Коллапс. Часть пятая - экзамен (1/1)

Мы ехали на север. В лобовое стекло несся свирепый ветер, бросаясь каплями влаги с деревьев и редкой листвой. Эдвард включил радио, из колонок полилась ритмичная скрипичная музыка — достаточно легкая, но пронзительно печальная. Понемногу из виду пропали дома, лес сгустился вдоль дороги.Молчали. Наконец, дорога кончилась, и теперь мы ехали по тропе. Стало темнее, потому что над нашими головами гуще склонялись кроны деревьев, будто мы двигались сквозь зеленый коридор. Затем деревья понемногу расступились — коридор распахивал объятия небу. Оно озарило нас серебристо-туманным мертвым светом. На вершине холма возвышался довольно большой, старый дом. Двор его зарос, но чьи-то добрые руки ухаживали там за диким садом. Несколько старых кедров обступали кирпичный, трехэтажный особняк с высокой, кокетливо украшенной резным гребнем и флюгерами, крышей. Арочные окна были большими, по-старинному украшенными гирьками. Сквозь стёкла видно тёмные, тяжёлые драпировки. Дом дышал заброшенностью и печалью. Ему дали вторую жизнь, но, очевидно, ненадолго. Тёмные мраморные колонны его террасы рано или поздно будут подпирать козырек, обрамленный небольшим балкончиком, на который никто уже не выйдет. Вряд ли кто-то купит этот прекрасный старинный дом. Грустное, одинокое место. В таком доме не поселится тот, кто любит общество. Скорее всего, вряд ли тут поселится человек с шумной семьей — слишком неудобно ехать до города.Неподалеку от особняка журчала беспокойная река, чьи волны перескакивали по мелкому дну через большие камни, чтобы свободно пуститься прочь. — Готова? — спросил Эдвард, остановив машину.— Нет, — прошептала я, глядя на занавешенные окна, — но нам нужно идти.— Да, — он посмотрел на меня с некоторым напряжением. — Держись рядом со мной.Я вышла из машины. Мы с ним неторопливо направились в сторону обители вампиров. Когда Эдвард открыл тяжелую двустворчатую дверь, я была и успокоена и разочарована одновременно. Взгляд не выхватил ничего такого, что могло бы шокировать случайного посетителя. Мне открылось помещение без лишней роскоши, помпезности. У величественного камина стояли два тёмно-зелёных дивана и пустой круглый стеклянный кофейный столик. Над камином возвышались часы в виде мраморного ангела, который держит в руках циферблат. Они мелодично и точно тикали в полной тишине. Окна на южной стене гигантского холла оказались не занавешены, и я видела, точно на веранде, часть дикого сада с кедрами. С лестницы неторопливо спустился Карлайл. Точнее — сошёл, как по воздуху — столь тих был его шаг. Теперь он смотрел на меня очень внимательно и без всякого признака напускного человеческого дружелюбия. Мне показалось, что он прочёл мои мысли, и сделалось страшно, так как вряд ли они могли его устроить. Затем он посмотрел на Эдварда, задержав на нем взгляд. Подле него стояла, по всей видимости, его супруга. Одетая в простые светлые джинсы и лёгкий свитер, очаровательная шатенка внушала мне не меньший ужас, чем хозяин дома. Она смотрела на меня открыто, спокойно. Так на вас смотрела бы кобра, будь у неё человеческий разум психопата. Она не желает тебе зла, она просто спокойно раздумывает, стоит тебя убивать или нет.По спине моей побежал противный холодок. Какая я наивная — решила, что мне удастся их провести. Их!Эдвард неожиданно обхватил мою руку своей ладонью. Я поняла, что всё это время он смотрел в глаза Карлайлу, будто между ними шел какой-то диалог.— Она посвящена, — вымолвил Эдвард с ноткой ледяного мятежа в голосе. — Она согласна с Договором и будет защищать его.Каждое слово было отчеканено им, как стук молотка судьи.Я не заметила, как появились остальные…Бесшумные, как тени. Теперь не притворялся никто из них. Ни Джаспер, напоминающий теперь безмятежного льва. Ни Элис, смотревшая и на меня и сквозь меня одновременно. Ни Эмметт, смотревший на меня со слегка презрительной насмешкой. Ни Розали — она казалась мне мрачнее тучи. Кажется, она и впрямь сердилась на меня, сердилась на Эдварда.Никто ничего не сказал на фразу Эдварда. Молчание первым прервал Эмметт.— Я продул спор Элис по твоей милости. Ты ее не съел. Отдаю должное твоей силе воли.— Эмметт, — вздохнула Эсме, — постарайся не пугать нашу гостью.— Он не пугает меня, — вымолвила я, решив, что мне можно заговорить, — всё в порядке. На самом деле меня пугает только, что я окажусь недостойной вашего доверия.— Посмотрим, — резко сказала Розали и обернулась на Карлайла. Тот кивнул ей:— Предлагаю присесть и закончить с официальной частью. Белла, сколько ты уже учишь Договор?— Со вчерашнего дня. Я помню его наизусть.— У тебя есть вопросы по пунктам?— Нет, они предельно ясны, — я села у камина, стараясь сдержать дрожь в руках.— Джаспер... — Карлайл посмотрел на своего сына. Тот кивнул и взглянул на меня.