Часть 37 (1/1)

– Пожалуйста, не смотри, – сказал Хуайсан. Лань Ванцзи тут же отвел глаза от его стола и принялся глядеть на стену с хурмой. Хуайсан, одним рукавом прикрыл рисунок, а другой рукой покопался в коробочке и протянул Лань Ванцзи кисть. Сказал: возьми. Пожалуйста. И правда, те, что здесь есть, подходят только начертать короткую записку, везде нужно путешествовать со своими, ха-ха!.. Лань Ванцзи кивнул и вернулся к своему столу. Хуайсан вздохнул. Поправил съехавший лист. На листе довольно молодого и хорошо одетого господина распяли ледяные копья, вырвавшиеся из земли подобно бамбуковым росткам. Был ли господин красив или нет, разобрать было уже невозможно, потому что одно из копий вышло через глазницу, разъяло ее, и весь череп перекосился. Хуайсан почесал шею. Отбросил волосы назад. Они по очереди заплелись перед зеркалом, как вернулись, и стало намного лучше – и приличнее – жить. Хуайсан потрогал косы. Слуга, который знает эту обязанность своей и наловчился, конечно, делает намного лучше, но хотя бы так. И Лань Ванцзи больше не растрепанный. Да и не был. Хуайсан поднял глаза. Лань Ванцзи глядел на него. Заметил взгляд Хуайсана и продолжил натирать тушь. Хуайсан поджал губы в неловкой улыбке. Подумал: у нас и так случился такой нервный выход, он потратил столько сил. Зачем его беспокоить еще и этим. Да и после того, как я вел себя не самым отважным образом, кто его знает, что он обо мне думает. Я потом приучу его. Потом. Когда вернемся в Юньшень в целости и сохранности. Такие вещи лучше писать, а потом разглядывать в полной безопасности. Я тогда и расскажу лучше, легким голосом. Хуайсан набрал туши, провел несколько раз по краю листа, собирая кончик, и изобразил молодому господину скрюченные пальцы. Лань Ванцзи писал. Осанка, сосредоточение, все как положено. Прическа. Они вернулись в гостиницу и сразу же, конечно, умылись. Поели. Сдувшийся к концу путешествия Вэй Усянь оживился к чаю с яичными корзиночками, ему даже вернулся на лицо цвет. Цзян Ваньинь спросил: болит, что ли? Вэй Усянь браво заявил: не болит, и не болело, вообще больно не было, пф, подумаешь! Лань Ванцзи сказал на это: если успело навредить – нужно лечение. Вэй Усянь отмахнулся: ничего не успело, просто мерзкая ловушка, мерзкие ученики, которые не знают, что делают. Эх, жаль, все вымерли, уж он бы сыграл над ними какую-нибудь шутку в отместку. А Хуайсан поглядывал то на них, то в чашку, и думал: как может повернуться жизнь за один миг, в результате одного события. От, собственно, жизни и здоровья – к боли и страху, а если бы Лань Ванцзи не вспомнил избавления – то и к смерти. Еще несколько мгновений – и что-то бы эта печать в Вэй Усяне напортила безвозвратно. Или не эта, откуда я знаю, как ведет себя – эта, но другая. Мало ли их на свете. А могла бы сесть на меня. И что бы я тогда делал. Обсудить трупы успели по дороге. У ворот на них начала налипать заинтересованная толпа. Проводила до дома доктора. Они оставили тела у него, побыли там, дочка доктора предложила всем чаю, и Хуайсан согласился. Потом дошли до гостиницы. Привели себя в порядок и собрались внизу. Ели в основном в молчании. Опять разошлись по комнатам. Из-за стены не слышно было разговоров, и Хуайсан рассудил: повалились. И сам повалился. Не смог уснуть, изворчался, измял простыни и встал. За окнами только-только начинался вечер. Лань Ванцзи не спал тоже, медитировал на скамеечке. Открыл глаза, когда Хуайсан кончил одеваться. Хуайсан попросил прощения, что сбил его. Лань Ванцзи сказал: мгм. Нужно записать. Они расселись за столы, как в библиотеке, и одновременно зашуршали бумагой. Хуайсан первым же делом обрисовал фигуру распятого во льду молодого господина, который пришел ему в голову, пока Хуайсан лежал без сна и отдыха. Молодой господин, точнее, поза его вышла знакомая: так висели на копьях защитники Нечистой юдоли на свитке о войне Нэ Хуатэна, прапрадеда Нэ Минцзюэ, против поклонников темных искусств. Темные искусства он, конечно же, искоренил, приструнив заодно и мелкие кланы, а Цишань Вэнь воспользовались его походом и напали в это время на Нечистую юдоль. Взять не удалось, конечно же, Нечистая юдоль неприступна, но битва перед нею вышла кровавой, и Нэ Хуатэн нашел, вернувшись, многих своих друзей и подопечных, и в числе них двух племянников, насаженными разозленными неудачей Вэнь на копья. Пролилась еще кровь, но кое-как замирились, и Вэнь теперь называют тот свой набег небольшим дипломатическим инцидентом, а месть Нэ Хуатэна – вероломным нападением. Есть об этом еще и барельеф на обращенной внутрь Нечистой юдоли стороне одной из стен. Высоко, Хуайсан всегда разглядывал его, задрав голову, и с детских пор ничего особенно не поменялось. Хуайсан на другом листе начал юношу, которому разорвало ногу и ягодицу, кожа разошлась, кровь хлещет и заливает ханьфу, а от полы ханьфу тянется по земле след, словно от огромной кисти. Или по полу. По полу было бы ловчее. Обмакнуть огромную кисть, какой пишут огромные же свитки, в кровь, и начертать на полу вражеского дворца что-нибудь угрожающее. Человек – это такая тушечница. Даже, скорее, блюдце, полное готовой уже, хорошо разведенной красной краски. Или баночка с киноварью для печати… нет, в человеке кровь не настолько густая. Хотя и застывает, как желе. Как лед. Они остановились у доктора осмотреть тела еще раз в подробностях. Доктор сказал, что никогда не видал ничего похожего. Лань Ванцзи сыграл, как громким шепотом объяснил Вэй Усянь и без того слыхавшему подобное от Лань Сиченя Хуайсану, призыв душ, но ни один, ни вторая не откликнулись. Хуайсан сказал: так бывает, не всякий отвечает на призыв, правда? Не всякий хочет разговаривать. Лань Ванцзи ответил на это: не знаем имен. Лучше по имени. На чем они покинули доктора. Доктор поймал Хуайсана как самого, что ли, нарядного, и спросил: хоронить ли? Готовить ли хотя бы? Когда молодые господа готовы будут за это заплатить?.. Хуайсан ответил: пока не хоронить, молодым господам еще понадобится. Подержите у себя. Дал доктору денег. Подумал: не жаль, дочь его прекрасно заварила чай. В каждой местности своя еда и своя, видно, вода, потому что и чай получается свой. Да и заваренный разными руками – разный. …Интересно, каково, когда кровь твоя замерзает? Вот скоро и проверю, подумал Хуайсан. Передернул плечами. Сунул кисть в рот, облизал кончик. Принялся рисовать юноше волосы. Растрепанные. Прибранность одежды и волос забирает у общего страха ситуации. Если уж тебе разорвало весь зад – то не вдруг, что-то еще произошло до этого. Хуайсан, цокая под нос, что не догадался раньше, пристроил рядом второго юношу, который вывалил внушительный член и ищет забраться на первого. Прямо рядом с раной, а из крови такая плохая смазка, всем участникам процесса будет очень больно. Но, может быть, так и было задумано? Может быть, устроитель этого – злодей. Хуайсан дал второму юноше в руку печать и насилу, самым кончиком кисти, впихнул на нее ханьцзы ?