Глава 8. Эпизоды(DEX-6 Глэйс) (1/1)

Киборг DEX-6 ХХ-модификации2190 годВ тот раз ей повезло: собранную из козлятника старую подстилку хозяйка велела сжечь, а не закладывать в компостную яму. Потому что там были эти… как их… акариции. Неведомых акариций она, хотя и старалась отыскать, но не увидела?— только парочка клещей суетилась. И горела солома хорошо, жарко и весело. Если, конечно, обонятельные рецепторы заблокировать.Вот только сгорела слишком быстро, не оставив после себя ни тепла, ни света.Ночью кибердевочка печально сидела у давно остывшего черного пятна, ворошила пепел сухим длинным стеблем и размышляла.?Хорошая какая эта солома. И на чердаке тепло дает, и, когда горит, согревает. И красивая, желтенькая. А лед плохой, он серый и холодный. И не греет совсем, и не горит. Осенний лед еще ничего?— он голубой и прозрачный, а весенний грязный и противный. Уродский лед. И слово у соломы хорошее?— ?ссолоооммма?, мягкое. А ?лед??— звучит будто топором тюкнули. А ведь все имеет свое имя, даже любая травинка, даже… во, козья какашка… А у меня нету имени. Потому что те слова, которыми меня зовет хозяин?— не имя вовсе, а сплошное обзывательство. Не считать же именем слова ?уродская тварь?? Или считать? Мне не нравится… Я уродская. Лед уродский. И серый, как мои волосы. Буду льдом, все равно мне так же холодно, как и ему. Я Лед. Нет… я… Глэйс. Это как лед зимний, звенящий от мороза. Глэйс…?—?Глэйс,?— повторила она вслух. Тихонечко, на грани шепота. И еще раз, смакуя придуманное имя языком, ушами, каждой клеточкой своего тела. Затем отбросила былину и поднялась на свой еженощный маршрут.***А вот лето Глэйс любила.Работы в общине, правда, прибавлялось. Но полоть ей перестали доверять очень быстро. А что: ей же показали морковку и какую надо оставлять. С тремя листиками. А ту, что с двумя и с четырьмя, она очень старательно выдернула вместе с сорняками.И стирать белье ей больше не давали: домотканые порты и рубашки расползались в сильных пальцах за две-три стирки. Сплошное разорение.И банки с закрутками лопались в ее руках, заливая все вокруг горячим ароматным маринадом.Нет, конечно, ее наказывали, но она хоть знала, что за дело, а не за просто так. И пусть… ведь дело того стоило.Ее стали отправлять с мужиками косить траву и рубить дрова. Тяжелые эти дела хоть и требовали больше энергии на работу имплантатов, но уже самой наградой было находиться подальше от женщин, которые бросали на нее косые ненавидящие взгляды, а то и норовили щипнуть исподтишка и всегда неожиданно, так что приходилось прилагать усилия, чтобы не вздрогнуть непрограммно. А мужики без жен и Благодетельного говорили такие смешные слова. С пугливым азартом, стесняясь друг друга и щеголяя ими одновременно. Поминали Священный Квадрат и растопыривали четыре пальца, отгоняя беду. Запретное действие, и оттого еще интереснее за ними было наблюдать.Но больше всего ей нравилось, когда не надо было идти на покос или на лесоповал?— тогда ее отправляли пасти неуправляемое козье стадо. Неуправляемое никем, кроме нее. Только Глэйс могла день за днем выгонять стадо утром и возвращать к закату, не потеряв ни одной козы и не допустив потравы. Мальчишки же, на которых эта обязанность лежала, если киборг выполнял иную работу, могли устать или заиграться, и упустить шкодных животин на капустное или ячменное поле, а то и недосчитаться заблудившейся белянки. Хищники в лесу не дремали, и коза служила им хорошим ужином.Выгнав же стадо на поляну и пробежавшись по краю леса с инфразвуковым рычанием, можно было забраться на самую верхушку черемухи, туда, куда не всякий мальчишка сумеет вскарабкаться. И наесться терпких, согретых солнцем ягод. Можно сбегать в лес и на ходу ухватить горсть сладкой ароматной малины или поползать по прилеску, выхватывая из-под острых копытец сочную землянику. Можно было на водопое поймать и съесть лягушку, предварительно полюбовавшись ее красивой зеленой шкуркой. Можно было валяться на траве, раскинув руки и купаясь в ласковых солнечных лучах. Главное?— отслеживать охраняемые объекты и не забывать раз в час напоминать им о границах периметра.