Исповедь (1/1)

—?Я люблю ее. Я никогда не думал, что так можно любить.Вася хмуро смотрит на световое пятно от керосинки?— солнечная окружность на досках грубо сколоченного стола режет глаза. За окном непрерывный ливень стоит стеной?— льет уже третий день, тропинки и дороги размыты, выйти из леса в дождь нечего и пытаться, тем более с раненым бойцом на руках. Багира трое суток почти без сознания; обезболивающее закончилось два дня назад. Молчаливый седобородый старик заваривает какие-то коренья и травы, и Рите, кажется, от непонятных отваров становится легче?— по крайней мере, Кот в это верит, он готов поверить во что угодно, лишь бы ей помогло.—?А я ведь даже не понял сначала, что это было…А был март. Был полигон. И такое совсем мальчишеское желание выпендриться перед новыми товарищами, благо, по стрельбе он в учебке был лучшим.А еще были насмешливые морские глаза и растерянно-строгое:—?Это еще что такое?А он смотрел в это море и не понимал, что это так волнительно-сладко распирает грудную клетку до боли.Он долго не понимал. Не понимал, почему так хочется быть лучшим, самым-самым?— самым смелым, самым решительным, самым отчаянным. Не понимал, почему так задевает ее насмешливое ?салага? и ?стажер?. Не понимал, что заставляет его вечно лезть на рожон, неоправданно рисковать, получая нагоняй от Булатова; не понимал, почему такая буря вспыхивает в душе каждый раз, когда она оказывается под ударом, и почему так болезненно-неприятно услышать невзначай о том, что у Риты опять какой-то новый ухажер: ?Ну, может хоть в этот раз повезет, давно пора Ритке нормального мужика завести?.А потом он вляпался снова. Полез вытаскивать заложника из горящего дома и отключился, схлопотав обрушившейся балкой по голове.А потом, уже в госпитале, услышал, как Рита тихонько плачет где-то совсем рядом?— и решил даже, что это просто глюки под действием лекарств. А когда понял, что не померещилось, решил что никогда больше не станет лишний раз необдуманно рисковать?— только бы она не плакала никогда больше из-за него. Решил?— не из-за истерик Василисы, не из-за бесконечных выговоров Бати и даже не из-за банального страха смерти?— из-за нее. Ради нее.Главным теперь стало выжить. А еще?— ничем не выдать себя.Не сорваться.---—?Она не примет меня. Никогда. —?На губах остается хмельная горечь какой-то кисло-сладкой настойки?— и сама мысль о недозволенно-запретном отзывается точно такой же горчащей дурманностью. —?Что я, нашу Багиру не знаю? Скажет, что это все глупости, что пройдет, что мне просто жениться пора, еще и про детей ввернет что-нибудь… Она же у нас упрямая. Она такая… такой больше нет.Кот знает, о чем говорит?— стадия сопротивления не оставила после себя ничего, кроме разочарованной едкости. У него была Василиса, почти-жена, от которой сбежал за день до свадьбы; были еще какие-то девочки?— Рита подкалывала каждый раз, что новая девушка моложе предыдущей. А он смотрел в ее смеющиеся морские глаза?— и хотелось кричать. Неужели ты ничего не видишь, неужели не замечаешь? И тут же выдыхал облегченно: к счастью, не видит, к счастью, не замечает.А еще ревновал. Глупо, по-детски почти, как ребенок ревнует одного из родителей к другому. Знал, что ничего никогда у нее с Батей не было и не будет, с их тяжелым боевым прошлым это почти что инцест?— но все равно каждый раз, видя между ними что-то неуставное, хотел рычать от раздирающей боли: почему, почему у них все так? И почему, сколько бы заданий ни выполнили, сколько бы ни прошли, сколько раз бы ни выжили, он для нее остается мальчишкой?Иногда хотелось сбежать, разрывая этот чертов замкнутый круг?— но понимал тут же, что без нее просто не выживет. Двинется в тот же день.И круг замыкался вновь.---—?Я люблю ее. И по-другому уже не получится.Ноги не держат. Рита сползает на холодный дощатый пол.Хочется смеяться и плакать одновременно.Бескрайняя нежность из синих глаз затапливает с головой?— захлебнуться впору.---Ливень стихает только к утру.Они выходят в промокший рассвет.Впереди?— долгий путь. И целая жизнь.