Очень глупо полагать, что мне удастся обмануть его…Я сидела среди них — совершенных хищников, надевших личины человеческие — и дрожала, как дитя. Я дрожала не только от страха оказаться для них вредной и бесполезной. Не только потому, что Джаспер, несомненно, меня раскусит. Я дрожала от какого-то странного предчувствия, осознания, которое вот-вот догонит мой рассудок и раздавит его.— Ты в гневе, — мягко сказал Джаспер. — Почему?— Я... не злюсь, — удивилась я.— В глубине души, под твоим поверхностным страхом, под волнением и самоуничижительными эмоциями кроется ярость. Ты знаешь это. На что ты злишься?Я молчала. Я не подозревала, что Джаспер способен чувствовать настолько глубоко. — Я знаю, — вымолвила Розали, не сводившая с меня ледяного взора.— Не вмешивайся, милая, — Эсме положила ладонь на её руку.— И так? — Джаспер продолжал смотреть на меня.Я смутилась, покраснела, я понимала, что скрываться бессмысленно. Я абсолютно раскрыта перед ним. Но нужно держаться.— На людей... — выдавила я. — Я зла на людей.Он нахмурился:— Почему? При чём здесь люди?— В своей книге "Борьба с Тенью" Юнг упомянул, что до тех пор, пока для Государства человек — число в статистике, до тех пор, пока Государство воспринимается толпой, как некая решающая сверх-личность, отдающая приказы, стадность не будет побеждена. И мир не настанет. Это значит, что пока думающих индивидуальностей меньше, чем людей, слепо подверженных стадности, не будет ни мира, ни порядка, ни истинной демократии. И я злюсь, потому что книга была написана давно. Настало второе тысячилетие... И ничего не изменилось. Люди не выучили уроки прошлого, они по-прежнему подчиняются системе, ведущей их на убой. Я злюсь не на систему Государства. Она — очевидное зло. Это как злиться на огонь — бессмысленно. Я злюсь на простых людей. На тех, кто искренне верит, что ни на что не способен. На тех, кто подчиняется и соглашается быть цифрой в статистике и воспринимает Государство, как сверх-личность. Я злюсь на парней, которые добровольно идут на фронт. Я злюсь на тех, кто создаёт сценарии войн. Я злюсь на человеческую тупость и агрессию. Я жила среди всего этого раньше, но не замечала, сосредоточившись на своих проблемах, как и остальные. Теперь очевидная истина мне открыта, и я поняла, что мир прекрасен, и люди в нём уродливы.— Ты злишься на людей за то, что они создали Договор, — проронил Джаспер сочувственно, видя, как я дрожу.— Я злюсь на них за то, что без Договора они бы посеяли хаос. Словно... элементарной важности человеческой жизни недостаточно, чтобы люди никого не убивали. Им требуется для этого уголовный кодекс. Словно не элементарно, что нужно уважать частную собственность. Без законов люди бы начали мародёрствовать и воровать. Я злюсь не на Договор, а только на то, что вся эта мишура человечности, индивидуальности, всеобщей показушной страсти быть уникальными ничего не стоит, если просто взять и убрать законы.Эдвард смотрел на меня, не отрываясь.— Ты хочешь сказать, что тебе лично не требуется система, чтобы ты не совершала дурных поступков? — спросил Джаспер.— Нет. Я и без законов знаю, что человеческая жизнь священна. Но ещё я знаю, что если кто-то попытается отобрать мою жизнь, я имею полное право на самозащиту. Я знаю, что никогда не буду красть и скорее умру от голода. Но я украду, если в чрезвычайной ситуации пища потребуется тому, кто слабее меня или зависит от меня. У меня есть принципы и совесть. Они не совершенны, но я совершенно точно уверена в них. — И Договор идёт вразрез с твоей совестью... — сказал Джаспер.— Как и с совестью каждого из вас, — ответила я, понимая, что дрожу всем телом.Я не справилась. Эдвард был прав. Я подвела его.— Я делаю вывод, что ты потенциально опасна и способна идти против... — начал Джаспер с сожалением.— Подожди, — сказал Карлайл, переглянувшись с Эдвардом — белым, как мел. — Белла, твои принципы диктуют тебе нарушать Договор?Я не задавалась этим вопросом и не ждала его. Я ответила вполне честно:— Нет.Джаспер склонил голову с любопытством:— Ты не лжёшь. Почему же твои принципы не толкают тебя нарушать Договор?Я посмотрел на Эдварда:— Это было бы неразумно и эгоистично. Для меня в приоритете жизнь тех, кто мне дорог. Мне дороги мои родители и друзья. Кто знает, что случится, если я натворю глупостей?— Она может планировать диверсию, — сказала Розали. — Джаспер, ты же читаешь её. Ты понимаешь, что она потенциально опасна.— При протоколе зачистки на этот момент придётся проверить всех, с кем она контактировала после своего информирования, — заметила Эсме. — Джаспер и Эдвард с этим быстро справятся.