А как приятно было бежать куда глаза глядят под струями горячего летнего ливня! И ловить губами крупные сладкие капли, пахнущие пыльцой и озоном. Глупые люди?— в это время они прятались в дома и зажигали четыре вонючие свечи, своим чадом перебивавшие грозовую свежесть. Дождю можно было радоваться, пить его и дышать чистотой. И волосы после дождя становились пушистыми и щекотали щеки и шею.И даже ночные дежурства были в радость. Лежа на крыше самого высокого общинного дома, за день прогретой солнцем, приятно было смотреть на звезды. И думать, что отражаясь в ее зрачках, они выстраиваются в хоровод каких-то драгоценностей. Ей нравилось само слово, оно было каким-то золотистым и звенящим. А звезды далекими и манящими.***Но лето, как и все хорошее, слишком быстро заканчивалось. Наступала осень, серая и промозглая. Дожди становились холодными и нудными, они пропитывали землю и платье, а волосы вообще не просыхали, и согреться удавалось только в доме. Работая или молясь. Этот холод еще не был смертельной зимней стужей, но телу, прожаренному летним зноем, казался особенно противным.И люди теряли летнюю живость, сникали, придавленные властной десницей Благодетельного. Стихали веселые матерки мужиков и взвизги тискаемых по углам девушек, парни бледнели и ужимались в размерах, даже матери семейств передвигались бочком, потупив глаза в пол.Осенью к Благодетельному прилетали торговцы, скупали излишки урожая и привозили новые инструменты, химикаты и всякие диковины. Товары для общины Благодетельный выбирал сам, торгуясь до последнего галакта, зло и холодно. В результате склады пополнялись удобрениями, хозяйственным инвентарем, специями и солью.Для себя Благодетельный покупал вкусную еду, ароматное мыло, белые, ярко горящие свечи. Но редко какой мужичок рисковал купить алую ленточку своей жене или конфету ребенку. Лучше без обновок, чем потом по полгода на коленях простаивать, замаливая грех стяжательства.Таскать ящики в дом Благодетельного приходилось Глэйс. Некоторые из них пахли. Пахли так, что густая слюна заполняла рот, и приходилось отключать обоняние, чтобы не сорваться и не содрать с ящика крышку. И не начать жадно откусывать куски от никогда не виданных лакомств.После отлета торговцев Благодетельный особо усердствовал, назначая моления. Не по три ежедневных часа, а по шесть. И следил, как исполняют, сам?— так что людям головы поднять было некогда, не то что думать о ленточках.Глэйс молитвы думать не мешали. Не о ленточках, конечно же, о более важных вещах. О том, что впереди стылая зима с вьюгами и метелями. И о том, что за звенящей весной обязательно придет новое лето. И том, что в книге, откуда читает проповедь Благодетельный, мало смысла и еще меньше того, что люди называют верой.—… что станет пресыщением веры, отринь от себя, ибо подобное не совокупится с истинной Миссией…?Пресыщение… Это что? Пре-сыщение… Сытость? Наполненный живот? Когда живот наполненный, тогда да, можно все лишнее отринуть…??Но вера?— это не еда. Тогда чем тут можно пресытиться? Книгой? Пищевая ценность низкая, отсутствуют бактерии-симбионты…??Кто с кем совокупляется? Я понимаю, когда Четверо в Ритуальные дни совокупляются. Но со мной же. Я есть, я дышу, меня можно потрогать. Совокупиться. Как можно совокупиться с Миссией? Или это имя такое специальное??—… Священный Квадрат Четверых, соединенных Стержнем, в извечном вращении своем дарует блаженство праведных в начале начал…?Четверо, соединенные стержнем? Они что, на него нанизаны? Они либо трупы, либо DEX'ы, потому что люди слишком быстро умрут. И даже у DEX'ов начнется воспаление, будет идти слишком нерациональная трата энергии. Почему их просто не убьют? Зачем эта жестокость???Квадрат во вращении? Квадраты не вращаются. Можно покатить круглую бочку, а квадратный ящик… Нет, тоже можно, но очень тяжело?.Вопросы множились, размеренный голос Благодетельного рокотал, наплывал, забивал уши, не давая ответов.***В общину прилетали не только торговцы.Были те, кого называли Жнецы.