зло? и ?мост?. Почесал щеку концом кисти с петлей. Сложил листы и бросил в ящик у стола. Промыл кисть, повесил и, поставив локти на стол, принялся наблюдать за Лань Ванцзи. Подумал: он не злодей, это точно. Но он драчливый господин, и это хорошо видно, когда раздражение его или чувство долга, справедливости или защитительности временно превосходит воспитанную сдержанность. Не это ли взращивают в заклинателях? Умение в некоторых ситуациях хвататься за меч и быть беспощадным. Ко злу. Был бы он ко мне беспощаден? Вэй Усяню он не сказал, конечно, лишнего дурного слова, хотя мог бы. И ловушка, и речи его. ?Энергия есть энергия?. Конечно же, он мог сказать это просто взбесить уважаемого Циженя, это хоть какое-то развлечение, а Вэй Усянь достаточно безголов, чтобы ради этой цели навлечь на себя его гнев. Но. Но. Ловушка. И Цзян Ваньинь. ?При мне он никогда?. И снова появляются вопросы: а точно ли – никогда? Так и рождается дурная слава. Каким осторожным нужно быть, чтобы не составить о себе того мнения, какое тебе потом помешает. И как нужно себя блюсти, чтобы составить то, что потом будет само себя поддерживать и отталкивать все другие. С другой стороны, Юньмэн Цзян и в самом деле известны тем, что защищают свои земли от темных искусств и тех, кто использует заклинательство во вред людям, с похвальной строгостью. Тоже – слава. Репутация. На нее ли надеется Вэй Ин, не опасаясь говорить такие слова при молодых господах знатных семей, при учителе Лань? Лань Ванцзи писал с ритмичностью, движения его локтя, шорох рукава, когда он набирал туши и ?воспитывал? кисть – словно музыка. Сердце только стучит с нею не в лад. Хуайсан прижал ханьфу на груди, куда, одеваясь, сунул трофейные платки. Они пригревали, но сердце от них не успокаивалось, а то замирало, то ухало, как огромный барабан. Лань Ванцзи писал. Ничего ему не делается, подумал Хуайсан. Он сегодня победитель зла и наш спаситель, он силою своего знания и отличной учебы оборонил нас, он правильно рассудил, что делать дальше, и мы нашли тела. Ему незачем теперь бояться. Напишет, что он там хотел, события дня в подробностях, пока помнит, и ляжет в свой обычный час. Если даже он испугался, повлияло ли как-то это на его осанку, и прекрасное начертание, и даже выражение лица? Ну ладно, допустим, выражение лица можно сделать какое угодно. Но сердце у него наверняка так не ухает о ребра, как у меня. Хотя все уже закончилось. Хуайсан растер грудь и встал. Лань Ванцзи тут же поднял на него взгляд. – Я спущусь вниз, – сказал Хуайсан. – Не стану мешать х… Ванцзи. Ты занят важным делом, а я, пожалуй, ни на каком сейчас все равно не смогу сосредоточиться. Восхищен твоею собранностью. А я пойду, – он показал веером за плечо, на дверь, – посижу внизу или погуляю на воздухе. Схожу к реке. Я вернусь ко сну. Как ты на это смотришь? Лань Ванцзи кивнул. Хуайсан растянул губы в улыбке. Вышел. Потер грудь. Подумал: все уже кончилось. Совсем нет. Мы еще не дошли до Фэньхэ. Если такие ужасы творятся за ее пределами, то что же в самой деревне? Как славно было бы поговорить с умершими, они бы заранее нас предупредили. Хуайсан потер щеку. Спустился по лестнице. Сразу столкнулся с хозяином и сказал: мне чаю. Забрался за стол около лестницы, скрытый занавесью от остальной комнаты. За занавесью шумел ужин, летел аппетитный пар. Подкатила тошнота, Хуайсан старательно пригладил от груди к животу, медленно подышал. Подумал: попросить все-таки у хозяина пионовой настойки. Да не в желудке дело. Когда хозяин сам принес ему чаю и спросил, когда спустятся остальные господа и начинать ли уже готовить на них. Хуайсан ответил: не знаю, и хозяин наладился уже было идти, но Хуайсан сказал: – Погодите, уважаемый. А нет ли у вас тут какого-нибудь снадобья для душевного спокойствия и телесного укрепления? – Могу добыть женьшеневый порошок, если господин подождет. – Побежишь в аптеку к своему зятю, уважаемый? – спросил Хуайсан со смешком, покачав веером в направлении хозяина. Хозяин посмеялся тоже, сказал: – А как же. Лучшая аптека в Фуляне! Что бы кому ни понадобилось – всегда можно там найти. Сам доктор отправляет за снадобьями, и господин Лэй Ву посылал слуг. – Лечиться от своей недавней болезни? И как, вылечился ли? Хозяин стал коленом около пустой скамеечки рядом с Хуайсаном, наклонился к нему ближе и проговорил, косясь на занавесь: – В том-то и дело, что раньше-то посылал, а теперь нет, будто ему ничего не надо. Как раз когда началась болезнь. – Может быть, он просто обращается к другому аптекарю? Хозяин отстранился, поглядел на Хуайсана, словно тот предал давнюю их какую-то договоренность. Сказал с достоинством: – Невозможно. Другие едва что-то знают, что они там могут приготовить. Если не к ним, то куда еще? Туда, где толкается меньше народу, подумал Хуайсан, и где берут подешевле, не заставляя приплачивать за славу лучшего аптекаря в городе. Хотя господин Лэй Ву и богат, а богачи как раз на здоровье не жалеют денег… Аптека поменьше – меньше слухов, что ты, например, послал слугу за лекарством от стыдной болезни. Чтобы слово не пошло в народ, а народ не рассказал, допустим, первой жене. Или даже без посредства народа: жена посылает за омолаживающими составами в ту же самую первую аптеку города, и кто-нибудь там может проговориться. Ха, подумал Хуайсан. Но я все это придумал. А как на самом деле, еще не понятно. Хозяин ждал. Хуайсан спросил его, как, в таком случае, туда добраться? В самом деле, лучше дойти самому да спросить совета. Допил чай. Вышел на улицу. Вечер совершенно не спешил, только солнце переползло на другую сторону неба, чем когда они выходили. Словно несколько дней уже прошло между нынешней многолюдной улицей и темным лесом. А сердце все не успокаивается. Хуайсан постоял на набережной, проводил взглядом несколько лодок и несколько гуляющих по мостам девичьих компаний под расписанными орхидеями зонтиками. Покивал им вслед: со вкусом. В глаза бросилось синее. Хуайсан повернулся к реке спиной, закрылся веером и глядел на стражника в доспехах, и ничего бы в нем особенного не