Сумерки. Часть третья - сквозь агонию (1/1)

Тут было очень тихо. Моё ослабевшее тело лежало на чем-то жестком. Я слышала журчание воды и чувствовала на лице дуновение ветра. — Это жестоко…Не помню, чей это был голос. Не знаю даже, слышала ли я его в действительности или он мне мерещился.— Но она выживет.— Как долго она сможет жить без наставника?— Мы уже всё решили… Оставь ее. — Гуманнее всё-таки было бы ее прикончить. Ты жесток, Эдвард.— Прекрати, Розали. Она не умрет.Слов было много. Они произносились разными голосами в полумгле. Я их слышала или просто достраивала в голове ситуацию? Слышался шум капели. Наверное, так и бывает весной, когда тает лед… Капельки падали в лужицы воды, и тихий перезвон повторяло эхо. — Придется сказать ее отцу, что она погибла. Я сам сделаю это…— Карлайл подготовит отчет. В сущности, он не солжет.Слова… звучат, но их смысл с трудом до меня доходит, словно я слышу отзвуки фильма, пытаюсь смотреть на всё со стороны. Четыре высоких силуэта в конце тоннеля, густая мгла, вонь, окровавленное тело у ног одного из них. Тело выглядит как-то жалко. Оно лежит в позе эмбриона, волосы падают на ее бледное лицо. Левая щека в крови… Она похожа на покалеченную большую куклу с широко раскрытыми глазами, полными недоумения.— Прости, Белла.Это лицо не меняется, когда четыре силуэта исчезают.Мгла сгущается, усиливается холод, и в теле начинает расти жар. Я очень скоро поняла, что мои руки и ноги скованы тяжелой цепью. Во рту у меня тканевый кляп, приклеенный к лицу тремя широкими полосками скотча.Впереди меня ждали двое с половиной суток мучений обращения в вампира.***Всё начинается с нервной системы. Вирус поражает головной мозг и переходит в спинной. Это первая стадия обращения. Каждая нервная клеточка в теле умрет, заменяясь новой. Тело при этом будет переживать колоссальный шок. Я захлебывалась слюной, слезами и кровью, но не умирала и не теряла сознание. Затем менялась кровеносная система. Все сосуды — от самого крупного до крохотного капилляра — перерождались, рождая в рассудке новый уровень агонии.Но самое страшное — оболочки внутренних органов и эпителий. Я была одета, и это усилило мои мучения, когда с меня слезала кожа. Кожа слезала пластами, рвалась, липла к обнаженной мышечной ткани. Моя одежда полностью промокла от выделений. Постоянно рвало, постоянно текли слезы — сначала обычные, потом кровавые. Кровь и слизь стекала из ушей и глаз. Когда менялась роговица, я на время ослепла, но это не имело значения, потому что боль и так ослепила меня. Я умоляла Бога о смерти, в моей голове не осталось ничего, кроме желания прекратить пытку хотя бы на мгновение. Но я не могла ни уснуть, ни потерять сознание, ни умереть. Я хотела, чтобы хоть кто-то нашел меня и прикончил…Боль имеет огромное значение для личности человека. С помощью боли личность можно целиком стереть. И я стерлась. По сравнению с тем, что я пережила, не имело значение больше ничего — всё казалось незначительным, пресным лицемерием. Моя личность была выжжена белым огнем.Когда всё, наконец, закончилось, я провалилась в сон.Мне ничего не снилось, кроме мглы. Измочаленный, истерзанный рассудок требовал отдыха. Я открыла глаза и какое-то время не шевелилась, опасаясь возвращения боли. Но ее не было.Медленно-медленно капала вода. Густые сумерки рассеялись, и я увидела неподалеку от себя канаву. За время пребывания тут мое обоняние привыкло к отвратительным запахам канализации. Я смотрела на волны и не шевелилась, ни о чём не думала. Мокрая, вонючая одежда липла к телу.