Раз в три-четыре месяца прилетал быстроходный катер, привозил пару Жнецов, мужчину и женщину, ранее призванных на это поприще из самых преданных Священному Квадрату членов общины. С ними обычно прибывали чужаки: один или несколько. В роли Жнецов улетали другие, а прилетевшие оставались.Бывало так, что привезенные принимались жить в общине так, как будто здесь родились и выросли, также молились Четверым, так же трудились на полях. Но случалось и иначе. Тогда Благодетельный запирал противящихся в домике без окон, стоящем на отшибе, и требовал подписать какие-то документы. Если человек упорствовал и не хотел подписывать, Благодетельный звал Глэйс.Она не любила такие задания.Слишком сильно пахло страхом от человека, который цепенел при виде серпа в ее руке.Слишком хрупкими были кости мизинца, который сжимали ее стальные пальцы.Слишком горячими были алые брызги крови.Слишком громким был скрежет зубьев серпа по кости.И слишком тяжело было отскабливать кровавые лужи с вычищенного до белизны деревянного пола, когда все заканчивалось.Несколько раз, после того как приходилось по приказу опускать тела, недавно совсем дышавшие, надеявшиеся и чувствовавшие боль, в компостную яму, ее долго и мучительно выворачивало желчью в углу за сараем. Потом она вытирала рот, поднималась с колен и снова становилась послушным и правильным киборгом.Обреченность компостной ямы хорошо научила кибердевочку ценить собственную жизнь.***Община исповедовала квадротеизм.Основой всему был Стержень. В святилище стояло его скульптурное изображение?— суровый бровастый мужчина с длинным посохом.По четыре стороны квадрата от Стержня находились Четверо. Они не имели изображения, но обрели визуальное земное воплощение: юноша с первым пушком на щеках —?Весна, парень в расцвете сил?— Лето, мужчина в годах?— Осень и дряхлый старец?— Зима.Благодетельный служил проводником воли Стержня.Именно его голосом озвучивалось, когда сажать морковь и когда убирать пшеницу. Он вел в мир слова Стержня, призывающие к смирению, и проповедовал праведность в награду на лучшую жизнь по ту сторону Квадрата. И он же объявлял о наступлении нового сезона и Прихода очередного из Четверых.За неделю до Прихода община начинала готовиться. Спешно доделывали все те дела, которые принадлежали предыдущему Квадру, вымывали, и без того стараниями Глэйс чистый, общинный дом. Женщины украшали святилище, мужчины приказывали женам начистить им сапоги и достать праздничные шапки.За неделю до Прихода Глэйс переставали звать к себе по ночам.Она долго думала?— в чем тут дело, и случайно поняла: в том кусочке соединительной ткани, что рвался при каждом половом акте, а потом, подчиняясь специально инсталлированной утилите, стягивался имплантатами и бесшовно зарастал. Правда, зачем это нужно и почему так важно для людей, понять не смогла, а спрашивать, естественно, не стала. Что есть?— то есть.В день Прихода женщины и дети собирались в общинном доме, молились и думали о будущем. Мужчины шли в святилище, жгли свечи и тоже молились.Нет правды в плоти?— только предательство. Нет силы в плоти?— только слабость. Нет постоянства в плоти?— только разложение. Нет определенности в плоти?— только Смерть. Тебе, Стержень, мы приносим слабую плоть, прими ее и дай нам день завтрашний в благоденствии, дабы мы провели его в восхвалении Тебя!Голос Благодетельного одурманивал, плавил мозг, заставлял забывать себя.На Глэйс надевали белое распашное платье и приказывали ложиться спиной на деревянный стол. Благодетельный велел развести ноги. По запястьям и щиколоткам символически прихватывали веревками?— в самом деле, что такое три миллиметра пеньки для DEX’а? Потом Благодетельный подавал знак, и приходящий Квадр вступал с ней в совокупление.Irien’овские программы предписывали совершать встречные телодвижения и постанывать, но ей еще в первый раз строго-настрого приказали лежать неподвижно и молчать, для лучшего усвоения подкрепив информацию несколькими тумаками. Ну, можно было полежать и помолчать?— в том, что с ней делали, ничего ужасного она не видела, по крайней мере, не бьют и тепло.