12. Боевое крещение Кая (1/2)

На окраине Екатеринбурга, где располагалась наиболее неуютная промышленная зона города, стоял один из многих девятиэтажных домов. Они были разбросаны в неряшливой небрежности, как амбары на ферме, а пространство между ними заполнялось сомнительными переулками и узкими, грязными тропинками. В рассвирепевшую бурю не работали многие школы и детские сады. Переулки мрачны и пусты, редкие тропинки заметал снег, словно кто-то в истерике закрашивал их белой краской. Встречались редкие фигуры, появлявшиеся на этих тропинках либо для того, чтобы поспешить домой, либо для того, чтобы поспешить в магазин.

В одном из девятиэтажных домов, в небольшой, уютной сталинке, где не слышно завываний ветра, стояла тишина, сочетаемая с запахом ветхости и больницы. Тот особенный, неповторимый запах в квартире, который сразу говорит нам, что здесь живёт одиночество и кем-то покинутая старость. От этого запаха и тишины сжималось сердце.

На стене в маленькой спаленке стучали механические часы с кукушкой. В окне с белыми деревянными рамами отражалось лицо призрака. Или, вернее, не призрака, но старика, очень его напоминавшего. Он некогда был крепко сложенным юношей, но теперь спина его согнута, глаза сделались рыбьими и глядели в вечность. Волосы только почти не поредели и стали совсем белыми, как снег за окном.

Старик, молча, смотрел далеко за горизонт, порой в глазах его вспыхивало что-то отчаянное, но затем гасло, уступив место решительности. Но не горячечной, а решимости человека, который ничего не боится и готов ко всему. Человека, которому нечего терять. Спокойствие смертника. Иногда он вспоминал что-то. И уже не в первый раз воспоминания эти заставляли его слабо морщиться, как от застарелой боли, к которой он привык. — Проклятая безнадёга, — он сказал это, подытоживая свои мысли и как будто бы даже собственную жизнь. — Я прочёл письмо. Борис всё так и не успокоится. Он занимается исследованиями в Кербете над этими... сифами. Сумасшедший. Но он живёт надеждой в отличие от нас, — он говорил таким тихим, спокойным тоном, каким беседуют с самими собой, не надеясь, что тебя услышат. И его не слышали. Чтобы ещё раз в этом убедиться, старик медленно посмотрел в сторону односпальной, узенькой кровати, где лежало тщедушное существо.

Если можно представить себе старость, вид которой внушает самую острую скорбь и страх, возникающий в человеческом существе, когда он, видя её, осознаёт неизбежность собственной подобной участи, то эта жуткая старость лежала на кровати. Мумия, а не человек. Само дыхание грозило вот-вот убить его — настолько слабым выглядело тело, за которое держался бессмертный человеческий дух, загнанный там в мучительную ловушку. Волосы даже не седые, но цвета грязного пепла, редкими прядями усеивали подушку. Глубоко посаженные глаза с тёмно-синими веками закрыты, но зрачки под ними беспорядочно дёргались.

Человек у окна в очередной раз скривился от мучившей его тоски. Он не слышит его, конечно. Он давно никого не слышит. Уход за ним напоминал уход за уродливым, старым растением. И в больнице ему едва ли бы стало лучше. Ему приходилось видеть, как стариков на каталках выволакивали в коридор. И там — беспомощные, слабые, с едва теплящимся сознанием — они умирали от голода, жажды, в собственной моче и экскрементах. Не везде так, но лучше не рисковать. Лучше дома. Человек на кровати умирал. Он уже почти не мог есть, да и не хотел…