Наконец, я пошевелила рукой. Паралич прошёл, на сей раз пальцы меня слушались. В теле ощущалась необычная легкость. Мне стоило только подумать о том, как выбраться, а руки сжались в кулаки. Я напряглась, и почувствовала, как цепь рвется. Она показалась мне сделанной из глины или пластилина. С недоумением я отбросила от себя измятые куски металла. Мощь и сила, о которых говорил Джеймс, и правда существовали, это даже пугало. Кляп выпал у меня изо рта сам в процессе смены тканей организма. Потом я сняла с себя одежду. Ходить в ней теперь невозможно, потому что она напрочь испорчена. Я вышвырнула всё, что сняла с себя, в сточные воды и неожиданно увидела черный рюкзак в паре метрах от себя. ?Так они всё-таки не бросили меня??Я подошла к рюкзаку и открыла его. Там нашлась моя одежда, записи, деньги и документы, а еще конверт, в котором было написано:?Не возвращайся домой и с нами тебе лучше больше никогда не видеться. Вольтури должны думать, что тебя убили. Тебе придется скрываться, чтобы выжить. Встретив любого вампира, беги — он может оказаться из клана ловцов или карателей. Постарайся не нарушать правил охоты и будь осторожна. Уничтожь послание.Если попадешься в ловушку к карателям и не сможешь выбраться, уповай на удачу и постарайся изо всех сил дать понять, что ты не агрессивна и способна повиноваться Договору. Назовись чужим именем и говори, что не знаешь, кто тебя обратил. Если повезет и тебя не поймают на лжи, ты спасешься и сможешь жить в системе. Ни в коем случае не произноси имя Джеймса.Ни в коем случае не возвращайся домой. Мы с Джаспером сумеем проинформировать твоих родителей о твоей смерти.Прости меня.Эдвард?.Сначала я вспомнила лицо своего отца, который прощался со мной, думая, что отпускает меня в Куантико. Он смотрел на меня взволнованно и немножко с гордостью. Он в последний момент увидел во мне личность. Может, тогда он подумал, что я выросла такой упрямой именно в него…Я вспомнила, как мама плакала, когда меня едва не сбил фургон Тайлера. Она умоляла меня вернуться, называла себя безответственным родителем.Я их единственная дочь.Все эти годы я прожила скучно и посредственно. Моя семья ничем и никогда особенно не выделялась, я лелеяла свои амбициозные мечты втайне от родных. Мечты имеют свойство сбываться. Я ведь говорила Эдварду, что готова к миру, который распахнется мне, если я узнаю о Договоре. Я могла отказаться участвовать в охоте на Джеймса. Я понимала, что должна теперь нести ответственность за это, но в те секунды думала только о родителях и о том, как сильно я их подставила. Мне ясно вспомнились фото на каминной полке в доме отца — все мои школьные фото с классом, свадебные снимки с Рене. После того, как мать ушла, он жил только прошлым.Интересно, Джаспер способен успокоить и проконтролировать даже чувства, вроде отчаяния от потери единственной любимой дочери? Надеюсь на это…Я переоделась и немного размялась, привыкая к ощущению бесконечной легкости и силы. Ничего, кроме этого, не изменилось. Правда, если я сосредоточу внимание или сконцентрируюсь, то вижу больше и способна двигаться быстрее. Странно, но ничего по этому поводу я не ощутила, кроме легкого облегчения. Увидев впереди в тоннеле решетку, через которую стекала гнилая вода в канаве, я направилась к ней. Оттуда веяло соленой водой и чистым воздухом. Я подошла к решетке и выбила ее рукой. Она с грохотом упала в вечерние сумерки и плюхнулась в мелководье. Я прыгнула следом. Мне открылся вид на огромное озеро. За ним в дымке марева колыхался холмистый, пустынный горизонт. Автострада виднелась далеко слева от меня. Шоссе протекало вдоль голой, песчаной местности, где изредка рос сухой кустарник и кактусы.Надев на голову кепку и перевязав низ лица банданой, я аккуратно вышла из тени. Главное — не смотреть на солнце. Оно как раз постепенно гасло на западе. Мне было очень жарко, воздух казался сухим и обжигающе горячим. ?Я помню это озеро, мы были тут с классом в походе. Шоссе идет из Финикса на север… Нужно только добраться до указателя?.Не было и речи о том, чтобы оставаться на юге.