До того, как в общину купили киборга, на стол ложились человеческие девушки. Потом их заменили куклой. Почему? Кто ж знает? Или отцы воспротивились отдавать своих невинных дочерей, или сам Благодетельный хотел сберечь свою подрастающую дочь? Но то ли замена была неравноценной, то ли земля истощилась, но урожаи стали падать, да и зимы становились все холоднее.С Весной, который каждый год менялся, все происходило очень быстро: порывистое движение, пара поспешных толчков, и Глэйс приказывали одеваться и отправляться на патрулирование. Лето, высокий черноволосый мужчина, прежде чем войти, целовал ее, гладил по бокам, животу и небольшой мягкой груди, слегка пощипывая розовые соски. С ним у Глэйс теплело в животе и по рукам бежали мурашки. Иногда ей было жалко, что Лето никогда не брал ее к себе на ночь, храня верность своей, такой же темненькой, но на две головы ниже, жене. Осень, рыжий мужчина с начинающей седеть бородой, тяжело наваливался, рычал, вбивая ее в столешницу размашистыми движениями. После него нежная кожа бедер горела и саднила аж целых два часа. Хуже всего было, когда приходил Зима. Седой как лунь, он уже был лишен мужской силы, и, чтобы он мог выполнить ритуал, его пенис укладывали на костяную, заостренную снизу и спереди, пластинку и приматывали к ней. Острые грани ранили, и Глэйс, скрывшись от глаз людей, каждый раз долго стояла враскорячку, дожидаясь, пока имплантаты стянут края раны и прекратит сочиться кровь. После первых мужчин, символизировавших Приход, к кибердевочке на жертвенном столе мог подойти любой мужчина общины, дабы также приобщиться к благодати и внести свою лепту в совокупление со стержнем. И подходили, и вносили.Кровь, когда рвался этот маленький кусочек плоти, выделялась всегда. Благодетельный смазывал ее со столешницы и под песнопения наносил на лоб статуе Стержня. Наутро по уже побуревшему пятну старейшая из женщин гадала, каким будет следующий сезон.И вот снова близилась очередная зима. Уже первый снег укрыл натруженную землю пока еще редким несмелым ковром, уже хрустел лед под ногами, а деревья встречали поздний рассвет, расчерчивая низкое небо голыми черными ветвями.Глэйс решила не позволить правильно срастись этому кусочку, из-за которого получала столько совершенно не нужного ей внимания. И, когда в последний раз перед Приходом вышла от Благодетельного, то, достав из поленницы заранее припрятанный гладко обструганный обломок черенка от лопаты, вставила его в себя, даже не всхлипывая при этом и не морщась. И два следующих дня проходила с ним, пока ткань не заросла естественным образом. Гладкая деревяшка внутри доставляла массу неудобств: нужно было следить, чтобы она не выпала, двигаться осторожно, чтобы не повредить себя, и вообще, от инородного предмета все начинало зудеть и сочиться влагой. В общем, когда стало ясно, что эксперимент удался, Глэйс вздохнула с облегчением.Но в результате получилось еще гораздо хуже. Когда старец обнаружил, что его пенис ?на носилках? легко скользнул внутрь, то начал кричать, а детектор зафиксировал на лицах людей злость и презрение. Благодетельный ножиком полоснул там, откуда и полагалось идти крови, и пинками после привычной церемонии выгнал Глэйс из святилища.Спрятавшись неподалеку в пустой собачьей будке, она пыталась понять, что же сделала не так. Не получалось?— информации для анализа было недостаточно.И когда Благодетельный ночью, вместо неотлучного бдения у ног Стержня, крадучись, направился к дому старейшей, Глэйс тенью скользнула за ним. Старейшая выглянула из окна и охнула, замахала четырьмя пальцами.—?Слышь ты, старая, утром скажешь, что кровь неправильная, дурная, и плоть надо менять. А то община вымрет. Поняла?—?Понять-то поняла, а чего так ради?—?Надо так. Осенью, как урожай продам, сменить куклу хочу, испортилась. Скажешь так?— на весенний и летний Приход возьму других девок, не скажешь?— внучка твоя ляжет.Старуха отшатнулась, зажала рот руками, мелко закивала.—?Вот то-то же! —?Благодетельный прошмыгнул обратно в святилище.Никем не замеченная, напуганная Глэйс стояла рядом и повторяла про себя: ?Сменить… Осенью…?В темноте зажглись два алых зрачка боевого киборга.