— Если Борис прислал письмо, значит, дела у нас совсем плохи, — снова зазвучал голос, словно существо на кровати было способно отвечать. — Он не стал бы к нам обращаться, будь у него успех с сифами. Он пишет, что они сбежали, что они так же несовершенны, хищны и смертны, как и рукокрылы. Может, даже хуже. Десять лет он молчал. Десять лет мы ждали. Что заставило его написать именно сейчас? Безнадёга, конечно. Мы не можем ему помочь. Не я. И уж точно не ты, — он вздохнул, остановив взгляд на лице умирающего. — Прости меня. Пора мне, наконец, повидаться с сыном. Конец фразы прозвучал глухо, сдавленно. Он посмотрел на лицо старца без всякой надежды, а затем надел на голову кепку и вышел, скрипя половицами, в прихожую.Когда хлопнула входная дверь, деревянные часы продолжали монотонно стучать. Рука старца на кровати мелко дрожала, пальцы едва-едва царапали одеяло. Казалось, будь у него какие-нибудь силы, он бы закричал.*** В то время, как мы шли в сторону ближайшей станции, Дэвид, Льюис, Кай и Джулия продолжили путь на поезде и быстрее доехали до Екатеринбурга, где ждали нас. Сначала старший брат Рика места себе не находил от тревоги, но потом успокоился, потому что долго концентрироваться на одной эмоции не мог. — Я так с вами с ума сойду от скуки, — проворчал Кай, оглядываясь.

Джулия, не поднимая головы, улыбнулась. Дэвид нахмурился и отрезал: — Это потому, что ты не понимаешь смысла нашей работы. Если хочешь и дальше держаться с нами, будь добр, помалкивай. Кай надулся и передразнил Дэвида, скорчив рожицу, но поймал на себе его взгляд, и развёл руками, мол, подыхаю от скуки, как ни крути. Джулия внезапно порылась в своей сумочке и протянула Каю небольшую деревянную коробочку.

— Это что? — Этим я раньше убивала немного времени в перелётах, если под рукой не было книги, — ответила Джулия. — Надеюсь, минут на пять тебе хватит. Это головоломка Крюк. Уж не знаю, кто её выдумал. Она лёгкая.

Кай с сомнением покрутил коробочку в руках. — Попробуй разгадать, — и Джулия с усмешкой села обратно в кресло.

Открыв её, Кай увидел два металлических крючка, соединённых между собой. Он так понял, что необходимо их разъединить, и начал за них дёргать. Те, ясное дело, не поддавались — силой их не взять. Кай просидел с ней минут десять в полной тишине, где слышался лишь лязг металлических крючков. Наконец, Джулии надоело наблюдать за его мучениями, и она сказала, подходя к нему: — Ну, и что ты делаешь? — Сама видишь, — проворчал Кай. Джулия ловко выхватила у него из рук головоломку и сказала: — Нужно внимание и спокойствие. Чтобы разгадать загадку — любую — подумай, чего добивался её автор. Нужно знать в ней смысл, и она решится сама собой. Как ты думаешь, о чём думал создатель этой загадки? — Ему было дико скучно, и он не любит людей? — Возможно, ему было так же скучно, как и тебе, он искал, чем занять рассудок, — усмехнулась Джулия. — Он взял два крючка и представил себе, как из соединить. Поставь себя на место автора. — Смогли бы мы понять мир, поставив себя на место творца? — пробормотал со вздохом Дэвид, не глядя на них. — Хороший вопрос. Некоторые считают, что он стоит целой жизни. Они ставят себя на место творца и отчасти им становятся, — тихо сказала Джулия и довольно легко разъединила крючки друг от друга. Потом отдала Каю обратно. Тот повертел в руках крючки и бережно уложил их в коробочку. — Раньше всё было гораздо проще, — пробормотал он едва слышно, и в этой фразе крылась тоска по Окинаве, по его старому мотоциклу, по завтракам в ОМОРО, по вечным ссорам с Саей на тему того, кто первый идёт в ванную… И солнце заглядывало в окна, снисходительно улыбаясь, как вечное лето. — Народ, — бодрый голос Льюиса прервал царящую в помещении тишину. — Я готов. — Сая с Риком нашлись? — спросил Кай взволнованно. — Конечно, — успокоил его Льюис, — они добрались до Верещагино и ждут прямой поезд до Екатеринбурга. — Не так уж и далеко, — деловито сказал Кай, сверившись с картой и потянулся к своей куртке. — Ты куда собрался? — немедленно отреагировал Дэвид. — Встретить их нужно…

