nullpunkt (1/1)

Поднимается туман. Такой легкий, даже слабый, ненавязчивый. Голубоватая дымка пробивает его в самых нежных местах, таранит, заходит на вращение. Вскоре золото солнца взойдет над городом, окинет здание государственной филармонии, проляжет на кораблях.Все это красиво. Красиво в описании, лирично, внушает надежду. Дает веру в лучшее. Но подвальная сырость и суровая реальность все же вырвут поэзию. Вырвут надежду. Вырвут и романтизацию скандальных интриг.Гамбург. Север, порт, свобода. Нужно ли было что-то еще? Вряд ли. Доминик так и считал.Бокал пильзнера покрепче, насколько это было возможно. Пачка посредственных сигарет в бело-красной упаковке. Стеклянный стол, бардак в квартире, практически полностью зашторенные окна. Жаркий летний луч уже бился в стекло балкона, но Доминику было наплевать. Гипноз бокала – штука повеселее. Извечная дилемма: стакан наполовину полон или пуст?– Сука!Выкрикнуть громче, со злости влить в себя остатки пива и кинуть бокал в стену. Он разобьется вдребезги и больше никогда не соберется, сколько бы Доминик ни кричал над осколками, сколько бы ни пытался вернуть все на свои места. Ничего уже не будет прежним. И этот север, и порт, и свобода.Плевать он хотел, полон стакан или пуст. Ему даже не было важно, насколько опустел он сам, насколько сильно промерзло все внутри него, как было черство сердце – еще билось, удивительно. Он тратил свою жизнь на пьянство и дрянные сигареты. А потом…Яростно поджечь сигарету, выкинуть зажигалку под стол, проверить, не собрался ли чудесным образом бокал пива. Нет, все так же валяется осколками где-то возле стены. Такой покинутый. Теперь-то явно пустой.Раздробленность шла на пользу не только стеклу. Так Доминик ловил некоторое впечатление от жизни, то самое, особенное, каким питается печаль, которым упивается одиночество. Курить дрянь на рассвете, глотая пиво, уже не надеясь уснуть – ранний завтрак для бедных. Доминик не был бедным. Но отчего-то искусно притворялся самым несчастным на этой земле, в целом, будучи до чертиков счастливым.Ранний звонок. Наглый луч так и бился в окно, и Доминик от злости задернул шторы до конца. Скверная щель все же пустила каплю света на ковер, что не могло не раздражать, когда ноги прошлись по солнцу.– А-а-а, родной, – засмеялся Доминик, навернув круг по комнате. – Что? Погоди, не-не, я…Сглотнуть. Прокашляться. Сделать еще затяжку и потушить сигарету об стену.– Токио, малыш, – он как-то по-детски улыбнулся. Подлизывается, что ли? – Я все прекрасно помню. Всегда все помню.Эта солнечная щель его доведет. Приступив к следующей сигарете, Доминик вновь попытался плотно закрыть шторы и прижег каемку огнем. Чертыхнувшись, он отпрыгнул и засмеялся в трубку. Разговоры о чем-то серьезном? Да какая разница.– Нет, я еще не смотрел. Сейчас гляну, дай секунду.Тяжелые шаги, скрипучие половицы, сигарета между пальцами. Доминик любил курить даже больше, чем убиваться по собственной жизни и гнобить каждый новый день. Жаль, кончилось пиво. Оно бы пригодилось. Если звонил Токио, Доминика ждал настоящий праздник – они оба это знали. И не потому, что Доминик любил трахать Токио время от времени. Смазливый мальчишка приносил ему здоровские новости.Телефон выпадает из рук на пол, тухнет сигарета, отправленная туда же. Доминик расплывается в улыбке, внимательно изучая монитор уставшими глазами. Он едва вздернут сном, еще сможет обдумать увиденное, улыбнуться шире, сказать мальчишке свое мерзкое ?спасибо?.Фотография окровавленного тела в местной подворотне – то что нужно перед сном. Четыре часа утра, градус в организме, табачный дым затянул всю комнату. Кажется, прежде дымка была природной, не созданной искусственно.– Твоих рук дело? – спрашивает Доминик, когда вновь дозванивается до Токио.– Не-а. Так, подумал, тебе будет приятно, ведь ты не спишь…– Я никогда не сплю в такое время.