Я не использовала свое умение очень быстро бегать, потому что не знала, кто сейчас может меня видеть. Так что я осторожно побрела вдоль берега к шоссе. К тому времени, как я доберусь до Форкса, Каллены покинут особняк.Мне не верилось, что Эдвард оставил меня. Не верилось, что теперь я сама по себе. Я хотела точно убедиться в том, что мне уготовано. К тому же, старый дом в глубине леса — единственное место, казавшееся мне безопасным и спокойным.Это чувство вернулось ко мне, ощущение, будто я — тень. Ощущение, будто я тут чужая, не принадлежу никому и ничему. У меня отныне нет ни привязанностей, ни родины. Только стремление бежать и прятаться. Чувство пустоты, обрушившееся на меня, казалось колоссальным. Словно после конца света я оказалась единственной, кто выжил, и в мире воцарилось бесконечное молчание.Над головой медленно плыли каскады колючих, ледяных звезд. Солнце быстро зашло за горизонт. Впереди пустыню пронзало асфальтовой стрелой идеально ровное шоссе, ведущее к повороту на Вегас. ***Мой путь пролегал по прямой сквозь прозрачно просматриваемую местность. При этом на пути мне постоянно попадались небольшие городки и остановки с мотелями. Я не привлекала к себе внимания. На свете полным полно людей, путешествующих на юге автостопом. Это дешево и удобно.Первые сутки я не думала об охоте. Было странно шагать без устали, рассматривая окружающий пейзаж. В самые жаркие часы дня солнце становилось невыносимо, и я пряталась в первом попавшемся укрытии. Например, часа два могла провести в придорожной забегаловке.Приближалось время жажды, и я понимала, что лучше мне начать охотиться в здравом уме. Я пока ещё не умею себя контролировать. Если сильная жажда застанет меня в людном месте, я вполне могу кого-то прикончить, потому что большой силой воли я не отличаюсь.Ночью после первых суток я сошла с шоссе и решила двигаться по пустыне строго перпендикулярно ему. Тут должно обитать немало койотов. Мне совершенно плевать, какова их кровь на вкус. Если я хочу выжить и не хочу, чтобы пострадали люди, придется питаться пока так…Идти пришлось долго. Я чувствовала себя растерянной. Физический интеллект никогда не был моей сильной стороной. Я не знала об охоте ничего — ни как выслеживать зверя, ни как нападать на него. Я еще не разбиралась в запахах, но неожиданно мне показалось, что в воздухе появился запах псины. Метрах в двухстах от меня стоял, навострив уши, небольшой койот. Я помню, что на людей они почти не нападают и, вообще, дичатся нас. Койот смотрел на меня очень настороженно, а потом неожиданно дал стрекача.Сначала я растерялась, потому что не представляла, как догнать такое быстрое животное, но неожиданно что-то потянуло меня за ним. Так на побег жертвы реагирует лев. Я не замечала скорости собственного передвижения, но расстояние между мной и койотом быстро сократилось. Мне показалось, моё тело повинуется какому-то сложному инстинктивному механизму. В глазах мир заволокло мутной, алой пеленой. Я помню, как вонзила клыки во что-то мягкое. Кровь показалась мне отвратительной на вкус, но я никак не могла перестать ее пить и жадно глотала. Я хотела остановиться, но у меня просто не разжимались челюсти, а тело словно перестало слушаться. Теперь я понимала отдалённо, какого рода борьбу с собой переживал Эдвард. Если мне сложно остановиться и перестать пить кровь существа, которая мне даже не очень нравится, то насколько сложно не убить жертву, которой одержимо твоё тело и всё твоё естество?Когда я пришла в себя, мои руки были в крови, темные джинсы тоже в кляксах, край футболки испачкан в песке и исполосован когтями. Мертвый койот валялся у меня под ногами.Я судорожно вытерла со рта кровь и огляделась. Никого…?Кто-то может отыскать тело животного, и укус покажется подозрительным?. Я достала из рюкзака канцелярский нож и исполосовала горло несчастного зверя, скрывая след своего укуса. Не рассчитав силы, я почти оторвала голову от туловища.