было, если бы не синий. Синее на коричневом, орлиные перья на шлеме, а рядом с ними, на них – маленькие и ярко-синие. Хуайсан сунулся было себе за пазуху, но вспомнил, что перья он оставил дома. Дятлово и чье-то еще, не сойки, а… да чье угодно, купили у торговца и украсились, а торговец мог привезти откуда угодно. Зимородок? Похож… Стражник тем временем перешел по мосту, Хуайсан видел только его плывущий поверх живого людского потока плюмаж. Прикрываясь веером, пошел за ним. Подальше, чтобы стражник не видел, но не теряя его из виду. Останавливался у лотков ненадолго, купил даже пару слив, обтер о рукав и начал есть. Стражник свернул в проулок. Хуайсан подождал, чтобы он углубился в него, и шмыгнул следом. Подумал: ходит и ходит. Его город, блюдет, допустим, порядок. Только что-то я не видал других. Он один. Может быть, он вообще не местный, охраняет недавно прибывшего господина. Но тогда почему он не рядом с господином? Пошел по поручению. Вот как раз идет в ту же сторону, в какую хозяин направил Хуайсана к своему зятю. А вон и вывеска… но стражник прошел мимо, даже не взглянул, было ему совсем не туда. Хуайсан делал вид, что любуется крышами, ищет среди вывесок и флагов нужные, улыбался встречным, переходил то на одну, то на другую сторону улицы, не пропускал ни лотки, ни торговцев у стен. Гулял. Я гуляю, разве можно мне это предъявить? Стражник подождал, пропуская повозку, и свернул в очередной раз, и Хуайсан узнал улицу. Прижался к стене, взошел наполовину на ступени… что это? Ах, бани… Проводил стражника взглядом. Подумал: вот это будет занятно, если ему туда. Стражник исчез в воротах дома доктора. Хуайсан похлопал веером по губам. Посторонился, ушел с пути купальщиков. Перебрался поближе к дому доктора, перешел на другую сторону улицы, к стене под сень разбежавшихся поверху ветвей. Нагнул одну, занавесился, сделал вид, что нюхает, хотя что там было нюхать, одни листы, никаких цветов. Поглядывал. Стражник пробыл недолго. Обратно пошел той же дорогой. Миновал Хуайсана, не повернул к нему головы. На перчатках у него блеснули синие, в цвет пера на шлеме, бусины. Хуайсан выждал и пошел провожать его и обратно, все так же замирая у лотков и переглядываясь с прохожими. Стражник миновал мост, Хуайсан – за ним. Так они прошли мимо гостиницы, мимо храма и мимо мостков к беседке, которую называли тут Зданием наблюдения за ветром, и которую рекомендовал посетить хозяин до отбытия из Фуляня. Беседка и беседка, подумал Хуайсан, на островке на водах, как это и прилично. Вид, к сожалению – на город, в беседке на водах как-то неуютно писать город, напрашивается озерный пейзаж. Или, в самом крайнем случае, письмо другу о том, что с тобою приключилось в дороге до этого самого места. Стражник вышел на площадь напротив храма, и направился к богатым воротам в длинной стене. Вот оно что, подумал Хуайсан. А храм, наверняка – в честь предков этого самого господина, хозяина этого самого дома, чья крыша так важно возвышается над стеною. Стражник исчез за воротами. Хуайсан со щелчком сложил веер. Оглянулся. Подумал: далеко идти. Но ладно, я ведь гуляю. А возвратиться в гостиницу, в комнату со спертым воздухом, который еле-еле лезет в грудь, к Лань Ванцзи… нет, к нему, безусловно, можно и даже отрадно. Хуайсан улыбнулся. Подумал: я вернусь к нему с чем-то. Не с пустыми руками. На полпути по своим же следам подумал: я ввязываюсь, и вдобавок сам, никто меня не тянет. Кроме цзэу-цзюня, который выпихнул меня на эту проклятую охоту. Но сверх этого у меня никто пока не требует. В этом городе что-то творится совершенно так же, как в лесу, но в городе меня хотя бы не будут есть, вешать болезненные печати на мягкое место и ставить в неловкое перед Лань Ванцзи положение. Хуайсан вытянул прядки. Под волосами пробежали мурашки – эхо недавних прикосновений. Неужели это было сегодня? Хуайсан остановился было, краем ногтя легко тронул себя за шею под ухом. Кожа на лопатках съежилась, и сладко поежился весь Хуайсан. Подумал: потом. Потом я об этом подумаю, это будет мне награда за долгое хождение. Солнце село на городскую стену, народ понемногу редел, некоторые торговцы рассовывали товар по корзинам и сдергивали полотна с лотков. Хуайсан прошел под знакомой уже веткой, перешел дорогу, проник в приоткрытые ворота и тут же наткнулся на докторскую дочку с подносом грязной посуды. Чашки и тарелки, поставленные одна в другую, высились ей чуть не до подбородка. Хуайсан поздоровался и, старательно оглядывая землю и хмурясь, спросил: – Не находила ли ты тут драгоценную жадеитовую бусину? Она куда-то пропала, я обнаружил это только что. – Я не брала, – сказала дочка доктора тут же. Хуайсан разрешил ей отнести посуду, куда ей требуется, а сам пошел рядом, все так же вглядываясь в землю и иногда попинывая траву. Землю тут не засыпали гравием, одинокая во дворе сосенка росла прямо из зелени. Хуайсан проводил дочку доктора вокруг дома, к навесу, где на столах сушилась на войлочных ковриках разнообразная посуда, какая просто, какая – донышками вверх. Он готовит собственные снадобья? Или просто много ест?.. – Не бывало ли тут никого, кто мог бы взять? – спросил Хуайсан. – Кого-то достаточно нечестного, чтобы нашел бусину и не вернул ее вам? Дочка доктора сгрузила поднос на стол и повернулась к Хуайсану. Сказала: – Может, господин обронил в другом месте? Я не брала. – Я не говорю, что ты! Я говорю, что к доктору ходят помногу каждый день, и самый ведь разнообразный народ. А бусина воистину ценная! Мастерская резьба, дорогой подарок… Ах, как же я так! – Хуайсан схватился за голову, потом еще и стукнул себя веером повыше лба. – Ужасно, ужасно, где же теперь искать? Я видел человека, который выходил отсюда сегодня, может быть, спросить у него? – Которого человека? Здесь их правда бывает много. – В доспехах. – А… стражник господина Лэй Ву, – сказала дочка доктора. Принялась закатывать рукава. – Зачем бы ему брать? – Подарить господину и этим выслужиться! Или принести жене, чего проще. Оставить себе и продать. Это довольно-таки деньги! Ай, ай, как же я так умудрился! – Хуайсан схватился за голову и забегал по двору. Заглянул под стол, вокруг дочкиных ног, запыхался, оперся на колени. Поднял несчастную голову, спросил: – А отец-то твой не видал? – Не знаю. Может, и не видал. Спросите его, господин. Только я не думаю, что у него было время ходить и подбирать. И сейчас тоже. Если вы не с болями, то… – Я очень даже с болями! – Хуайсан схватился за грудь и за поясницу. – Мне сделалось весьма