— Каждый из вас узнал о Договоре много лет назад. В те времена ещё не было никаких проверок на адекватность, — раздался голос Эдварда. — Если бы каждого из вас подвергли такой проверке, какой сейчас подвергают Беллу, вы бы прошли её? Каждый из вас смог отреагировать на Договор так, как того требует регламент покорности? Розали, хочешь, я напомню тебе, что случилось, когда тебя информировали? Помнишь свою реакцию?— Ты предлагаешь нам всем рискнуть ради человеческой выскочки? — спросила Розали резко. — Карлайл...— В чём-то она права. Но... Джаспер, ведь Белла не лгала, когда говорила, что не преступит Договор? — спросил Карлайл.— Если возникнут достаточно удобные условия и от неё никто не будет зависеть, скорее всего, Договор она преступит и подойдёт к этому максимально аккуратно. Я знаю таких, как она. Тихие революционеры. Пока что это просто ребёнок, но она будет представлять опасность, если...— ...если лишить её всех, кто ей дорог. Белла пацифистка. Ей уже дорог я и даже вы все, — сказал Эдвард. — А с нами уж точно всё будет в порядке.— Мы не можем этого знать. Даже вампиры не вечны, — упрямилась Розали.— Я всё же склонен согласиться с Эдвардом, — вымолвил Карлайл. — Нет сильнее закона, чем человеческий принцип. Нет более законопослушного человека, чем человек, верный сам себе.— Выходит, Эдвард ей уже дорог, — Розали посмотрела в потолок. — Как интересно...— Перестань, будь так добра, это нелепо, — протянул Эдвард, переглянувшись с ней.— А что? В тебя влюблена добрая половина девчонок в школе, — она пожала плечами. — Как это твоё обаяние не подействовало на Беллу?— Под обаянием ты имеешь в виду мой отвратительный характер и мои попытки напугать её? Даже не знаю, — саркастически отозвался Эдвард, — ты права, никто бы не устоял.В глазах Джаспера зажглись огоньки. Он явно собирался что-то сказать, и по его лицу я поняла, что он читает в моей душе...Неожиданно Элис резко схватила его за запястье и с тревогой что-то прошептала ему на ухо. Эдвард посмотрел на своего брата с нескрываемой угрозой.— Она не влюблена в меня.Джаспер прислушивался к Элис. Он неожиданно безмятежно покачал головой:— Пожалуй, нет.Нет сомнений, в ту секунду меня выручила Элис. Я сдерживалась от того, чтобы посмотреть на неё с благодарностью. Хотя я не понимала, что такого в том, что я влюблена в Эдварда. Подумаешь. Мало ли какие ещё извращения существуют в природе?— Я очень надеюсь, Белла, ты понимаешь, что отношения между тобой и таким существом, как Эдвард, физиологически невозможны. Они противоестественны по своей сути.— Разумеется, — спокойно ответила я.— Мне не кажется, что она понимает до конца, о чём речь... — пробормотал Джаспер.— Давайте на этом закончим и перейдём к Договору, — мягко перебил Карлайл. — Белла, ты готова ответить по основным вопросам и подписать документы о не разглашении государственной тайны?— Да, конечно...— Вы совершаете ошибку, отец, — сказал Джаспер. — Обычно вы прислушиваетесь ко мне. Эдвард даже читать мысли её не может.— Элис — очень чуткое существо, — неожиданно отстранённо и не по теме сказал Карлайл. — Я знаю, что она пыталась обнародовать Договор когда-то. Мы защитили её и уберегли от ошибки. Мы защитим и нового человека в нашем клане вне зависимости от того, является ли он вампиром. Я хочу так же напомнить вам всем, что мы все должны держаться друг друга. В клан информированных принимаются люди прямодушные, способные следовать нашему уставу, люди без психопатологических наклонностей и с безупречной репутацией. Белла тоже чуткая девушка, но она юна, у неё нет ни способов ни достаточной информации, чтобы быть вредной. А со временем, если мудрость оставит её, и она сознательно подвергнет опасности наш клан, мы все понимаем, что должны будем сделать. Мне, в самом деле, странно, что вы все так перепугались амбиций человека. Ребёнка. — Я предупреждаю вас, что она будет для нас опасна, — твёрдо вымолвила Розали, — больше мне сказать нечего.— Мы пока ее курируем? — спросил Эдвард, мрачно посмотрев на сестру.— Только ты, — покачал головой Карлайл. — Ты несешь за нее ответственность до конца нашего расследования. Потом с ней будут сохранять тесную связь и наблюдение до тех пор, пока она не поступит в Куантико.?То есть… после расследования они просто уедут, — подумала я. — И Эдвард тоже?.Я постаралась не выдать того, как отношусь к такой новости.— Понятно, — спокойно вымолвил Эдвард. — Белла, как тебе, должно быть, уже известно, до 1947 года мы были кочевыми вампирами, — заговорил Карлайл. — В сорок третьем году мы были информированы и отозваны в Рим. Через некоторое время стало ясно, что Договор работает и начинает быстро приходить в действие. Он не был идеален, но в мире тогда царил такой беспорядок, что никого не удивляли некоторые происходящие странности. К пятидесятому году система была почти налажена. Мы стали охотниками. Мы сотрудничаем с людьми добровольно, как и они с нами. Альтернативой Договору могло стать либо наше уничтожение, либо конфронтация с людьми, так как гвоздем проблемы являлся способ нашего питания. Мы сильны и обладаем невероятными способностями. В разумном мире такую силу следует хорошо контролировать. Договор жесток. Об этом не говорят вслух, но этого никто и не отрицает. Тем не менее, в каких бы жутких красках не предстал он перед тобой, уровень смертности людей во многих странах не стал ни выше, ни ниже. Вампиры и раньше охотились на людей, только в прошлом в зоне риска были без исключения все.