Дрожащими руками опустив в песок тело, я шагнула от него прочь. Пить мне больше совсем не хотелось и слегка подташнивало.Я побрела по песку прочь, обнимая себя руками и дрожа. Меньше всего я хотела убивать живое существо... Шоковое состояние прошло, когда я дошла до дороги, ориентируясь на крышу огромного амбара впереди. Я торопливо стерла с лица кровь. Затем, пока меня не видят, быстро сменила футболку. Больше сменной одежды не осталось, но кровь на темных джинсах видна довольно плохо.?Пустынный койот — символ одиночества?, — подумала я без какой-либо конкретной цели.Солнце вставало и заходило за горизонт. Дни слились для меня в один день, время словно сошло с ума. Порой мне казалось, что его не существует. Точнее, теперь я понимала, что единственное, каким образом человек замечает течение времени — с помощью собственной энтропии. Если её убрать, то ощущение времени сильно притупляется. Замерев, я могла наблюдать за течением жизни, но не участвовать в ней. Разрушались камни, шелестел на ветру песок, бились сердца людей, а я осталась вне всего этого. Это могло бы свести с ума, если бы только я серьезно задумалась об этом. Но я не позволяла себе таких вещей.Спустя две недели я достигла Форкса.Сердце у меня заныло, когда я увидела знакомую кромку леса и пляж. Как добраться до особняка Калленов я помнила. Совладав с острым, невыносимым желанием появиться дома, я углубилась в лес. Всё время представляла, как обниму отца, попрошу у него прощения и скажу, что теперь он должен притворяться, будто я умерла. Будет трудно всё объяснить ему, но у меня бы получилось.Я не должна думать об этом. Одно письмо, один единственный намёк на то, что я жива, подвергнет его жизнь опасности. Придётся молчать.В туманном лесу Форкса Эдвард сообщил мне о Договоре и показал свою истинную природу. На свету правда уродлива. Воистину.Особняк Калленов выглядел так, словно никто не жил там долгое время. Дом казался давно заброшенным. Во дворе ни одной машины.Я собиралась просто выломать дверь, но неожиданно поняла, что она не заперта.Если бы моё сердце могло в тот момент биться быстрее, у меня была бы тахикардия. Я вошла на порог и огляделась. Они оставили тут всю мебель. Здесь оказалось довольно душно, пахло старой древесиной. Я не чуяла тут никого живого. Только подойдя к лестнице, я почувствовала, что не одна. Тут есть еще один вампир… Облизав губы, я заставила себя как можно более осторожно и бесшумно красться наверх. Я помнила, где находится спальня Эдварда и собиралась попасть туда. Не похоже, что пришелец замечал меня. Не дыша и медленно крадучись, я подобралась к двери в его спальню и аккуратно приоткрыла дверь. Я увидела все ту же келью вампира, привыкшего к уединению и минимализму в обстановке. Это был не Эдвард. Рыжеволосая девушка сидела на полу спиной ко мне, совершенно меня не замечая. Я оцепенела — ?Виктория!? Она перебирала какие-то листы бумаги, которые нашла в кладке пола. Я не знала, что делать. Почему она не замечает меня? Или только делает вид?Я сделала еще шаг. Виктория не обращала на меня внимание. Играет со мной?Я облизала губы и переступила порог комнаты.Она действительно не видит меня?— Не двигайся, — как можно более холодно произнесла я. — Новорожденные, говорят, очень опасны в бою.Я блефовала. Мне было невероятно страшно.Виктория подскочила, словно ужаленная, и уставилась на меня столь же перепугано, сколь, должно быть, смотрела на нее я.— Ты выжила… — прошептала она, округлив глаза.— Определенно, — ответила я осторожно. — Ты тоже.Она неожиданно горько хмыкнула:— Я бросила свою сестру и оторвалась от неё, когда Эдвард загнал нас в ловушку. Джеймс обратил тебя? — Как видишь.