дурно от таких дел! – Он раскрыл веер, обмахнулся и пошел обратно в обход дома, к главной двери. Свернул сразу в заднюю комнату, куда днем затащили тела. Тела так и лежали на столах, куда их водрузили, но были уже плотно завернуты в полотно. Хуайсан поискал край, попытался выцарапать из-под трупа. Руки вблизи него холодило. – Господин? Хуайсан обернулся. Сложил веер и, помавая им, заявил: – Я сегодня был здесь и обронил драгоценную бусину! Не находил ли ты? – Ничего не находил. Хуайсан покачал головой, поцокал языком, рассказал доктору, какой он разиня, и что же теперь делать. Куда могла закатиться? Он нырнул под столы, обошел, наклонясь, доктора кругом. Вернулся к телам, подергал полотно. Сказал: – Упала куда-нибудь сюда, а ты вместе с нею и завернул. Нужно заново осмотреть! – Если что-то найдется, то господин Лэй Ву передаст вам, попросите у него в ближайшие дни. – Господин Лэй Ву? А он тут при чем? – Он по щедрости своей решил подержать тела у себя, пока не найдутся родственники, а потом хорошенько похоронить. Он всегда сочувствовал каждой беде Фуляня. – А что же, не нашлось еще родственников? – Хуайсан, обмахиваясь, оперся на стол рядом с телом. – Слухи распространяются недостаточно быстро? Кто отправил родственника в путешествие и не дождался, тот должен уже стоять на вашем пороге и проверять, пропалец ли объявился. Разве нет? – Значит, еще не всем известно, – сказал доктор и развел руками. – Значит, всех досчитались. Я не знаю этих тоже, а я почти всех знаю в Фуляне. На кого-то, конечно, похожи… В лесу сходится несколько дорог от разных деревень. Может, оттуда они. – Из Фэньхэ, – сказал Хуайсан. Доктор вздохнул, но озираться по сторонам, даже и незаметно, не стал, и глаза его не забегали, и руками он не стал вдруг делать странных жестов. Сказал только: – Если там творится что-то дурное, значит, оттуда. Потому что смерть у них дурная. Давно у нас никто не умирал от заклинания… – А заклинатели-то в Фуляне есть? – Свои – нет. Давно были, а теперь нет, надеемся на приглашенных. Да нам обычно и не надо, город защищен. Редко только, как сейчас. Вот, отправили же в Гусу Лань, нам и прислали господ. – А господин Лэй Ву? Сам не колдует ли? Не держит при себе кого-нибудь способного? У богачей так принято. – Не знаю, как там у богачей, – сказал доктор, – но ни разу его никто за этим не застал. Что вы. Честнейший господин. Жаль только, он с тех пор, как женился… – Доктор поглядел на Хуайсана с подозрением, будто это он сказал что-то непристойное, и махнул рукой. – А, ладно, не могу жаловаться, он вот мне платит за заботу о телах, если какие-то без родных, а теперь, этих-то, вовсе взял на себя. Хуайсан сложил веер и потрогал щеку. Подошел к доктору. Спросил: – Молодая жена направила его ходить к другому доктору? – Другого-то нет, так, недоучка один! – Доктор скрестил руки на груди. – К нему в здравом уме никто не обратится. А господин Лэй Ву в самом деле перестал за мною посылать, я и сам приходил, когда услышал, что он заболел, но жена его меня отвадила. Сказала, что ухаживает за супругом сама. – Заботливая. Это ли не истинная женская добродетель! – воскликнул Хуайсан, и доктор медленно кивнул. Хуайсан добавил: – Значит, невелика и хворь, раз доверяет жене. Было бы что-то серьезное, прибежал бы к тебе, уважаемый, жена там или не жена. А, но куда же она делась?! – Хуайсан принялся заглядывать в углы и бормотать под нос: закатилась, убежала… я же был именно здесь… Спросил голосом ?между прочим?, не поворачиваясь к доктору: – А ведь было тебе заплачено, чтобы ты подержал тела у себя, а? Что-то недолго ты держал, а тела эти еще нужны. – Если нужны, попросите у господина Лэй Ву, я уж, извините, господин, не мог не откликнуться ему на просьбу. Ужели он не пустит сделать все, что нужно? Гм, подумал Хуайсан. Мгм. Ну что ж, пусть верят в это. Сподобится вернуть деньги как честный человек? Заплачено-то было. Ладно, этого честного человека можно потом будет подловить на этом моменте. Чай, тем более, был хорош. Хуайсан обошел комнату, поприседал у шкафов с кувшинами и книгами, попричитал о потерянной бусине и спросил: – Что, спрашивал ли господин Лэй Ву, я имею в виду, через своего посланца, много ли ты узнал о телах? – Не спрашивал. На что? Если будет такое дело, что ему будет надо, то я расскажу, конечно. Он спрашивал, однако, как господа заклинатели работали. Я ответил, что не ленились, делали ритуалы, все в порядке, слова дурного не сказал. Еще бы, подумал Хуайсан. И еще подумал ?они?. А я без меча и без гуциня, и не говорил умных фраз, стоя над трупами. Я сидел подальше и пил хороший чай. Меня он заклинателем не посчитал. Это просто отлично. А господин Лэй Ву не спросил о телах и не вызвал доктора к себе расспросить с глазу на глаз, из первых практически рук. А ведь причина смерти удивительная, неужто не интересно? Он, что ли, всех поубивал? Лично? Зачарованным мечом. У богатого господина самое место быть дорогому зачарованному мечу, у кого еще? Чем ему помешали эти беглецы в простой одежде? – Скоро ли придут за телами? – спросил Хуайсан. – Я сам повезу сегодня, закончу с ними только. И если я ничем больше не могу услужить господину… – Найдешь бусину – сохрани! – сказал Хуайсан строгим голосом и ткнул веером в сторону доктора. – Я еще зайду. Как же так неудачно, и тут нет… если я обронил ее на улице, то теперь и не найти! Кто-то обязательно схватил, Фулянь такой живой город. Доктор ответил коротко: да, не без этого, и принялся вытеснять Хуайсана из дома. И даже чаю не предложил, не то что в тот раз. И все-таки не предложил вернуть деньги за ?