Я молчала, хотя мне хотелось выкрикнуть: ?Неужели вы не видите разницу? Раньше нас убивали случайно, а сейчас — по разрешению властей, которым слепо доверяют целые страны…?— Когда я узнала про Договор, то сбежала, — неожиданно холодно бросила Розали, проницательно сверля меня янтарными глазами. — Я отказывалась принять такой порядок реальности. Во-первых, никто не указывает мне, как питаться. Во-вторых, даже я никогда не воспринимала людей, как пищу, за которую можно выторговать себе жизнь и свободу. Это слишком цинично даже для меня, а ведь я очень стара. Я была бы казнена, если бы не моя семья. И не было дня, когда я не жалела, что узнала про Договор.В ней было нечто мятежное и одновременно царственное. Она была откровенна, и единственная осмеливалась открыто говорить всё, что думает о Договоре. С той секунды я совсем не могла злиться на нее.— Я не обладаю тем мятежным духом, который позволил бы мне протестовать...— Ты лицемерка, — бросила мне Розали, и я опустила взор. Она имела право на эти слова.— Хватит, милая, — строго, но вместе с тем нежно сказала Эсме. — Ей нелегко. От нее требуют немедленного послушания. И никто не защитит ее в случае, если она выкажет активный протест.— Это верно, — подтвердил Карлайл. — Однако, лично я удовлетворен встречей с тобой, Белла. Ты талантливая девушка и, уверен, тебе найдется применение в новом мире, который ты желала познать.Его слова не принесли мне облегчения. Он сказал их, словно отдавая дань обычаю, норме. Не то чтобы он лгал, но мне показалось, что он был не до конца искренен. Холодок страха мягко тронул мою спину.?Счастье-то какое…? — саркастично подумала я.— И всё-таки я не согласен, Карлайл, — медленно произнес Джаспер. Он всё это время смотрел на меня без неприязни, но крайне внимательно.— Я говорю вам, что эта девочка принесет нам много проблем. Я знаю, что она чувствует. И это не те чувства, которые легко подавить, как бы сильно она не пыталась это сейчас сделать, — добавил он в ледяной тишине. – Эдвард жестоко ошибся и подверг нас риску, понятно, не специально.— Джаспер, за нее ручаюсь я, — вымолвил Эдвард. — И, если что, проблемы будут только у меня. Я тоже умею изучать людей. Мне известны все ее чувства, потому что я наблюдал за ними в течение долгого времени. Я изучил всю ее жизнь и душу. Ты читал мой отчет. — Да-да, и всё-таки… — Я не вижу из-за нее никаких проблем, — заметила Элис, погладив сидящего рядом Джаспера по ладони. — И, если это для вас имеет какое-то значение, я вижу, что именно благодаря ей мы поймаем Джеймса.После этих слов, сказанных с торжественной насмешкой, она обвела присутствующих значительным взглядом, загадочно улыбаясь при этом.— Так и есть, — добавила она. — Видение пришло непосредственно перед приездом Беллы. Я видела ее, а рядом Джеймса, которому Эмметт и Джаспер отрывают голову. Видение было коротким, и много я заметить не успела, но факт остается фактом. Она приведет нас к нашей головной боли, за которой мы гоняемся столько времени.— Постой, — тихо сказал Эдвард. — Джеймс… будет рядом с ней? Белла в твоём видении жива, Элис?— Она лежит, — спокойно ответила девушка, — но она определенно жива. Даже если она ранена, я этого не вижу. Думаю, дело в ее запахе. Он очень неплох для современного человека. И очень сильный.— Так, мы обсудим это всё чуть позже, — сказал Карлайл. — Я буду считать, что единодушно мы приняли Беллу в свою команду. Воцарилось характерное молчание, какое бывает перед грозой и после принятого решения, которое устраивает не всех. Несогласие витало в воздухе, не способное родиться до конца вслух.— Эдвард, тебе следует показать Белле наш дом и лучше ознакомить с делами. Остальных жду в конференц-зале. Присоединитесь к нам позже.Неожиданно Эдвард почти свирепо посмотрел на Розали. Та пожала плечами:— Не читай мои мысли, чтобы не расстраиваться.— В чём дело? — быстро спросил Карлайл.— Даже не думай, Розали, — прошептал Эдвард быстро одними губами.— Позже, — пробормотала она. — Я обязана делиться такими мыслями, как аналитик.— Будьте добры оставить свои разногласия на потом, — сказал Карлайл. — Мы выслушаем каждого, кто пожелает высказаться.Он позвал остальных на второй этаж, и очень скоро мы с Эдвардом остались вдвоем. Он выглядел не то, чтобы возмущенным, просто напряженным и слегка дезориентированным новой проблемой.