Часть 1 (1/1)
Урк вторую ночь подряд намеревается заночевать в гараже прямо в машине, забытую человеком и временем и жадно объеденную коррозией не первой свежести. Это у него от папы. Папа умер тридцать четыре недели назад, но Урк не опустил руки, вооружился гаечным ключом и продолжил ложиться под неповоротливый кузов с двумя парами размякших колес, пытливо возвращая к жизни. Энди всё ещё справлялась с уходом папы, пыталась справиться.—?Ты скоро отупеешь от чипсов и телека.Энди нервно закинула пожухлую чипсину в рот, не отрываясь от говорящего ящика, даже не моргая.—?А ты скоро разучишься разговаривать с людьми, потому что спрятался в своём гараже, как крот.Тихий смешок за спиной, затем грубая и горячая рука зарылась во взъерошенный пучок.—?Э-эй, прекрати! У тебя руки в машинном масле!..Неуклюже сваливается с дивана вместе с пультом и чипсами. На этом диване раньше спал папа.—?Они не в машинном масле,?— перекрещивает сильные ручищи,?— пока что не в нём, малышка.Энди шестнадцать с небольшим, но для Урка и папы она остаётся малышкой с непослушными волосами и колючим, как кактус, характером. Теперь только для Урка.—?Перестань называть меня малышкой, боже.Кулаки с хрустом сжимаются, но они не собираются бить. Слишком маленькие и тощие даже для смуглой и кучерявой головы Урка.—?Я давно взрослая, чтобы слушать твоё ?малышка? каждый день.Поднимает сморщенный, почти опустошенный пакет и вытянутую, пластиковую коробку со множественными кнопками, одинаковыми и серо-скучными.—?Только ты себя считаешь взрослой в этом доме,?— Урк усмехнулся хрипло, не смеясь,?— Покажи и докажи мне, что ты взрослая. Перестань себя вести так.—?Ты знаешь, почему я себя веду так.Энди слишком взрывоопасная в свои шестнадцать.—?Ты слишком взрывная в свои шестнадцать, тебе не кажется?Урк вооружился ключом размером больше. Энди начинает вскипать.—?Именно поэтому от тебя ушли друзья.—?А от тебя ушла девушка.В свои девятнадцать высокий и плечистый Урк мог красоваться в глянцевых журналах в магазинных витринах, но он решил копаться в дохлых моторах и носить нелепый белый фартук, который носил папа, пока был живой.—?У меня было много работы, поэтому она ушла.—?Ты днями и ночами пропадал здесь, в гараже,?— Энди решила атаковать, как делала всегда,?— ты любишь машины больше, чем её. Любишь больше, чем меня.Она держит дверную ручку, потому что опять норовит сорваться. Но она не хочет кричать на брата, ведь её брат хороший и сильный душой и мышцами. Самый лучший брат в мире.—?Эти машины кормят нас.Даже не обернулась. Крепче сжимает ручку.—?Дают нам крышу над головой, а не голое небо,?— желваки бешено и неукротимо играют, Урк снова перекрещивает руки, на этот раз в застоявшемся машинном масле,?— эти машины спасают нас, поэтому я живу машинами.Тихо прочистил горло и продолжил:—?Уж извини, если кажусь бессердечным и отстраненным от тебя и от мира,?— слабо улыбнулся одним уголком,?— я только кажусь таким.Устало улыбнулся во все ровные, поблескивающие зубы. Энди ушла, закрыв дверь после себя и не сказав доброй ночи.Тетя Эн скукожилась в кресле. На часах на стене чуть больше полуночи, а она всё ещё здесь. Энди ткнула в дряблую, молочно-белую щеку, и тетя, судорожно дрогнув всем узким и сухим существом, проснулась.—?Энди, ой, я тебя не увидела,?— по-детски улыбнулась ниточкой губ,?— сколько сейчас времени?..—?Больше полуночи, тетя Эн. Снова заснули,?— скрещивает руки, совсем, как её брат.Впалые блёклые белки обросли глубокими разветвленными морщинами.—?Ой, как же так, как же так,?— беспокойно сказала пару-тройку раз.