— Это лишнее, — добродушно улыбнулся Льюис. — Вся их компания сегодня же ночью сядет на поезд, и будет здесь к завтрашнему утру. — К тому же, ты пойдёшь с нами на задание, — добавил Дэвид, поднимаясь со стула и глядя на Кая. — Ты, кажется, со скуки помирал? — Машина уложена. Можем отправляться прямо сейчас, — понизив голос, добавил Льюис. — Джулия, жди нашего возвращения, будь на связи, — сказал Дэвид, одеваясь. — Разумеется, — улыбнулась она.

Глядя, как он собирается, как шутит Льюис, подначивая Кая, могло показаться, что им троим ничего не грозит. Но Джулия понимала, что это не так. Перед его заданиями в помещении всегда была вот эта вот атмосфера напряжённости, которая старательно компенсировалась лёгкостью, с которой он одевался, бросал дежурные фразы и уходил, даже не оглянувшись на прощание. Но напряжённость была всегда. И она оставалась вместе с Джулией, когда опустело помещение. И тогда она оглядывалась на свой рабочий стол в полной тишине и тоже, не оглянувшись, не думая о лишнем, садилась за работу так, словно бросается в прорубь. Только от этого уже не холодно и не страшно.

Один лишь Кай был обманут этой лёгкостью, с которой действовали Дэвид и Льюис. Он и впрямь поверил в то, что ничего страшного не случится. Впрочем, у него и раньше наблюдалось такое отношение к опасности. В определённый момент у него по странным причинам отключался инстинкт самосохранения и включалось упрямство, которое ни в чём не уступало Сае. Мощный компенсатор. Получше любой храбрости. Порой мне казалось, что он всякий раз просто спрашивает себя: "Ну, что, слабо?" И сам же отвечает на свой вопрос.

— Этот учёный — гематолог, — с охотой начал выкладывать Льюис, когда все трое уже катили по серым и туманным улицам Екатеринбурга, — Он работал во Вьетнамской лаборатории, а после катастрофы эмигрировал в СССР. Само собой, во Вьетнаме он занимался исследованиями Delta-67.

— Так, значит, препарат, убивший моего отца, создал этот ваш Тед Адамс? — мрачно спросил Кай с заднего сидения. — Не известно, кто именно, — сказал Льюис. — Это групповая работа лучших учёных со всех концов света. Порой так случается — собираются умные и неплохие, в сущности, дядьки и создают оружие, способное уничтожить мир, — Льюис невесело усмехнулся. — Предлоги бывают разные. Кому-то пригрозили, кому-то было любопытно, кто-то за деньги… — Вроде, умные же люди, — ошарашенно пробормотал Кай.

— Ум и интеллект — не одно и то же, — хмыкнул Льюис. — Бывает встретишь учёного с высочайшим уровнем IQ, а он за деньги оружие конструирует и спит спокойно по ночам. Потому что с него взятки гладки — он выполнял приказ, не более. Интеллект высокий, а ума ни на грош. И таких немало. — А едем мы именно затем, чтобы выяснить подробности. Кто, зачем и почему, — добавил Дэвид. — Верни мне пушку, кстати, — мрачно сказал Кай, глядя на пистолет отца в руках Дэвида. — Рановато. — Отдай. Это папин! — возмутился Кай. — Ты хоть понимаешь, что значит — держать в руках настоящее оружие, чтобы им воспользоваться на живой мишени? — тихо спросил Дэвид. Кай не ответил. Он отвернулся и стал обиженно смотреть в окно. Он старался, чтобы его лицо при этом не выглядело детским, но оно всё-таки выглядело, и Кая это бесило.