— Они на это способны… Да, вполне, — он перевел взгляд на меня.— Что случилось? — требовательно спросила я.Он покачал головой:— Мне нужно подумать.Мы с ним медленно поднялись на второй этаж. Слегка тесный, идеально прямой коридор упирался в стену. Мы прошли мимо нескольких дверей и подошли к последней. На стене висел крест. Вся мебель здесь принадлежала когда-то прежнему хозяину, но деревянный гладко полированный крест выбивался из всей картины стиля дома. Эдвард рассеянно проследил за моим взглядом.— Он выглядит… другим, — мне показалось разумным на время отвести его от его неприятных мыслей.— Он вырезан в середине семнадцатого века, — пробормотал Эдвард. — Карлайл не расстается с ним. Он принадлежал его отцу. Странно, что он помнит своих родных. У всех нас о них несколько смутные воспоминания. — Если не секрет, сколько лет твоему приемному отцу?— Более трехсот. Триста шестьдесят два года, насколько я помню.Я кивнула и, подумав, сказала:— Наверное, рассудок человека теряет большую часть своей человечности после такого срока…— Как ни странно, нет. Подвижность личности и способность меняться сохраняется до двадцати пяти. Потом становление. Потом кризис среднего возраста. Вместо старости у вампира личность словно бы застывает, как камень. Как правило, мы не меняемся. Это позволяет мне в каком-то смысле оставаться семнадцатилетним. Однако накопление опыта никто не отменял. Груз мудрости тоже играет свою роль. Просто даже трехсот лет мало, чтобы убить в человеке человечность. Во всяком случае, это касается Карлайла. Что до других старых вампиров… я никогда не видел их. Но на них твоя гипотеза распространяется. Это уже практически не люди.— А кто? Эдвард ответил с убежденной твердостью:— Нежить.Он определенно вкладывал в это слово какой-то другой смысл, и мне захотелось его понять. Разгадав мой вопросительный взгляд, он с готовностью пояснил:— То, что не привязано к смерти, Белла, и есть нежить. Человек смертен. Смертно каждое биологическое существо. Нежити смерть не грозит, лишь упокоение. Таким образом, получается печальный парадокс. Нежить мертва, но она всё же живее других. Из подсознательной зависти люди твердили, что у нас нет души, потому что ею мы платим за бессмертие. Они говорили, что мы монстры, но мы просто стоим выше них в пищевой цепи и питаемся людьми так же, как лев питается антилопами. Они упрекали нас в том, что мы вампиры и упыри, словно быть бессмертным — страшный порок. Проблема в том, Белла, что люди так боятся смерти, что восхваляют ее в себе, потому что это единственный способ убежать от отчаяния. Они говорят — ?живи моментом?, влюбляйся с первого взгляда, лучше сделать и пожалеть… и так далее. Они проповедуют спонтанность, глупость, беспричинные эмоции они выдают за вдохновение. И в результате становятся теми, кто не отвечает сами за себя. Нежить — это то, что лишено способности умереть. Во всех смыслах. Бывает, что вампир кажется живым, но личность в нём сгнила. Это и есть упыри, вроде Джеймса. Но таких много и среди людей. Я слушала его, и эти на первый взгляд жестокие, почти циничные слова словно бы согревали меня. Это показалось странным, я даже удивилась. А потом поняла, что всегда думала так же.— Тебе может быть неприятно из-за Договора, и я скажу, почему. Ты меряешь всех людей по себе и по тем, кого уважаешь. Ты считаешь, что каждый человек — многогранная интересная личность с огромным потенциалом, — сказал Эдвард.— Так и есть.— Это не так, — вымолвил он твердо. — Белла, чтобы быть многогранной личностью с большим потенциалом, его в себе надо вырастить. Себя надо воспитать и точка. Никаких компромиссов. Над собой надо работать. А люди бездумно принимают себя такими, какие они случайным образом получились и нагло требуют от мира — любите меня, понимайте меня… — Ты жесток, — сказала я тихо. — Не строй из меня великого трудягу. Я не ставила никогда целей над собой работать.— Но работала ведь. Скажешь, что нет? Ты даже не знала, что делаешь это, но подсознательно шла верным путем.— Многие так идут.— Почти никто, — безжалостно улыбаясь, ответил он.— Не у всех есть возможность строить себя с нуля. Базовые предпосылки не равны. Очень многое решает наследственность и воспитание.— Не смеши. Взять хотя бы тебя. Может, тебя воспитывали гениальные педагоги? Нет… Может, у тебя был пример для подражания? Нет. Кто-то научил тебя, куда идти? Снова нет, — в глазах его сверкала легкая насмешка. — Ни наследственность, ни общество, полное лености и стереотипов, на тебя почему-то пагубно не повлияли. Ты изначально родилась слабой, пассивной, не сильно умной девочкой, которая однажды решила, что будет жить так, как посчитает нужным. Всё правильно?Я мрачно молчала. Каждое его слово было способно отравить.