постой? тел. Хуайсан вышел за ворота и раскрыл веер. Подумал: вернуться в гостиницу, рассказать… что? О пере? Стража господина Лэй Ву знаменита тем, что ходит в лес. Ходила. Тогда один из них и обронил перо, почему бы и нет? Оно лежало не поверх трав, а немного внутри, словно они обросли и распустились вокруг него. Но тела. Какой щедрый. Так я и поверил, что он будет пускать всех, кто попросится опознать. Прибрал, нет другого слова. Чтобы… что? У Лань Ванцзи все равно не вышло призвать души. И доктор наверняка сказал об этом. Или не сказал, что он в этом понимает… и господин Лэй Ву занервничал. Он и убил, и… сжег целую деревню, раз оттуда нет вестей? Хуайсан шел по только что хоженым улицам, похлопывал веером по ладони. Остановился у лотка, чей хозяин и не думал собираться. Самое его время – вечер и ночь. Хуайсан спросил, почему он должен купить кувшинчик у него, а не зайти в рюмочную. Лоточник ответил, что в рюмочной наливают то же самое, только дороже, а тут терпкое и пахучее – или деликатное и сладкое, на ваш выбор. Могу перелить в красивый кувшин с изречением, если идете в гости. Хуайсан выбрал пахучее и в простом кувшине. Засунул себя в проулок, который тесно подпирали две стены богатых домов, согнал с места кошку, хозяйку, видно, этих мест. Сунул веер за пояс сзади, потому что вино губительно для бумаги и туши, откупорил кувшинчик и сунул пальцы. Брызнул себе на ханьфу, потом зашипел от собственной несообразительности: так и буду пахнуть! Как это потом смыть, когда уже не нужно? Ай!.. Он покачал головой и обмазал вином щеки и шею, под подбородком, вокруг рта. Руки. Попрыгал на месте, подергал рукавами, проветривая самый резкий дух. Растер лицо. Замахал на него ладонями, чтобы вино улетучилось. Бесцветное, хотя и слегка мутное, не должно оставить заметных следов. А если бы даже и оставило: есть такие господа, которые пьют, и льется не только в рот, а еще куда угодно. Сами себе становятся винными флагами, хоть вешай на шест. Хуайсан закупорил кувшинчик, оставил в проулке, кое-как развернулся, цепляясь ханьфу за стены, и выбрался на волю. Раскрыл веер, пошел неторопливым шагом, задирал голову и глядел на колонны и крыши, не стесняясь явно не местного своего облика. Даже рот приоткрыл. Пусть видят и запоминают, что ходил тут какой-то, глазел. Откуда я знаю, кто и в какую минуту, и с какого расстояния на меня сейчас смотрит. Хуайсан остановился на площади у храма и оглядывал его некоторое время, кивая самому себе. Проговорил громко: прекрасно! Прекрасно. Развернулся к дому господина Лэй Ву и неторопливо пересек площадь. Сложил веер, постучал в ворота. Не подождав, как это было бы совсем уж прилично, застучал снова. Ворота приоткрылись, из них высунулся слуга, вгляделся, вдохнул и сказал: – Иди отсюда. – Так ли приветствуют ученых и изящных гостей! – сказал Хуайсан невнятно, проглатывая согласные, и речь стала похожа на мычание безумца. Хуайсан твердой рукой ткнул веером слуге чуть не в глаз. – Я слыхал, что здесь живет господин Лэй Ву, что украшает свой дом с замечательным вкусом, и знатоки могут полюбоваться картинами известных мастеров. Слуга задумался. Вот будет забавно, если никакой живописи господин Лэй Ву не собирает, подумал Хуайсан. Слуга подумал и сказал: – Денег не даем. – Я кто тут по-твоему, пьянь подзаборная?! – возмутился Хуайсан невнятно, но с большим чувством. Махнул веером на слугу. – Я ученик и помощник самого мастера Ма Мина! Известного, например, свитком ?Путешественники среди гор и вод?. – Продаешь? – Не продаю и не покупаю, а желаю осмотреть, потому что господин мой и учитель не нашел списка коллекции… а! Тебе не впрок. Иди позови господина. – Господин болеет и никого не желает видеть. – Тогда позови госпожу! Или кого-то понимающего и культурного, я уж буду объясняться с ним. А не с тобою! Слуга не рассыпался в любезностях, но ворота отворил. Попросил ждать здесь. Хуайсан застыл на широкой, словно в храмовом дворе, дороге, принялся оглядываться, помахивая веером. Стражи во дворе не было. А где же все? У покоев? Что за странное решение. И вообще двор пустынен, что его, конечно, красит: простор без людей, широкую дорогу перебегает усыпанная озерной, видно, галькой тропа. Два небольших пруда у самых ступеней, слегка заросшие, но не слишком. Прекрасно, подумал Хуайсан. Господин умеет украшать. Либо предки его, а господин просто тут живет. Хорошо, если он понимает в искусстве, всегда приятно поговорить со знающим человеком. А если не понимает – то тоже хорошо, можно дурить как хочешь. Богатые господа нередко хотят прослыть еще и изящными, но не знают, что к этому нужно прилагать большие усилия, а не просто купить самую дорогую картину и пригласить поэта на чай. Вот бы и меня пригласили на чай. Но с другой стороны, совсем уж задерживаться не стоит, сейчас притащится доктор с телами, не хотел бы я с ним столкнуться. По ступеням торопливо, совсем для женщины неприлично, сбежала богато одетая госпожа. Развевался лиловый с красным шелк в сливах, звенели бусины на вычурной, словно свадебная, заколке, мотался от торопливых шагов шарф. Госпожа отмахивала веером, словно генерал, а веер женский, с играющими рыбами. Что за странный вкус. Хуайсан взял свой веер к груди, подумал: что-что, а в Цинхэ Нэ одеваются краше всех. За госпожою еле-еле, нетвердым шагом успевали две бледные служанки. Держала их всю ночь на ногах, одно подай, другое принеси? Загоняла уже с утра? Или они болеют, как и господин, заразились от него… и заразят теперь меня? Мало ли, что не ходит он в аптеку, подумал Хуайсан, жена сама знает травы, вон, румяная, неумело напудренная, так что румянец этот виден, и веером машет, как мечом. – Господин Лэй Ву никого не звал! – сказала госпожа неожиданно приятным голосом еще на ходу. Остановилась от Хуайсана поодаль. Хуайсан сложил руки на веере и церемонно поклонился. Проговорил, все еще мало выговаривая согласные: – Я наслышан о несчастье и приношу самые искренние пожелания здоровья! Теперь-то я вижу, что зря меня понукали господа заклинатели, говоря, что иные и выдумывают хвори, чтобы закрыться ото всех. – Что? Какие заклинатели? Хуайсан завел одну руку за спину, веер приложил к груди и завел размеренную речь: – Меня зовут Цзюнь Ли, мы с учителем моим и господином Ма Мином остановились в Фуляне в одной из гостиниц, самой приличной. Мы прибыли сюда, чтобы писать виды озера, о котором столько говорят! Воистину, за прекрасным пейзажем гонишься пуще, чем за знатной невестой, ха-ха! – Он качнул веером в сторону госпожи. – Господин Лэй Ву наверняка бы легко согласился с этим, ведь свою прелестную невесту он уже догнал, и лишен теперь тягот одиночества. За госпожой для нежного портрета, правда, гоняться можно не хуже, чем за пейзажем, если хотите знать мое мнение. Ха-ха! – Госпожа не стала смеяться, а прищурилась. Втянула носом. Хуайсан прикрылся веером и пробормотал: – Я немного выпил ради вечерней веселости, но вы бы видели моего учителя, мастер Ма Мин набрался так, что мне пришлось волочь его к кровати на себе. За ним это водится, но поверьте, это нисколько не мешает ему видеть красоту природы и переносить ее на свиток, а даже, я бы сказал, помогает. Долга и трудна была наша дорога до Фуляня! И по дороге мы как раз столкнулись с заклинателями, а потом еще и оказались рядом в гостинице на ужине. Когда мастер Ма Мин объявил, что пойдет, как это заведено, в самый красивый дом осмотреть коллекцию живописи, конечно