— Кстати, — через пару минут он не выдержал и подал голос. — А куда это мы, вообще, отправляемся? — Навестить Теда. Дрянная с ним история вышла, — и он переглянулся с Дэвидом понимающим взглядом. Уж чего-чего, а дрянных историй в Красном Щите знают много. Каждый боец мог поведать о своей. Они звучали, как небылицы, но в них всё-таки веришь, потому что в рассказах проскальзывала та нестройность и обрывочность реальной жизни, та тягучесть и монотонность, которую сложно выдумать. Это истории, которые почти никогда не заканчивались хорошо.

— Приехали, — пробормотал Дэвид собранным, ровным тоном. — Ты идёшь вперёд. Я следом. Кай, остаёшься здесь.

Кай, с серьёзным видом, ожидавший важного задания, немедленно взвился: — Чёрта с два я тут останусь! — Кажется, ты чего-то не понял, парень, — огрызнулся Дэвид тоном, Не Терпящим Возражений. — Я взял тебя с собой. Это — твоё испытание. И оно состоит в том, чтобы не наделать глупостей. До тебя ещё не дошло, что именно это — самое важное в нашей работе и вообще, везде. Заруби себе на носу.

— К тому же, — снисходительно улыбнулся Льюис, чтобы разрядить обстановку, — нам нужен человек, который будет на связи снаружи, останется на стрёме. В тот раз, когда мы шли на Ямбару, я тоже на стрёме оставался, помнишь? Кай не замечал, что говорят с ним, как с ребёнком. Ему хотелось верить в собственную важность, и он поверил.

Оставшись в машине, Кай совсем не чувствовал опасности. Тихая окраина города, укрытая снегом успокоившейся на время бури, выглядела сонной и мирной. Стояла искрящаяся в серо-белом небе тишина.

— Ничё. Мы ещё посмотрим… — проворчал Кай в полголоса, провожая взглядом удаляющуюся спину Дэвида. Что значило сие загадочное обещание, мог знать лишь он один.*** Дэвид на секунду застыл на пороге, растерянно хмурясь. У него создалось впечатление, что он попал в склеп. Не смотря на то, что оружие, по-видимому, было не нужно, он не убрал пистолет по старой привычке, не раз спасавшей ему жизнь. Льюис, зайдя в прихожую, едва слышно прошептал: — Смертью пахнет…

Дэвид ответил на это молчаливым взглядом и кивнул в сторону спальни.

Идеальная чистота, множество книг, фотографий всё-равно не могло убедить посетителя в том, что в этом месте когда-то существовала жизнь. Наоборот — не может быть такого порядка, такой чистоты в доме, где постоянно развивается, живёт своей неутомимой динамикой человеческая мысль. Порядок такого человека — вещь переменная в той или иной степени. Здесь же всё указывало на застой мысли. — Пока всё чисто, — сказал Дэвид в диктофон, оглядываясь.

Он заметил мусорное ведро, наполненное, как ватой, аккуратно скомканными и выброшенными туда листами бумаги. Один листочек нашёлся с краю стола. Льюис отрапортовал: — Он был тут ещё утром. — А эту он именно порвал, — произнёс Дэвид и пояснил: — Разорванная записка. Нужно будет собрать и прочесть.

Кроме этой мелкой улики ничего найти не удалось. В углу комнаты стояла печь, полная обрывков полусгоревшей бумаги. Если имелись другие улики, то их уже сожгли.

Старик не сжёг это письмо лишь потому, что был чем-то слишком взволнован. Куда он направлялся? Льюис сказал тихо: — Я смогу выяснить, где он. — Ещё одна дрянная история? — Как видишь. — Надо быстрее уходить. Мне неспокойно, пока этот тип в машине.

— Даже интересно, чем он занят с таким шилом в…

*** Кай медленно вытащил из кармана деревянную коробочку. "Какая-то головоломка не сможет сломить мою волю", — подумал он и сам понял, как смешно это прозвучало. Он помнил, как Джулия легко, словно играючи, разъединила крючки, а потом так же ловко соединила.

Все такие спокойные, профессиональные и хладнокровные, даже Рик держится молодцом, а Кая словно бы лихорадило. И он уже догадывался, в чём причина, просто не хотел этого понимать. “Сая — моя сестра. Давай уже, отсоединяйся, железяка!” — это было адресовано головоломке.