— Я отговаривала его… — пробормотала Виктория. — Я всегда берегла его от опасностей. В этом и был мой смысл. Ты знаешь, что такое — потерять смысл? — вымученная улыбка мелькнула на её бледных губах. — Ты ещё не знаешь, что такое боль, хоть ты и пережила обращение в упыря. Я молчала, не представляя, что сказать на это. — Ты пришла меня убить, малышка? — спросила Виктория.— Я никого не хочу убивать.Она рассмеялась:— Боже, какой бред. Ты вампир, и ты будешь убивать. Это непривычно, — задумчиво добавила она, — но ты обязательно с этим смиришься. Знаешь, это только по началу люди воспринимаются тобой, как равные. Но потом ты начнёшь относиться к ним, как к ягнятам. Это неизбежно. Разница в системе питания всё меняет.Я нахмурилась. Почему она не нападает и не бежит?— В тебе течет его часть. Он создал тебя, — произнесла Виктория, глядя на меня с ненавистью. — Я не могу тебя уничтожить, — затем она посмотрела на листы бумаги у себя под ногами. — А это для тебя…— Для меня?— Эдвард сентиментален, кто бы мог подумать? Знаешь, он довольно подробно описал всё, что чувствует. Трогательно.Я с тревогой взглянула на листы бумаги.— Я не способна отобрать их у тебя, ты всё равно отнимешь, — холодно произнесла Виктория и улыбнулась: — Хочешь почитать?— Что ты тут искала? — спросила я.— Их след… — произнесла Виктория. — Они убили мою сестру и моего возлюбленного, защищая их идиотский Договор. Можешь попытаться остановить меня, но я сбегу. Может, ты и сильна, но довольно неуклюжа. — Ты не справишься с ними в одиночку.Она молчала.— Тебя просто убьют, — добавила я.— Так ты за меня беспокоишься? Это так мило, — издевательски протянула она. — Меня от тебя тошнит. Меня тошнит от этого мира...Виктория собралась уйти, но мне не хотелось отпускать ее. За две недели она являлась первым существом, с которым я могла свободно общаться и не притворяться.— Постой… — Не рекомендую тебе за мной следовать, — прошипела она. — Я не боюсь тебя. Может, ты и сильна, но я гораздо более ловкая. Очухаться не успеешь, как я отгрызу твою голову. Мне и так слишком сильно этого хочется.Она открыла окно и очень быстро исчезла.Ненавидела меня, но и убить не могла. Я — то единственное, что осталось от человека, которого она, вероятно, любила.Я посмотрела на листы у себя под ногами. Их трепал ветер.?Всё-таки почему она не заметила меня, когда я к ней подкрадывалась? Она умеет чуять слежку лучше всех прочих вампиров…?Даже если у Виктории был ответ на этот вопрос, она предпочла не давать мне его.?Если ты всё-таки пришла сюда, значит, я правда научился немного предсказывать твоё поведение. Прогресс, пусть и запоздалый.Я знаю, тебе хочется пойти за нами, отомстить или проверить, как там родители, но каждая из таких попыток для тебя чревата смертью.Ты сказала, что любишь меня, помнишь? Я не был способен ответить на эти чувства. Возможно, мне слишком много лет. Или я просто слишком многих убил. Так или иначе, но дыра в моей груди определенно больше, чем возможность любить. Так мне казалось. Потом возникло любопытство, интерес. ?Какой забавный ребёнок, — думал я. — Какая она странная, сумасшедшая и смешная?. Я никогда и никого не оберегал. Оберегать тебя — было любопытным опытом. И в процессе я понял, что твоя жизнь мне дорога. И становится дороже с каждым днём. Я пытался предотвратить возникновение моих чувств к тебе. Я пытался выстроить для тебя шаблон. Он был важен, потому что я не переношу предсказуемых и скучных людей. Люди — моя страсть, я тебе говорил. Я вечно читаю мысли, и по-настоящему близких, интересных для меня просто не существует.