Эн медленно и беспощадно тикают восьмые десятки, но она упорно продолжает приходить в дом напротив каждое утро, стоять у плиты с бурлящими кастрюлями, засиживаться в цветущих зарослях за домом, иногда дремать в цветах и траве, снова летать в кружевном фартуке от плиты к холодильнику и обратно, поздним вечером, сжавшись худосочным комком в кресле, суетливо перебирать разношерстные клубки и работать спицами, вскоре создавая полосатый шарф или пару носков для Энди и Урка, или дремать, откинув редкие белые волосы. Чаще всего дремала.—?В холодильнике кастрюля с куриным бульоном и лазанья, две лазаньи,?— натягивает плащ, собирает рассеянный хвост,?— ещё яичница на завтра, тебе и Урку. Ещё бутерброды с кусочками ветчины. Да, ещё бутерброды.—?Зачем так много всего, тетя Эн?!Старается помочь Эн с сумками, но тщетно и проигрышно. Тетя Эн отпихивает Энди маленькими костлявыми руками, трепетно лепечет:—?Не надо, я сама,?— хватает сумки, — тебе надо отдохнуть. Ты такая усталая.Энди ничего не делает день за днем: она усталая от собственной никчемности.—?И худая, очень худая.Треплет за острый локоть, чуть улыбается:—?Это у тебя от мамы, дорогуша.Замолкает, кажется, вместе с часами на стене. Энди пронизывает невидимой иглой до бегающих мурашек глубоко под кожей. Тетя Эн воскликнула шепотом:—?Ой, прости меня.Сумка с грохотом упала вниз.—?Я… Я совсем забыла.—?Ничего такого, тетя Эн. Не ругайте себя.Улыбнулась, подняла сумку. Тетя Эн улыбнулась в ответ.—?Не забудь позавтракать утром. Тебе идти на работу.—?Это всего лишь подработка в закусочной. Займет меньше двух недель,?— открыла дверь, за которой простиралась распахнутая, словно крылья, калитка с выцветшим забором, дорога, тянущаяся бескрайней асфальтированной лентой, ряд человеческих домов, деревянных и кирпичных, в которых окна погасли давно.—?Вас проводить до двери, хотя бы?..—?О-о, нет, не надо, нет, я сама могу,?— суетливо накинула глубокий капюшон,?— мне всего лишь дорогу перейти, дорогуша.Напоследок взглянула в темные глаза Энди.—?Иди, отдыхай. Тебе рано вставать.Чмокнула ?воздушным? поцелуем и спустилась по кирпичным ступенькам дома, пересекла пустую дорогу, исчезла за дверью, которой, кажется было точно столько, сколько было тете Эн сейчас. Через пару дней ей стукнет восемьдесят. Ещё один дом увяз в полуночной тьме после щелчка выключателя.Бумажные самолетики сонно качались под потолком. Раньше, а, может, давным-давно Урк с огнем в глазах лепил самолетики из бумаги и кухонных салфеток для малышки Энди, тогда Энди была по-настоящему малышкой. Тогда были папа с мамой: папа снимал на допотопную камеру несмышленных Урка и Энди, радостно кричал что-то воодушевляющее, трепал по мягким головам и пухлым щекам. Мама сидела за спинами детей, тихая и истощенная долгой болезнью и таблетками. Потом мама ушла. Дети долго доставали отца, где их мама, но совсем скоро поняли и что-то внутри сломалось. Папа старел на глазах, без мамы исчезла часть его ?я?, но папа быстро отыскал бальзам в этом мире: машины. Стены из заброшенных машин, отрытых на загородных свалках, возвышались в гараже. Все потертые книжки и прочие бумажные вещицы полетели в уличные мусорные ведра: полки занимали молотки, шуруповерты всех мастей, ключи с раздвоенными концами. И машины, много машин. Лежа в кровати, вспоминает не по воле крик брата из кухни, бежит, кричит сама: папа лежал на плиточном, ледяном полу, стеклянными глазами уставился в стену, не моргая. И не дыша. Урк сжимал телефонную трубку и кричал. Потом упал на колени и ревел. Усталые глаза предательски зажгло мокрым и горячим. Энди спряталась под подушку, будто подушка спасет её от плохого во всем мире. Но она знает, что она спасет себя сама.