Ничего у него не выходило, и чтобы успокоиться он вслух передразнил Джулию: — Нужно знать смысл загадки, и тогда она решится сама собой. Когда и у кого, вообще, такие идиотские советы срабатывали? — нахмурился он. Но потом вздохнул и посмотрел на крючки опечаленно. Мысли опять утекли в сторону Саи, пальцы машинально возились с крючками. И внезапно Кай обнаружил, что разъединенные крючья послушно улеглись в ладони. — Ни фига себе, — он расцвёл детской, восторженной улыбкой. Но тут же подпрыгнул от того, что кто-то стучал в боковое стекло. Кай открыл окно, и в машину выглянула голова Льюиса: — Помнишь, ты хотел настоящее задание? — Ага, — воодушевленно кивнул Кай. — Оно у тебя есть! — торжественно сообщил Льюис и широко, лучезарно улыбнулся, так что у Кая глаза заблестели. Его многоцветное, буйное воображение представило картину, как он пробирается диверсантом на вражескую территорию, проводит блестящую одиночную операцию, и после этого только Дэвид и Льюис выступают на расчищенной территории вместе с Каем против рукокрылов. Конечно, тихий и мирный пейзаж жилых улиц Екатеринбурга мало располагал к таким мыслям, но желаемое сильнее действительного в голове Кая. — Ну, и где моё оружие? — спросил, энергично потирая руки, он. Дэвид недоумённо пожал плечами: — Идём с нами. Кай замолчал с серьёзным видом. Только Льюис почему-то улыбался всю дорогу до дома…

*** — Чёрт бы вас всех побрал! — восклицал от души Кай, пока Льюис посмеивался. — Ничего себе "задание"! Сначала дурацкие крючки, потом обрывки бумаги… У вас в Красном Щите кружок умелых рук или что? Кай, насколько только мог, аккуратно склеивал скотчем кусочки письма. Он возился уже почти полчаса. Ему никто не ответил. — Я нашёл ещё это старое фото, — сказал Дэвид Льюису. — Датировано сзади 27 ноября 1991 года.

— В это время развалился СССР, — нахмурился Льюис, вглядываясь в фото. На нём была изображена какая-то запретная зона, связанная с радиацией. На переднем плане стояло несколько человек в халатах. — Атомная электростанция? — предположил Льюис. — Смотри-ка, периметр залит бетоном. Похоже на Чернобыль. — Авария, которую пытались скрыть, возможно? — меланхолично добавил Дэвид. — Чегось? Какое ещё Чёрное Быльё? — лениво переспросил Кай, хватая фотографию. Он, оказывается, стоял сзади и тоже ее разглядывал.

— Не помнишь эту аварию? Какой же я старый, — покачал головой Льюис.

— Чернобыльская АЭС, — Дэвид отобрал у Кая фото. — В 1986 году там произошел взрыв. Радиация распространилась на многие километры. Об аварии никто из жителей не знал — её скрывали. Почему и как — отдельный вопрос. В результате этой катастрофы пострадали целые поколения людей, и некоторые по всей России до сих пор испытывают на себе её влияние. Кто-то совершил нечеловечески бессмысленное и тяжёлое преступление. Это не повод для шуток, — мрачно объяснил Дэвид.

— А нам сейчас ничего не угрожает? — с опаской спросил Кай. — До сих пор в Чернобыль лучше без резонного повода не ездить. Много времени пройдёт, прежде, чем земля очистится от последствий. Ты уже с письмом закончил? Кай смахнул с лица выражение опасения и сказал: — Легче лёгкого. Оп-па, не спеши, — ухмыльнулся Кай, — а где пламенное "спасибо"? Дэвид нахмурился и посмотрел Каю в глаза: — Спасибо? За что? За то, что мы избавили тебя от скуки на полчаса? Кай фыркнул, и отдал письмо.