— Человек обладает сокровищем. Оно называется свобода воли. Вспомни, есть те, кто действует и те, кто вечно стоят на месте или в тени. И на это влияет не общество и не наследственность. Только свобода разума и воли. Люди сами считают себя скотом. Иногда они притворяются, стараются замаскировать это глянцевой атрибутикой сытой жизни и быта, закрыть на это глаза… но подсознательно все они понимают, что живут на убой. Этот театр абсурда все они — все, без исключения — могли бы уже давно изменить при помощи собственных мозгов. Но они ждут, когда это сделает кто-то один. Кто-то другой, только не я. Некий безымянный добренький герой, который будет пихать им правду в рот и терпеть, когда они начнут на него шипеть и плеваться. Ты злишься. Но ты поймешь, что я прав, — он посмотрел на меня со странной печалью. — Ты обязательно поймёшь, в тебе хватит мудрости, иначе бы я не…Он сделал паузу, я нетерпеливо спросила, сдвинув брови:— Иначе бы ты, что…?Странное было у него лицо — печальное и лукавое одновременно.— Эта тема разговора расстраивает тебя, — вымолвил он тоном, который означал конец нашей дискуссии. — Могу рассказать о Карлайле.— Перестань, ты уже решил перевести тему, так переводи ее, — слегка раздраженно сказала я, глядя на деревянный крест.— Ты выглядишь невероятно утомленной. Пошли в комнату, — он толкнул дверь своей спальни вперед, и она беззвучно открылась.Тут было почти пусто. Это помещение больше напоминало камеру запертого в четыре стены мятежного разума. Посередине, как надгробие — письменный стол. Перед столом чуть в полуоборота к большому занавешенному окну — тяжелое кресло, обитое темно-синим бархатом. На столе молчал лишенный работы современный компьютер. В углу стоял большой запертый кожаный саквояж. На стене единственная небольшая копия картины Фредерика Ремингтона ?wolf in midnight?. Мне не нравился ни сам художник, ни тема Дикого Запада, но эту работу я помнила.Остановившись на пороге, я пыталась понять, где именно я могу занять место в странной, жутковатой келье. Рядом с саквояжем стояла стереосистема, на ней лежали диски. Эдварда, кажется, не очень волновало моё смущение. Он слегка бесцеремонно усадил меня в кресло, а сам встал у окна.— Он родился где-то в 1640-м году. Сын простолюдина и ревностного англиканского священника. Его отец был человеком суровым, он служил в церкви и часто возглавлял фанатичные походы против нежити. Чаще всего это были просто люди с отклонениями во внешнем виде или безумцы. На руках этого благочестивого служителя церкви кровь десятков невинных людей, — говорил спокойно Эдвард. — Карлайл не смел противостоять ему и во всём слушался, но сам придерживался другого подхода к охоте на вампиров. Ему, как и тебе сейчас, стало интересно, какие они и существуют ли, вообще, но самым главным мотивом было прекратить кровавые казни, которые устраивал его отец. К слову, страдали не только бедные и больные уродцы, но еще и католики. Так за компанию. Чистота веры, сама понимаешь, — он иронично хмыкнул. — Его вера требовала жертв и страданий. Его бог требовал, чтобы его обожали и почитали. Карлайл нашел логово настоящих вампиров. Это были нищие. Напуганные собственной участью, недавно с ней свыкшиеся и вынужденные ходить на охоту, существа. Они держались вместе, чтобы выжить. Карлайл превосходный аналитик — уже тогда он действовал, как настоящий детектив. Отец его был разочарован неумением своего отпрыска в каждом видеть сатану… — По всем правилам логики охота на настоящих вампиров не может окончиться успехом, — покачала головой я.— Она и не окончилась. Старый и дряхлый голодный вампир прикончил пятнадцать крестьян, которых вел за собой на охоту Карлайл. Он и сам едва не погиб, но упырь недостаточно сильно ранил его, только обратил. Некоторое время мой отец скрывался в погребе. Осознав, чем он стал, решил убить себя. Тогда же ему пришлось понять, насколько это сложно. Вымотанный жаждой, Карлайл покинул жилые поселения и сбежал в лес. Там он впервые убил животное и понял, что питаться можно иначе и что свою душу он совсем не потерял. Он решил потратить свою вечность на образование. Хотел использовать медицину, чтобы спасать жизни людей. Сначала учился во Франции, затем отправился в Италию, и там впервые встретил клан Вольтури. На тот момент он возглавлялся тремя амбициозными и самыми древними вампирами. Они живы и сейчас. Именно они являются теми, кто участвовал в составлении и принятии Договора. Они карают, принимают решения, координируют и назначают, — сказал Эдвард. — Но в те времена они тоже были вынуждены скрываться. Им так казалось комфортнее. Они увидели в моём отце потенциал и пригласили в свою семью. Поначалу, спасаясь от одиночества, Карлайл принял это предложение. Он пробыл с ними два десятка лет, но… они не сошлись. — Почему? — спокойно спросила я.