Я с некоторым презрением отношусь к спонтанной любви или любви с первого взгляда, как принято ее называть. Она ослепляет, длится какое-то время, перерастает в лучшем случае в хорошую привычку или еще реже — в уважение. Но оба человека далеко не всегда при этом отдают себе отчет в том, почему любят друг друга, безусловно принимая себя такими, какие они есть. Это мышление животных, и я никогда не видел в этом ничего романтичного, потому что в глупости нет романтики. Я не был способен влюбиться в простую девушку, представляющую из себя пустое место с красивыми глазами, потому что не размениваюсь по мелочам. Красивые сказки о том, как никчемность, страдающая по поводу своего самоуничижения, неожиданно получает в награду богатого принца, всегда вызывали во мне только презрительную улыбку. Держу пари, ты считаешь так же. Рассказы о том, как двое ?просто полюбили друг друга, и всё? были реалистичны, но внушали сострадание по отношению к тем, о ком они сложены, потому что эти рассказы напоминали истории о гипнозе, гадалках и вере в астрологию. Я полюбил тебя, когда увидел твою реакцию на Договор. Ты металась в кошмарном сне у себя на кровати. Я больше не видел в тебе ребёнка, только взрослое существо, полное отчаяния. Отчаяния настолько сильного, что оно способно тебя убить. Какое сердце нужно иметь, чтобы так воспринимать мир?Отношения между человеком и вампиром противоестественны и запрещены. Стоило мне только на миг позволить себе искреннюю нежность к тебе, и инстинкт мог убить тебя. Даже единственный поцелуй дался мне невероятно тяжело.Я отдаю тебе свой дневник. Он полезен тем, что в нём ты найдешь ценные для себя советы по охоте, маскировке и самозащите. Используй его страницы с умом и никому никогда не показывай. Лирики там немного, я не умею вести такого рода записи. Надеюсь, он будет тебе полезен.Меня отговаривали оставлять тут своё послание. Розали опять твердила, что я подставляю семью, ведь если записи найдет кто-то другой (каратель, возможно), то ты и я будем в опасности. Но мне почему-то кажется, что ты обязательно придешь сюда?.Я медленно порвала это письмо, села на пол…Вампиры, наверное, не плачут. Меня трясло от рыданий, но я не смогла выдавить из себя и слезинки. В окно стучался тонкими ветвями каштан, по стеклу барабанил дождь. В мире отныне царила бесконечная, глубокая, беспощадная тишина… Молчание. Сгущались сырые сумерки. Густой лес выл ледяными ветрами в кронах своих деревьев. Я в нём осталась навек. Я навек осталась в сумраке — между жизнью и смертью, между ночью и днем, между вечностью и безвременьем. Здесь никого не осталось, кроме меня и моих демонов.Забирая с собой дневник и оглядываясь, я нашла в царящем вокруг лёгком беспорядке нечто странное. Этой вещи никак не могло здесь быть, так как я не приносила её сюда. На полу у стола валялась моя книга по социальной психологии. Та самая ?Эффект Люцифера? — потрёпанная, исписанная моими комментариями. Книга, с которой всё началось. Её я читала на перемене, когда со мной заговорил Эдвард Каллен. На уроке биологии. В тот же день он сказал мне — если у тебя есть вопросы, добивайся ответов на них.Я медленно подняла книгу и полистала её. Из страничек выпал маленький лист, на котором значилось печатными буквами: ?Там, где ты увидела смерть?.Эта фраза, вырванная из контекста, ни для кого не имела значения, но и сама книга и фраза прямо указывали на район в Порт-Анджелесе, когда Эдвард при мне прикончил пятерых человек.Я смяла в ладони бумажку, схватила с собой книгу и выбежала из дома.Если бы Эдвард просто исчез, оставив меня, это бы значило, что он покоряется Договору, как и весь клан Калленов. Это значило бы, что моя любовь к нему — ошибка, потому что он ничем не отличается от других. Именно это я и пыталась пережить, сидя там на полу и осознавая, что он предпочёл следовать Договору, нежели попытаться дать о себе знать. Мне безразлично, отвечает он на мои чувства или нет. Если Эдвард такой же, как все — я задушу в себе любовь к нему, как заразу.