же, со щедрого позволения хозяина, сказано ему было, что господин Лэй Ву, вне всякого сомнения, самый изящный господин Фуляня, сейчас болеет и никого не пускает. На что заклинатели ответили, что это еще неизвестно, сказать можно что угодно. – Госпожа нахмурилась, и Хуайсан замахал веером. – Не думайте, что я поверил! Напротив, если я своими глазами увижу, что господину Лэй Ву нездоровится, я тут же, как вернусь, докажу им, что они неправы! Если болезнь заразная, а я этого довольно-таки боюсь, – Хуайсан отступил на полшага и загородился веером, – то я лишь издалека засвидетельствую почтение, а господин Лэй Ву, возможно, будет рад, что его коллекцией и вкусом интересуются, и это придаст сил его выздоровлению. Не однажды так бывало! Для того к больным и ходят гости развлечь, не так ли? Впрочем, это решать уже хозяйке дома, – Хуайсан снова глубоко поклонился, – как она рассудит, а я прошу лишь оглядеть картины, какие у вас есть. Нигде было не найти списка коллекции поместья Лэй! Возможно, господину Лэй Ву однажды потребуется помощь в составлении такого списка, и я с радостью возьмусь за эту работу. Пока я тут, во всяком случае. Я отлично записываю все шедевры мастера Ма Мина! – Наняться решил? – спросила госпожа без любезности. Экая грубая, подумал Хуайсан. А лицо красивое, глаза – как росчерки. Похоже на братьев Лань. Даже именно Ванцзи. А еще маленький нос и рот, треугольный подбородок… могла бы быть красавицей, если бы не цепляла на себя все украшения подряд, как жена торговца, которому вдруг повалили деньги. И не мазалась бы так странно. Куда смотрят служанки. Себе под ноги. Стоят – шатаются. Если это болезнь, я надышался. Ну что ж, не умру от печати на стыдном месте – умру от недуга. Хотя бы посмотрю на картины, в страшном лесу было не на что и поглядеть перед смертью. На Лань Ванцзи. Хуайсан тихонько вздохнул. Прищурился, подался вперед, спросил: – Что-что? Пожалуйста, госпожа, повторите, я совершенно глух на оба уха, – он показал веером себе на правое ухо, – и читаю по губам. Иногда не преуспеваю. – Глухой? – спросила госпожа, хорошенько двигая на этот раз губами. – О да! Мастер Ма Мин не хотел даже брать меня в ученики, но потом рассудил, что я не стану подслушивать, не буду распространять сплетни, ведь они до меня и не дойдут, и лучше сосредоточусь на том, что вижу, если не стану отвлекаться на звуки. Вот, – он покачал веером, – я написал это через год после того, как оглох. А до того не мог изобразить и одной сосновой ветки так, чтобы она была похожа на сосну! Все к лучшему, не верно ли я говорю? Но я снова отвлекся, это, наверное, вино, да кто себе не позволял несколько чашек к вечеру! К вечеру начинается самая жизнь, про господина Лэй Ву говорят как про веселого, значит, и он засиживался. До болезни, по крайней мере. Надеюсь, я верно рассудил о его привычке. В гости отлично ходить вечером, когда у хозяев уже сделаны все дела, и они благостны после ужина. Так вот, я был бы счастлив, если бы вы наняли меня составить список коллекции! Потом нужно его обязательно распространить, отдать в библиотеки знатных семей, и скоро о вас станет известно как о держателях живописных сокровищ и культурном, изящном доме. Это ли не слава, которой все мы желаем? Что деньги? На деньги можно купить еды и вина. Что власть? Тебя ославят за то, что ты сделался со временем тираном. А вот культурность – это самая лучшая рекомендация! С некультурным человеком не будут и говорить, и вести никаких дел. Человек живет для того, чтобы либо создавать прекрасное, либо наслаждаться. Не верно ли я говорю? Госпожа подумала и кивнула, качнулись серьги бусины на заколке. Хуайсан перевел дыхание. Сложно говорить непривычным манером, и сложно оставаться спокойным, когда сбоку, из-за павильона к тебе подходит стражник. Госпожа не давала ему пока знака, и стражник остановился поодаль. Тот же самый? Почему всего один? У них плохо идут дела? Но украшения госпожи… – Я не потревожу господина, – сказал Хуайсан, – и не доставлю хлопот никому в доме. Проведите меня до своего самого любимого шедевра, и я останусь там совершенно сам по себе, и дорогу назад найду вполне. Но если госпожа составит мне компанию!.. Что может быть прекраснее – госпожа дома мало того, что красива, так еще и умна и умеет поддержать разговор об искусстве. Я непременно расскажу это всем, кого встречу! Госпожа хмыкнула, задрала подбородок и сказала: – Иди тогда за мной. Но никуда не отлучаться! – Конечно, конечно! Мне никуда и не нужно, кроме места, откуда будут видны картины. Госпожа развернулась и пошла первая, служанки подождали, пока Хуайсан пристроится за нею, и зашаркали следом. – Что там еще говорили заклинатели? – спросила госпожа. Хуайсан молчал, покачивал веером и разглядывал двор. Стражник так и остался у стены. Госпожа обернулась и повторила, двигая губами. – А! – сказал Хуайсан. – Я не все разобрал, они ели, когда человек ест, не прочтешь по губам так просто. Да и интересовало нас с мастером Ма Мином только про вас, ибо где еще искать сокровища живописи, как не в богатом и со вкусом устроенном доме! Да с такой прекрасной хозяйкой. Когда хозяйка миловидна – то и дом цветет! Госпожа отвернулась и сказала будто сама себе: вот именно. Вот именно, подумал Хуайсан, красивая ведь женщина. Не самого молодого возраста, но все, что нужно, в ней сохранилось. Длинные пальцы с острыми ногтями, поддерживающие край рукава, маленький рост, ловкая, хотя и торопливая походка. Словно господин Лэй Ву взял ее в жены из семьи не самого изящного воспитания, и теперь балует. Цепочки-то золотые, а бусины яшмовые. Браслеты еще, которыми она умудряется не звенеть при каждом шаге. Госпожа свернула и повела Хуайсана по правой галерее. Хуайсан ахал резьбе на колоннах и прекрасному изумрудному тону занавесей. Словно в лесу. Но намного лучше, чем в лесу: в лесу деревья, теневая сырость, голый зад Вэй Усяня и трупы, и никакой человеком сделанной красоты, кроме красоты ловушки и ее печати, а здесь – пожалуйста, колонны. То, что напоминает лес, иногда бывает даже лучше, чем лес. Ты видишь усилие. Хуайсан поделился этой мыслью с госпожой. Они дошли уже до первой двери, госпожа обернулась и сказала: – Среди людей жить приятнее, чем в лесу. – Воистину! Воистину! – воскликнул Хуайсан. Госпожа завела его в, видимо, библиотеку. Обширную, как библиотека Гусу Лань, только не круглую, а прямоугольную и в один этаж. Со столами, выстроенными рядами, как в учебной комнате, и с бесконечными книжными полками. Госпожа повела