— Карлайл любил людей. Искренне и по собственному убеждению. Вольтури, спустя столетия жизни, уже людьми не являлись. Их не волновал ни мир, ни люди, только развлечения для разума. Лишь во время правления Муссолини клан вампиров принял окончательное решение вмешаться. Вторая мировая показала, что третья война, если человечество доживет до нее, однозначно будет последней. И это никому не на руку, даже таким вампирам, как они. Как бы там ни было, мой отец их покинул. Его отпустили со словами, что он еще слишком юн, но обязательно одумается. Карлайл до сих пор не охотится на людей, и это, вероятно, немного щекочет им нервы, раздражает. Хотя и недостаточно сильно, чтобы они реагировали. Наконец, он встретил меня. Я был на пороге смерти, когда Карлайл меня обратил. Он учил меня, но мы никогда не могли достичь соглашения. Я был против питаться одними животными. Во мне жили стремления хищника. Моим любимым занятием было искать преступников и негодяев, убивать их и заодно утолять свою жажду. Карлайл называл это сделкой с совестью.— И ты жалеешь, что так делал?— Конечно нет. Я спас несколько десятков жизней и просто-напросто был голоден, — холодно ответил он. — Я и теперь не придерживаюсь философии Карлайла, насколько ты видела, — Эдвард намекал на тот случай, когда он разорвал глотки пяти парней, которые меня домогались. По всей видимости, то, что я не обнаружила никакого возмущения по этому поводу, заставило его только в очередной раз насмешливо нахмуриться.— Однако, чтобы остаться собой, я обязан был пользоваться диетой Карлайла. Именно так и поступаем мы все.Неожиданно он опустил голову, и я поняла, что он вернулся к мрачным мыслям, которые одолели его после слов Розали в гостиной.— Пошли. Нужно зайти в конференц-зал.Когда я входила за Эдвардом в просторный и печально пустынный конференц-зал, сделанный из столовой, меня постигло осознание парадокса, которое не могло не постигнуть. Именно это чувство я и переживала в гостиной, когда вампиры окружили меня.Я увидела этих кровожадных монстров за длинным деревянным старинным столом без скатерти. В центре его прямоугольной вытянутой поверхности изображалась распахнутая пасть рычащего льва с желтыми глазами. Чуть в стороне от нее стояла совершенно пустая ваза из горного хрусталя. Вампиры обсуждали, как поймать чудовище, которое убивает людей. Они — сильные, совершенные, красивые, величественные хищники — служили людям, которые подсунули им в качестве корма часть собственной популяции. Они покорились Договору, и это было неправильным, странным. Словно сверхлюди явились к нам, чтобы спасать нас. Словно человек вызвался быть ангелом-хранителем для аквариумной рыбки и поставил это целью своего существования."Но так не должно быть…"— За последние пару лет, — Карлайл начал сразу, как мы вошли, — из леса в районе резервации пропали двадцать три человека. Подтвержденные жертвы — только двенадцать из них. Все найденные несут на себе следы пыток. Всего вампиров трое, — он повернулся в сторону большого экрана телевизора и нажал на пульт. Там я впервые увидела Джеймса. Из-под рваного капюшона старой куртки в сторону воровато смотрело вытянутое бледное лицо плутоватого проповедника. У него были красивые глаза, которые портились из-за хитрого прищура нижних век. В уголках плавно очерченных, но слишком тонких губ крылась усмешка, призванная быть обаятельной, но отталкивающая от себя человека, привыкшего к честности и прямоте суждений. — Кто именно еще двое — пока не известно, — добавил Карлайл и кивнул мне, протягивая папку: — Ознакомься пока. Это не обязательно, но тебе полезно такое знать.Я с готовностью взяла папку и стала листать. Там был подробный отчет о характере действий Джеймса, его убийствах и попытках его преследовать. Еще до того, как я изучила отчет, Розали произнесла:— Теперь понятно, почему я хочу использовать приманку? Он фанат охоты, и это его слабость.— Белла будет участвовать только на собственной добровольной основе, — сказал Карлайл.— Это выглядит разумным, — тихо произнесла я. — Он любит выслеживать долго, узнавать свою жертву, подбирать момент. Для него это игра. Мой запах привлечет его внимание.— Гроза, Карлайл, — напомнила Элис.— Да, твоё прошлое видение говорило о том, что он появится именно в грозу…— Это не важно. Использовать Беллу слишком рискованно, — сказал Эдвард, пронзив меня яростным взглядом. По всей видимости, он надеялся, что я хотя бы в этот момент выкажу если не благоразумие, то хотя бы страх.— С ней останусь я, — сказал Карлайл. — А когда меня не будет, эту роль возьмет на себя Элис. Мы оба меньше всех очарованы запахом крови Беллы.— Вы рискуете жизнью человека, который более ценен, чем те, кого вы гипотетически пытаетесь спасти. Это несправедливо, — сказал резко Эдвард.