогда так не сделал, и от чего-то хочет верить, что и в этот раз Эраст не сглупит. Фандорин не посмеет, верно?..