рукавом. Хуайсан восхитился ученостью хозяев. Подумал: не знаю ее имени, а она сама его не называет, и не приказывает служанкам упомянуть его, чтобы я прилично услышал… увидел. Простые манеры, неужто взял ее из деревни? За красоту или другие достоинства. А хотя бы за то, что знает травы. И вот он заболел, и это оказалось полезно. Как чуял. Прекрасная история любви и предчувствия. В проемах между шкафов напротив круглых окон висели свитки. Хуайсан устремился к ним. Подошел, потом отошел подальше, подпер веером губу, склонил голову. Воскликнул: прекрасно! Не правда ли, прекрасно? Серия, а сразу по тону и мазкам видно, что это серия одного мастера. Серия лазурных пейзажей. Снежный пейзаж, пейзаж с горой над еловым лесом и пейзаж с горой над песчаным пляжем, а на переднем плане – сосны. Хуайсан повел веером сверху вниз, сказал, дернув головой к госпоже: – Необычно длинный формат, но как мастерски художник располагает детали. Подбирает главные формы, вовсе не кажется, что они заключены в ограниченном пространстве, будто им тесно. Наоборот, мы совершенно натурально смотрим, хотя взгляд наш, насколько я знаю, располагается вот так, – он повел веером параллельно полу. – Здесь нужно, конечно, переучиться. Кто это? – Хуайсан подошел ближе, прочел стихи и разглядел печати. – Ах, вот оно что. Богато! И целая серия, уж знаю я господ, которые гонялись за недостающими свитками, а здесь подборка. Вам повезло! Но не прекрасно ли? Их купил сам господин Лэй Ву или его предки? Госпожа ничего не отвечала. Хуайсан повернулся к ней. Она сказала: – Это было еще до меня. – Конечно, конечно, фамильные теперь реликвии. Вы и на вашем веку накопите многие, и я советую приобретать, хорошенько подумав, ведь работа не каждого мастера считается достойной вечного хранения. Вот, например, мастер Ма Мин… Хуайсан начал расписывать достоинства работ придуманного им учителя, а сам подумал: хотел бы я быть учеником и помощником художника. Архивариусом его черновиков. Что это была бы за судьба! Но она не свела бы меня с Лань Ванцзи. И не у дагэ бы я родился. В смысле, не ему братом. Это было бы печально. Я бы не променял. К художнику еще можно будет пристроиться, какие мои годы, не съели бы меня только в этом лесу, а людей нельзя заменить на других. Госпожа слушала, потом соскучилась, слышно зевнула в рукав и сказала: – Я приведу мужа. Ненадолго. Пусть он это послушает. И не говори потом, что он придумывает! Он очень слаб. Но про изящество послушает. Расскажи потом всем, как видел его в недобром здравии своими глазами. Хуайсан с поклонами заверил, что конечно же, непременно, всем-всем, кого встретит, и даже этим задавшимся заклинателям, которые рассудили поспешно, ничего не зная о ситуации. И мастеру. Пригласить ли мастера Ма Мина завтра? Я прослежу, чтобы он к тому моменту протрезвел. Госпожа ушла, не согласившись и не возразив. Оставила одну из служанок. Та стала у двери. Хуайсан принялся обходить библиотеку от одного свитка к другому. Вот работы другой уже кисти, утята под лотосовым листом… это понравилось бы Цзян Ваньиню… а может, и не понравилось бы, мало ли он видал таких у себя, что в Юньмэне еще и писать, кроме лотосов да водяных птиц. Может, есть работы лучше. Писал ли Вэй Усянь подобные сценки? Или решил, что он художник, в обход этого? Какой бы он ни был рисовальщик, он смелый заклинатель и собранный, когда нужно, молодой мужчина, он перетерпел явно сильную боль, он не потерял присутствия духа после. Вот что стоит ценить в эти дни, и что не ценишь, может быть, на учебе в безопасном Юньшене, потому что все это происходит громко и с лишней темпераментностью, но начинаешь – в злом лесу. Хуайсан покачал веером, поглядел на служанку. Служанка отвела взгляд. Она-то была одета красиво и скромно, розовый и сиреневый с синим пояском. Синий оттенка зимородкова пера. Украшения на доспехи и одежду слуг придумывал один человек? Но он, похоже, умер прежде, чем в доме появилась госпожа, и не посоветовал ей. А могла бы быть такой сердцеедкой. Впрочем, вон, счастлива ее судьба, на нее обратил внимание богатый господин и благодетель целого города. Хуайсан перешел к свитку с болотом. Над ним витал белый туман, из него показывались серые камни и кочки, а на твердой почве вдали росли низкие деревца без листвы. И над всем этим горел яркий розовый закат. Смело, необычно и зловеще! Хуайсан вглядывался. Сдержал себя, чтобы не обернуться на шаги. Его окликнули, он продолжал разглядывать свиток, наклонился к печати в нижнем углу. – Давай, покажи ему, – сказали голосом госпожи. – Постарайся. Я слежу. – Постараюсь, – ответили мужским голосом. Хуайсан смотрел в свиток, не видя. Служанка влезла между ним и работой, сказала вполголоса: – Господин. Под глазами у нее залегли запудренные тени. Пудра под конец дня осыпалась и стала прозрачна, как и самая кожа, а под кожей – синие жилы. И губы – не намазанные и бледные. Пьют снадобья для отбеливания? Если хорошенько испортить желудок, то будешь благородно бледен даже без пудры, но я на такое не пойду, думал Хуайсан, оборачиваясь, куда показала служанка. Поклонился. Сказал: – Многажды счастлив и польщен тем, что господин сам, лично решил встретиться со мною! Скромным учеником известного мастера Ма Мина. Постоял в поклоне, выпрямился. Господин Лэй Ву, внушительный мужчина с бородкой вроде той, что крутит Лань Цижень, прохаживаясь среди рядов, поднес к губам платок и кашлянул неглубоко, будто першило в горле. Под руку его поддерживала жена, плотно обхватывала обеими руками так, что у господина поднималось плечо. – Никого не хотел принимать, но не могу упустить культурной беседы, – сказал господин Лэй Ву. Голос вполне живой. Чем это он болеет? На лице и руках не видно язв или странных пятен. Хуайсан, не подходя, на всякий случай, близко разразился еще раз историей о выпившем мастере и списке коллекции, и о своих самых подходящих качествах его составить, а также распространить, а вознаграждение за это большого и не потребуется, практически из одной только любви к прекрасным картинам… А нет ли среди вашего собрания изображений местного озера? Мы с мастером Ма Мином отправимся его писать, для того и прибыли в Фулянь и скоро отбудем дальше. Хотелось бы узнать взгляд других мастеров и научиться у них видеть. Вы понимаете? Господин Лэй Ву кивнул. Снова кашлянул. Жена его, прилипши к боку плотно, уложила щеку на круглое плечо, а одной рукой погладила по груди около огромного золотого медальона с красным камнем. Как бы не рубином. Похлопала супруга повыше