Я понятия не имела, как искать тот тупиковый переулок в Порт-Анджелесе. Помнила только, что там много автомастерских, гаражей. Мне вспомнились несколько вывесок, и я решила ориентироваться на них. Добравшись до города, я спросила у одного из местных, как добраться до запомнившейся мне мастерской. Глупо предполагать, что всё это время Эдвард ждал меня там, но я надеялась отыскать какой-то намёк на то, где он может сейчас находиться.Город шумел жизнью и очень сильно нервировал. Напялив на себя солнцезащитные очки и натянув на голову капюшон, я шла к мастерской. Солнце ещё не село, но было облачно, так что по большей части я оказалась защищена от риска раскрыть себя. Я старалась идти не слишком быстро. Каждый мой шаг отдавался в теле с напряжением, когда я старалась контролировать скорость собственного передвижения. Больше всего раздражал запах людей. Создавалось впечатление, что я нахожусь в кондитерской лавке, где много вкусных пирожных. Меня тошнило при мысли, что я могу захотеть выпить человека, но я понимала, что ещё немного такого существования, и люди станут восприниматься мной автоматически, как пища. Я старалась отдалить от себя этот момент, как могла.Наконец, я дошла до тупикового переулка, но здесь оказалось пусто. Изредка на улице показывались прохожие, но никто из них не замечал меня.Я ждала до заката. Сделалось темно, на улицах зажглись фонари, но я всё прекрасно видела. Солнце зашло, и мне стало легче дышать. Я сняла очки и капюшон. Затем осознала, что всё это время была практически неподвижна.Я не услышала, как за спиной у меня опустилась тёмная тень, но почувствовала слабый запах и обернулась. Эдвард смотрел куда-то сквозь меня. Он огляделся, по всей видимости, меня не замечая, и мне пришлось помахать ему рукой, чтобы он, вздрогнув, перевёл на меня взгляд.— Как ты смогла так прокрасться? Я тебя не видел.— Не знаю. Я всегда умела быть незаметной, — ответила я прерывисто. — Я прочла письмо, нашла книгу…Он прервал меня и крепко прижал к себе. Я ответила на это объятие и закрыла глаза.— Наконец-то могу обнять тебя, не испытывая желания убить тебя, — прошептал он.Какое-то время мы молчали, стоя в этом переулке. Он заглянул мне в глаза, погладил по щеке. Теперь его движения были лишены скованности, напряжения.— Слушай. Официально — я на охоте, — заговорил Эдвард. — Никто не знает про то, что мы видимся. Розали знает лишь о письме.— На ваш след попытается выйти Виктория, она одержима мыслью вас прикончить, — сказала я.Помолчав, Эдвард вздохнул:— Это самоубийство. Думаю, она сама это понимает. Не думаю, что стоит о ней беспокоиться. Главное, что теперь нам придётся бежать.— Бежать? — удивилась я.— Зачем, по-твоему, я пришёл к тебе? — спросил Эдвард. — Чтобы трогательно обниматься? Я пришёл, потому что я больше не стану защищать Договор. Нам обоим придётся скрываться.— Проклятье, Эдвард! У тебя есть возможность жить со своим кланом, ты ещё можешь вернуться. Если тебя поймают, то казнят! — разозлилась я. — Спасибо, что пришёл ко мне. Мне было это нужно, но теперь…— Помолчи, — нахмурился Эдвард. — Я всё продумал. С моим кланом всё будет в порядке. Я не вмешивал ни одного из них в свой план. Их будут допрашивать и, вероятно, отправят за нами в погоню, но это произойдёт нескоро. У нас есть фора времени. С одной стороны, так я привлеку внимание к себе. С другой — я прекрасно умею прятаться. Но прятаться придётся постоянно, потому что среди клана Вольтури есть вампир по имени Деметрий. Это совершенная ищейка. Сонастроившись с мыслями любого человека или вампира, он будет выслеживать его по всему земному шару. Правда, для сонастройки ему нужно как можно больше знать о человеке, а ещё лучше — видеть его лично хоть раз. Деметрий ни разу не видел меня, но, разумеется, сможет отыскать меня, если постарается. Когда это случится, за нами отправят карательный отряд…— Почему они не использовали его, чтобы поймать Джеймса? — спросила я.