— Ничья жизнь не может быть ценнее другой… — попробовала, было, сказать я, но он посмотрел на меня с жестокой насмешкой:— Ты становишься уродлива, когда пытаешься так нагло врать себе. Индивидуальности не равны, и мне плевать, что тебе кажется это несправедливым. Ты важна. Так что сделай одолжение — помолчи немного, — он перевел взгляд на отца: — Тебе придется дать слово, что ты убережешь ее.Карлайл ответил без колебаний:— Даю слово. — И ты прекратишь охоту, дашь уйти Джеймсу, если это потребуется, чтобы спасти ее.Я не ожидала того, какой последовал ответ.— Да, — Карлайл поднял бровь в легком удивлении тому, что в нём кто-то сомневается.Эдвард запнулся на полуслове, посмотрел на Элис. Она сказала с мягкой улыбкой:— И я тоже.— А мы такого обещать не станем, — вымолвила Розали твердо.— От вас этого и не требуется. Теперь перейдем к тактическому планированию, — сказал Карлайл. — Джаспер, ты будешь возглавлять охоту. С тобой Розали и Эдвард. Дальше Элис и Эмметт, который ее прикрывает. Я всегда буду рядом с Беллой. Место, которое было в видении Элис, я уже нашел, — он снова щелкнул пультом, и на экране высветилась карта леса. Совсем недалеко от пляжа Ла Пуш, хотя и не на территории.— Там совсем близко квилеты, — нахмурилась Розали, — Джеймс использует это, чтобы сбежать. Он так уже делал.— Если будет увлечен Беллой, то вряд ли, — сказал Джаспер. — У меня есть выдержка, и люди для меня примерно одинаковые, но у нее действительно соблазнительный запах. Если я что-то знаю о Джеймсе, он не выдержит. И можно будет угнать его далеко. Вы с Беллой окажетесь в это время в лесу у пляжа. Остальные скроются по периметру.— Помните о том, что с ними двое, — сказал Карлайл.— Об этом можно не волноваться, — ответил Эмметт. — Судя по анализу его поведения, который сделала Эсме, эти двое у него в подчинении. Скорее всего, они от него как-то зависят. Они слабее. Даже если и нет. Мы с Джаспером прекрасно управимся. — Хорошо, — кажется, Карлайл не ожидал другого ответа.— А если он не клюнет на нашу приманку? — спросил Эдвард.— Я могу порезать себе руку, — вымолвила я.В воцарившемся молчании Джаспер покачал головой:— Слишком опасно. Мы все будем в пылу охоты, и лично я не отвечаю за свои инстинкты в такой ситуации.— С ней буду я, — очень твердо повторил Карлайл. — Она порежет себе руку, и всё будет хорошо.Всё-таки какой парадокс. Их называют чудовищами, их очень мало, они однозначно не святые, но мне показалось, что этот Договор для них так же оскорбителен, как для людей. Эти существа защищают нас и убивают. Что-то в происходящем казалось немыслимым. Будто кто-то пытается использовать королевскую печать, чтобы колоть ею орехи. Будто кто-то пытается использовать качественную дорогую ручку, чтобы писать ею ругательные слова на некачественной бумаге…Они не люди. Они нежить. То, что лишено смерти. То, что выше нас в пищевой цепи. То, что способно накапливать больший опыт, быстрее учиться, быть сильнее и умнее. И они… подчинились позорному Договору только по одной причине — их гораздо меньше. Но если бы их было больше, подчинились бы они? Нет. Потому что они не являются толпой, сколько бы их ни было.Вот, что казалось абсурдным — вечные, лишенные смерти, создания защищали людей, на которых я была так зла, и покорялись им.Эдвард постоянно повторял мне: люди не равны. Почему я, вообще, хотела думать иначе? Я выросла на убеждении о том, что общее благо выше блага единиц, но это не так. Общее благо — это благо толпы, которая ничего не делает, чтобы заслужить его. Люди являются толпой не потому, что кто-то такими их сделал. Они таковы, потому что это проще.Нет…Мы таковы, потому что это проще. Я — часть этой толпы и не имею права заблуждаться насчёт себя.Мне было страшно, я опасалась сделать что-то не так, чтобы сорвать их операцию. — Что именно мне нужно делать? — спокойно спросила я Карлайла.— Ты не обучена и еще мало информирована, поэтому не имеешь права являться полноценным агентом, — ответил он. — Всё, что от тебя требуется — сохранять хладнокровие и выполнять то, что я скажу. Ты готова к этому?— Нет, — честно ответила я. — Но я сделаю всё, чтобы в точности следовать вашим указаниям.— Может, дать ей успокоительного? — с сомнением спросила Эсме.— Это может сказаться на запахе, — ответил Карлайл. — Лучше подготовь нашу одежду.— Сейчас, — она быстрым шагом деловито ушла из зала.— Эсме моя ассистентка, но по части химии меня превосходит, — произнес мне Карлайл. — Она создала специальные блокаторы, которые несколько притупляют наш запах. Полностью его убрать нельзя, но создастся впечатление, что мы были тут давно.— А тот… другой вампир, который умеет уводить Джеймса от преследования? — спросила я. — Он же может почувствовать нас.— Но он не лидер. Решение об охоте принимает Джеймс, — сказал Карлайл. — И он примет это решение.