пояса. Снова обхватила двумя руками его руку. Что за верная супруга, подумал Хуайсан, сколько обличительных рассказов, как от больных супругов красавицы-жены только отстраняются. А эта еще и командует. Показать мне – болезнь? Город-то верит, один я не особенно, да доктор с аптекарем что-то подозревают, а остальные вряд ли задумываются. Хуайсан отошел к свиткам с лазурными пейзажами и спросил, кто приобрел их для семьи Лэй? У него был прекрасный вкус и необыкновенная удача заполучить несколько работ. Какая у господина любимая? Любимой оказалась гора над еловым лесом. Хуайсан рассыпался в похвальбах подбору цвета и переходам тона, и сохраненной при такой насыщенной композиции воздушности. А если господин желает, то господин Ма Мин напишет свиток в вашем любимом жанре… мы немного поистратились в путешествии по самым красивым местам. Господин поклонник горных пейзажей? Мастер это может. Или цветы и птицы, как на вот этом прелестном веере – Хуайсан указал на подставку на столе – с синицей в ягодах? В подарок супруге, как вы на это смотрите? Прекрасную госпожу дома следует украшать. Господин Лэй Ву спросил: – Мастер послал тебя наняться? – Совсем нет, – сказал Хуайсан. Покрутил веером, посмеялся. – Не совсем. Мастер послал меня, как мы обычно и делаем, осмотреть коллекцию самого изящного дома, найти там, если есть, пейзажи озера. А предложить… что бы не предложить? Завтра я могу принести работы мастера! А что насчет составления списка... Супруга стиснула его руку так, что смялся весь рукав, и потянула прочь. Господин Лэй Ву кашлянул и проговорил, прикрывшись чистым платком: – Мне сейчас не до того. Возвращайтесь потом. – Приносите много изящных картин, он их купит, – сказала госпожа, кивнула на супруга. Что за манера разговаривать, подумал Хуайсан. Шагнул ближе к Лэй Ву, заглянул в лицо, сказал: – Я читаю по губам, и не увидел последнего. Был бы многажды благодарен, если бы господин повторил. Господин Лэй Ву повторил, убравши платок: не до того. Потом. А губы розовые, не ярко красные, и вокруг них не натерто. Я хотя бы заботился натереть все лицо, подумал Хуайсан, когда изображал легочную болезнь. Или насморк. Но его не так просто, нужно, чтобы что-то текло, а тут кашляй и кашляй себе, прикрывайся платком. Потом щеки и рот пламенеют от прикосновений ткани. Хуайсан глубоко поклонился. Сказал: – На обратном пути с озера мы вернемся в Фулянь, потому что нашли его гостиницы приятными. И тогда мы заглянем к вам с мастером, готовым обсудить, если будет угодно господину и госпоже, специальные заказы. Или готовые работы, к ним добавится теперь еще и озеро, как так – дом, да без пейзажей окружающих мест! Я слышал… ха-ха! Я знаю, что озеро крайне живописно. А пока же я запомню и перескажу мастеру и всем встречным, что у хозяина дома прекрасный вкус и он владеет замечательными работами. – Расскажи! – сказала госпожа. – Но только чтобы никто больше не приходил. – О, конечно! Я воочию убедился, что господину следует больше отдыхать, пусть замолчат те злые языки, которые сомневаются! От забот о целом городе недолго и вовсе слечь… чего я вам совсем не желаю! А желаю только выздоровления. – Он поклонился опять. Принялся огибать хозяйскую чету. Служанка открыла дверь, и Хуайсан, пятясь, вышел. Госпожа за его спиною сказала служанке его проводить до ворот. Они прошли по галерее и во двор, на дорогу. Хуайсан обернулся к дому и заметил госпожу на ступенях главного дома. Госпожа поглядела на него и скрылась. Хуайсан раскрыл веер, обмахнул лицо. Вздрогнул, когда служанка вылезла вперед него, словно не слышал ее шагов. Кивнул на поклон, протиснулся в ворота. Шмыгнул в сторону и припустил быстрым шагом вдоль стены, потому что на площадь с одной из улиц вылез доктор, тянущий за собою повозку с навесом. Хуайсан быстрее повернулся к нему спиною, завернул за угол стены дома и торопливо перешел площадь, нырнул на улицу с противоположной стороны. Отдышался. Обернулся к площади. Крыша восседала на доме с достоинством, а сам дом стоял, сколько его было видно из-за стены, твердо. Как господин Лэй Ву, пузатый и с довольно ясными глазами. Медальон, конечно, аляповат на подобранных со вкусом цветах ханьфу, рубашки и пояса… ?Я слежу?. ?Покажи ему?. Ишь какая властная госпожа! Бывают и такие. Но зачем им показывать болезнь, когда ее нет? Чтобы… никто не приходил? Но я вошел, меня пустили. Зачем изображают болезнь вообще? Чтобы избежать упражнений. Но господин Лэй Ву сам себе хозяин, не видал и не слыхал я про его дагэ, который хочет всучить ему дао. Самостоятельным господам, которые сами всем заправляют, к чему притворяться? Меня пустили, допустим, потому, что я специально сказал: народ сомневается. Я должен уверить народ. Но не увидеть при этом многого, да мне и все равно, я тут накоротко, и я не буду разглядывать ничего, кроме картин. Хуайсан покачивал веером и почесывал им иногда висок. Вышел к гостинице с другой стороны, узнал стену и крону, под которой Лань Ванцзи утром делал упражнения. Неужели это было сегодня? Такой длинный день, столько раз во мне все переменилось. Хуайсан приложил ладонь к животу. Подумал: а что, если не ходить в гостиницу? Переночевать где-нибудь в другом месте. В комнате мне нехорошо, даже наброски не помогли, а на воздухе – просто-таки отлично. Но Лань Ванцзи. Я убежал от него, что он обо мне подумал? Я объяснился, конечно… Я все сделал правильно, и мне не должно быть дела, что он подумал обо мне. Но дело, конечно, есть. Хуайсан, покачивая веером, обошел гостиницу и оказался на слегка знакомой уже улице перед входом. Из дверей несся гам: ужинали. Хуайсан переглотнул, подумал: какая там толчея, как будет хорошо, если наши сейчас за столом и дадут мне места, а то придется, чего доброго, ждать. А вот кто-то как раз выходит, можно… Ах. Хуайсан, бросившись было по ступеням, остановился. Лань Ванцзи, с мечом у пояса и с веером за поясом, остановился тоже. Хуайсан взошел на ступеньку к нему. Подумал: много мы исходили лестниц, то библиотечную, а то и к домам его и цзэу-цзюня. – Хуайсан, – сказал Лань Ванцзи. – Как и обещал, я вернулся, проветрившись, и еще даже не пора ложиться! – объявил Хуайсан веселым голосом. Но веселости внутри от этого не завелось, а завелась неловкость. Словно обманул. Но ведь не обманул? Прогулялся и вернулся. Повеял от реки ветерок, Хуайсан отвел коснувшиеся щеки прядки. А Лань Ванцзи раздул ноздри и слегка подался к нему. О, подумал Хуайсан. От меня же несет. Он понюхал рукав и руку. Сказал быстро: – Я сейчас все объясню.