– И я знаю это. Все думаешь об убийствах? – угадать так просто.– Думаю о том, что завтра снова убью.Отвратительно, но так потрясающе. Так тянет. Хочется смотреть снова и снова, даже если ты на всю голову больной, если омерзителен самому себе как душа и как тело. Ведь так оно и есть. А зачем стесняться правды?Лучше расправить плечи, хрустнуть пальцами, улыбнуться трубке еще раз.– Все для тебя, – говорят ему.– Ты дрянь, – выдыхает Доминик, чуть не облизываясь. Утреннее возбуждение, как мило. – Целую.Очередное убийство. Очередная фотография трупа, сброшенная Доминику на почту. О, он горел с этого, когда Токио любезно присылал ему снимки, делился восхитительными кадрами. Не то чтобы это будоражило. Скорее, настолько Доминик привык видеть смерть перед своими глазами. Он мог бы удовлетворять себя, глядя на эти снимки, – настолько его организм выработал иммунитет к гадостям и грязи.А завтра он и сам добавит фотографию в коллекцию Токио. Ему уже заказали накануне, осталось лишь собрать сумку и выполнить. Всего один выстрел. Ничего личного. Это просто бизнес.Думая о том, что оружие не было вычищено с прошлого раза, Доминик бросил компьютер включенным и под сигаретный дым скрылся в коридоре. Он проверит, не слишком ли впитался порох. Эти засахаренные песчинки на дуле пистолета замечал только он сам, но отделаться от навязчивой мысли убрать их не мог. И он в очередной раз согнулся над оружием, сгорбив спину, прячась в коридорной темноте.Какие-то странные передвижения. Мерцания на экране. Что-то не так, верно?Гамбург. Север Германии, район главного городского порта, западная часть. Здесь Эльба особенно великолепна, разливаясь под кораблями, волной прибиваясь к истоптанным плитам.Но ведь что-то не так. Монитор будто плывет, движется. Снимки то появляются, то снова гаснут, как-то пропадая на рабочем столе. Эксперимент? Шутка? А Доминик все горбится над пистолетом, смахивая масляные пятна, вычищая дуло.Пятый час утра. Сигареты полностью забили горло, не осталось желания курить. Горечь пива прокралась вниз и наполнила живот, даже потеплело на сердце. Разморенный и раскрасневшийся, Доминик прибрал оружие и вернулся к компьютеру. Надеялся посмотреть еще раз, мысленно поблагодарить Токио и подумать о завтрашнем убийстве.Но что-то было не так. Доминик нахмурился, когда увидел вкладку с фотографиями свернутой. Вместо нее на экран вывелось окно браузера с непрогруженной начальной страницей, где-то внизу болтался старый файл с отчетами, почему-то был отключен интернет. Доминик немало выпил, но был достаточно трезв, чтобы помнить, в каком состоянии бросил компьютер.Не уделив этому внимание, он лишь устало выдохнул и тяжело моргнул. Начинало подбивать сном. Доминик закрыл все вкладки, включая и страницу с фотографией, и даже не захотел посмотреть на впечатляющий кадр. Как-нибудь позже. Все сохраняется исключительно индивидуально для пользователя, еще будет время полюбоваться, поразмышлять.Рывком нажать на кнопку и выключить монитор, ногой ударить по системному блоку и полностью отрубить компьютер. Ритуал. Как и тушить сигареты об стены, пол, стеклянную столешницу и даже собственные ладони, если отчаянно напиться; как разбивать бокалы, громко ругаться и звонить Токио по ночам.Доминик упал на кровать, подозрительно обратив внимание на ту жалкую щель, что так и билась между шторами. Он ничего не видел, только подозревал. Захмелевшая голова едва соображала. Хотелось спать, не думать. О мыслях будет завтра. Сейчас не то.Пятый час утра. Гамбург. Свобода, где же ты? Ведь не все было в порядке. Не так мил оказался север в это странное время.Когда компьютер полностью отключился, Доминик уже упал в забвение. На улице стало одним свободным человеком больше. Теперь не только он может попытаться прогнать бессонницу.Свет в окне напротив погас. Наступала еще одна неспокойная ночь.