— Потому что Деметрий занимается отделом контроля популяции вампиров и оборотней. Он постоянно находится в работе и при этом координирует свой отдел. Было бы странно использовать его всякий раз, когда кто-то нарушает правила. К его помощи прибегнут не сразу, но прибегнут обязательно, — ответил Эдвард. — И я готов к этому. Что я умею, так это контролировать свои чувства и мысли, иначе Джаспер бы догадался о моих планах.— Эдвард, ты подвергаешь нас обоих опасности…— Договор тебя устраивает? — резко спросил он. — Ты говорила, что зла на тех, кто покорен ему. Ты говорила, что тебя злят люди, идущие на поводу у системы. Мы можем попытаться изменить это.— Я понятия не имею, как, — ответила я.— Мы обсудим это позже. Сейчас нам лучше как можно скорее покинуть Порт-Анджелес и достигнуть моего убежища. Есть вероятность, что пока это единственное безопасное место в мире для нас обоих. Белла, — он говорил уже на ходу со мной, — я привык быть покорным. Я сделался ленивым, разочарованным. Твоё появление, твои мысли и твоя реакция на происходящее растормошили меня из этой спячки. За это я и полюбил тебя. Ты вернула мне мой смысл.— Ты хочешь сломать систему, — я нервно усмехнулась, — но это та ситуация, когда внезапно появляются герои и начинают революцию, в то время, как толпы просто идут на поводу у обстоятельств. Эдвард, интеллектуальная революция случится не с подачи двух героев, а с подачи каждого человека в отдельности. Когда каждый проснётся и осознает, что он не скот. Что он имеет право не убивать, если ему приказывают. Он имеет право следовать не закону, а принципам собственной совести, потому что ему не нужен страх, чтобы оставаться человеком. И таких людей по факту очень мало. Люди цивилизованны только до тех пор, пока их сдерживает ядро закона. Убери полицию, рамки, тюрьмы, и люди станут животными.— Я не беру в расчет животных, — сухо сказал Эдвард. — В ходе этой революции выживут только люди, Белла. В ходе той революции, которую мы создадим, выживут только разумные.— Ты безумен, — улыбнулась я. — Мы оба погибнем…— Нет, — твёрдо ответил Эдвард. — Иначе бы меня с тобой не было сейчас.Мы быстро шагали через весь город и разговаривали. Впервые в жизни я чувствовала себя свободной. Эдвард, вероятно, тоже. Ему доставляло удовольствие касаться меня, обнимать, не боясь ни причинить боль, ни убить. Я ещё не знала, что он задумал, но понимала, что это нечто грандиозное. Он не поведёт народ за собой, как какой-нибудь политический лидер и не станет строить из себя миротворца. Он обойдётся без сект и тайных обществ. По его улыбке — по улыбке сфинкса — я понимала, что его революция произойдёт естественным путём, в котором не будет заговоров и попытки подорвать экономику мира. Эдвард способен на такую революцию и без меня. Я лишь напомнила ему, кем он является. Кем являемся мы все на самом деле — самостоятельными от системы, мыслящими, разумными, цивилизованными существами. Мы ненавидим солдатскую форму и не подчиняемся приказам убивать друг друга. Мы не верим пропаганде и смеёмся над ней. Мы нарушаем закон, но мы не делаем ничего, что идёт вразрез с нашей совестью. Это и значит являться свободным, разумным человеком, который правит системой. Потому что так и должно быть. И если таких, как мы, будет меньше, мир рухнет, и это крушение заслужит каждый в отдельности человек, посмевший считать себя бесправным животным.Во всяком случае я в это верила. Мы оба верили в это. Я знаю, что так думал и Карлайл, и Розали, и Джаспер и большинство моих знакомых. Я знаю, что так же мыслит множество людей, которые ходят мимо меня по улице. Просто они спят, они забылись, отчаялись и чувствуют себя одинокими, беспомощными. Очень скоро, надеюсь, они поймут, что на самом деле никогда не были одиноки.