iv. истерика. (1/1)

Николай ждёт истерики.Ему бы хотелось взять Алину за руки, тонкие пальцы сжать в своих, но всякое движение почему-то становится тяжёлым, придавливающим к расписанной цветами плитке. Керамзин кажется каким-то сказочным осколком, где нет места войне, предательствам и крови. Последней на этой земле пролилось достаточно, и теперь Николаю с его страшными словами, что с губ рвутся, не место.Алина заслужила спокойную жизнь.А он собирается её отнять.Николай замечает, как она нервно поправляет волосы, заправляя за ухо. Минуло так мало лет, а он не может вспомнить, какого они была цвета до того, как окрасились в рыжую ржавчину, пряча под этим налётом истинное благородство драгоценного металла.— Что-то стряслось? — Алина едва хмурится. — На совместные обеды вы не так являетесь.Точнее, вообще не являются. Укол ли это в сторону самого Николая? Он не знает. Едва ли, конечно.— Да, — вместо Николая отвечает Зоя, похожая на штормовую бурю, что раскатывается в её синих глазах, под алебастровой, такой идеальной кожей. Она так прекрасна и так устрашающа в гневе, но даже этого оказалось мало. — И лучше бы всем отсюда выйти.Она кивает на кучки детей и нервных преподавателей, что собрались вокруг. Не далеко и не рядом, но точно улавливая каждое их слово. Шепчутся, как птичьи стайки, переминаются с ноги на ногу. Не каждый день сам король Равки приезжает в детский приют. Николай щедр на улыбки и красивые жесты, но напряжение внутри такое, что, кажется, он весь трещинами пойдёт в следующую секунду.Потому что Алина на него смотрит с такой усталостью вековой, что у него язык не поворачивается сказать то, что должно.Он бросает взгляд на Зою.Ему хочется сказать: ?давай найдём другой путь?, но умом понимает, что его нет. Сделка есть сделка.Алина оглядывается за спину, трёт лоб устало.— Вы бы ещё с парадом заявились.И то верно.Николай глазами шарит по просторной зале, выискивает Оретцева, но того поблизости нет. Где его носит, когда так нужен, чтобы свою жену спасти, оттянуть от края.— Это был всего лишь королевский кортеж! — возражает он, на мгновение становясь тем Николаем, которого Алина точно знает. Безмятежно-саркастичным, казалось бы, совсем не серьёзным. Принцем-корсаром, принцем-бастардом.Алина скрещивает руки на груди, головой качает, будто старше его на пару веков. Николай почему-то вспоминает ворчание Багры.— У нас не лучшие новости, — наконец решается он.?Она нас проклянёт?Но даже это кажется лучшим исходом, нежели грядущая война. Ему нужны все ресурсы. Все до единого.Зоя делает к Алине шаг. Чтобы за руки взять? Николай не знает и никогда не узнает, потому что та уже смотрит им за спину, замерев. Кажется, перестав дышать. Глаза у неё распахиваются, а кровь отливает от лица, словно стёртая одним движением краска.Николай слышит шаги за спиной. Неспешные, взвешенные и уверенные, словно бы их обладатель делает одолжение самой земле, что ступает по ней.— Должен был быть другой путь, — тихо говорит Зоя и сжимает челюсти до проступающих желваков. Она попыталась. Но повстречавшись взглядами с драконом, Дарклинг только рассмеялся.?Рискни, Зоя, — сказал он, и его глаза заполнились чернотой. — Рискни и я покажу тебе, чего стоит сила?Он и есть сила. В чужом или своём теле — он насыщен ею до краёв, словно подпитываемый самим мирозданием, изменяя кожу и кости под того, чьё имя восхваляют и проклинают в один и тот же час.Николай чувствует, как у Зои руки чешутся уложить его обратно в могилу, испепелить, чтобы наверняка не вернулся.Но сейчас он смотрит на Алину и ждёт, отсчитывает секунды, когда Дарклинг, вовсе не мёртвый ночной кошмар шагает к ней через широкую залу под пронзивший всех ужас. Не раздаётся криков — так страх накидывает на шею верёвки. Оцепенением.Николай ждёт.Алина едва дышит и стоит тоже — едва, сжав кулаки так крепко, что белеют костяшки и вот-вот прорвут кожу.Он хочет закрыть её, хочет всё это прекратить, но долг перед страной — важнее.?Алина, щенок, — сказал Дарклинг, горделиво задрав подбородок, окроплённый кровью. Цепи и стены темниц не сделали его покладистее, не сбили спеси. Казалось, с каждым днём он набирал былую мощь жадными глотками. — Мне нужен мой свет?Но света больше не было. И они это знали: какую цену заплатила Санкта-Алина за победу.Дарклинг, казалось, не брал это во внимание, ныне подходя к Алине почти вплотную; возвышаясь над ней: маленькой и хрупкой.Николай ждёт, крепко сжав челюсти.Вот сейчас из стеклянных глаз хлынут слёзы.Сейчас она закричит.Алина сглатывает. Тяжело, с усилием.— Мне казалось, — произносит она слишком высоким голосом, едва не ломаясь им, — прошла целая вечность.Внутри что-то ломается от неправильности этих слов. Зоя выдыхает сквозь зубы.Лица Дарклинга не увидеть, но его улыбка осязаема: так волоски на загривке поднимаются дыбом.Ну же, отрекись. Отвернись, как от проклятья и спрячь это просветление, эту надежду.Николай ждал истерики.Николай всё ещё ждёт, но с каждой секундой осознание в нём проступает пониманием, что та война, кажущаяся столь далёкой, была проиграна.Он ждёт.Но не того, что глотая слёзы, Алина Старкова, святая, заклинательница Солнца, шагнёт в объятия своего заклятого врага.Не того, что её пальцы вопьются ему в спину. Не в ненависти — в отчаянии утопающей и... наконец, спасённой?Николай не слышит, что она говорит, захлёбываясь болью и облегчением.Не видит, как Зоя в неверии качает головой.Николай может только смотреть на то, как подсвечиваются вены на руках той, что когда-то погасла, словно умершая звезда.Николай может только различить слова Дарклинга, предназначенные никому из них — одной только Алине, и предчувствие чего-то ужасающего полосует скверной по хребту:— Я здесь, чтобы разделить свою вечность, — Дарклинг прижимается губами к рыжей макушке. — С тобой.