— Исландия? Опять? Как это связано с Исландией? — пробормотал Дэвид, увидев в углу письма марку. — Прислано на имя Филлипа Розенберга.

— Розенберг? — встрепенулся Льюис. — Это тот учёный, который бежал с Тедом в Россию. Если он и жив, то сейчас должен быть очень стар. Уф, какая неряшливая работа. Кай, а поаккуратнее склеить нельзя было? — Вот сам и клей в следующий раз, — пробурчал Кай. Он стянул с полки огромную матрёшку и стал её разбирать.

— Адрес, указанный тут, находится в промышленной зоне, — заметил Льюис, разглядывая конверт. — Надо же. Совсем недалеко. — Значит, туда и отправимся. Тед тоже должен быть там.

— Чёрт, эти двое причастны к катастрофе в Чернобыле? — пробормотал Льюис. — Не спеши с выводами. Мы понятия не имеем, что на самом деле изображено на фото.*** В квартире было слышно, как кто-то прерывисто дышит. Совсем тихо, но в помещении стояла такая тишина, что дыхание казалось громким, словно где-то работает старый, сломанный насос. Каю было не по себе от открывшегося зрелища. Он впервые видел человека настолько старого, что все тёмные вены на ссохшихся руках казались обнажёнными. Каю на ум пришла ассоциация с перепутанными проводами. Он тихо подошёл к окну и стал смотреть на покрытый снегом двор. В это время Дэвид осторожно прощупывал пульс старика, чьи большие, воспаленные веки едва дрожали. — Как он? — с надеждой спросил Льюис. — Мы застаём его последние минуты. Пульс ненормально слабый, — констатировал Дэвид, пристально вглядываясь в лицо учёного. Когда-то в этой черепной коробке фонтанировала и бурлила неутомимая жизнь нейронов, выстраивались грандиозные идеи, планы. Ничего это теперь ровным счётом не значило перед тем простым фактом, что пульс у старика совсем слабый, а вены напоминают спутанные кем-то провода.

Услышав голос Дэвида или почувствовав его прикосновение, старик приоткрыл глаза и совершенно странно посмотрел в потолок, разглядывая его или то, что он видел вместо него. Стало понятно, что человек существует не совсем в этой реальности.

— Вы — Филип Розенберг? — спокойно, но твёрдо спросил Дэвид. — Я пришёл к Теду. Где он? Старик стал вращать глазами, словно пытаясь понять, где он находится. Слова, по видимому, плохо достигали его утомленного временем рассудка. Сознание заблудилось внутри тела, потеряло временной и пространственный ориентиры. Голос Дэвида был для него слабым сигналом с маяка в океане бушующей деменции. — Где Тед Адамс? — терпеливо повторял Дэвид. — Тед… — прошелестел старик, и брови его дернулись вверх, сделав выражение лица тревожно-несчастным. — Да, верно, — кивнул Дэвид. — Скажите, где он. — Не дави на него, — печально вздохнул Льюис. — Так ничего не добьёшься.

Дэвид разочарованно потёр подбородок, с досадой глядя на старика, а Филип пролепетал, с глубокой скорбью и мукой взирая в потолок: — Прости нас, сынок… Прости, Андрей. Да-да… я один виноват. Ты только потерпи немного — мы найдём выход. Ты ещё увидишь луну. Я покажу тебе… Обязательно. Льюис болезненно нахмурился. В надтреснутом, хриплом голосе звучала неубиваемая и бессмысленная надежда, приносящая больше муки, чем утешения этому бедному старику. Дэвид ничего не понимал: — Кто такой Андрей? Филип, где Тед? Голос Дэвида лишь будил в старике старые, горькие воспоминания. Из его глаза скатилась мутная слеза, пульс слегка зачастил, и губы продолжали лепетать в одержимости иллюзией надежды: — Да, нужно лишь потерпеть. Я покажу тебе луну…

Затем он сделал глубокий, судорожный вздох и прикрыл веки. — Сердце не выдержало, — пробормотал Льюис. — Нет, — покачал головой Дэвид, — уснул от переутомления.