3 (1/1)

ФаустДитя мое!МаргаритаНе разберу,Чем друг твой мне не по нутру.И. В. Гёте, "Фауст" Если смотреть из окна прямо, то, конечно же, ничего не увидишь. Кучерявая крона липы скрывает и небо, и солнце, и только и видно в полуденный час, как редкие, слабые лучи прорезаются сквозь густую листву. Но если сесть на подоконник, поджать под себя ноги, аккуратно облокотиться о косяк и взглянуть налево, то сразу видно, и как блестит водная рябь, точно рыбья чешуя, и как синеют на другом берегу холмы, и как горит золотом крест часовни на острове. А если открыть окно нараспашку, крепко ухватиться за раму и осторожно-осторожно податься вперед…- Хвиин, Господи! Ты что удумала?! Девушка вся встрепенулась, рискуя упасть вниз, но вовремя вцепилась в подоконник, подтянула себя на руках, спрыгнула на пол и медово улыбнулась вошедшей в комнату сестре. Та была одета в непривычно сдержанный и парадный для столь раннего часа наряд: закрытое платье цвета ?жжёная умбра? с высоким воротником, кружевным жабо и даже небольшим турнюром; в мочках ушей и на запястье – превосходный гранатовый гарнитур; на гладко зачесанных волосах – шуте с низкой тульей.- Дышу утренним воздухом, сестрица.- Меня с тобой скоро удар хватит! И… почему ты еще не одета?! - А что, разве нам нужно куда-то сегодня поутру? – Хвиин недоуменно хлопнула ресницами. – И зачем ты так вырядилась?- Хвиин, завтрак у госпожи Чхве! Давай я помогу тебе одеться, а то ты опять прокопаешься битый час…Хеджин решительно направилась к комоду из дубового массива, со скрипом выдвигая ящики и роясь в поисках белья.- О-о-о-ой, боже, только не она… - недовольно протянула девушка, стягивая неглиже с хрупкого тела.- Ну-ну, чем тебе не угодила почтенная дама? – картинно изумилась Хеджин, помогая девушке облачиться в тонкую нательную сорочку.- Почтенная дама, почтенная дама… – тонкие пальцы быстро-быстро подтягивали чулок и цепляли его к поясу. – Эта почтенная дама всякий раз норовит осматривать меня и даже щупать, будто я лошадь на скачках, а потом ворчать и заводить свою старую песнь о том, какая же я худая…- Дорогуша, будь снисходительна, ей уже пятьдесят… Подними руки! - Да будь ей хоть сто, это так гадко… ?Ми-и-илочка моя, тебе уже почти двадцать… – проскрипела Хвиин, расправляя складки на сатиновом подъюбнике. – О-о-ой, что же ты такая худая-то, а, милочка? О-о-ой, бедняжечка моя, трудно тебе будет вынашивать сыновей, ох, ну и узкая у тебя кость, милочка, тебе бы хоть немного жиру накопить, и вообще тебе уже замужем давно пора быть, вот я в твои годы уже тройню родила?…- Ну перестань, она пожилая дама, и, к тому же, с благими намереньями.- Да к чему мне такие благие намерения, коли после каждого нашего к ней визита весь город с неделю болтает о моих тощих конечностях и узких костях?! – с обидой в голосе Хвиин одним движением туго затянула шнуровку на левом ботинке, завязав сверху замысловатый бантик, и перешла на правый. - Ты преувеличиваешь, дорогая. И к тому же… Недолго тебе еще в девушках ходить. – с улыбкой добавила Хеджин, расправляя шнуровку на шитом золотой нитью корсете.Хвиин довольно улыбнулась.- А я говорила, говорила госпоже Чхве, говорила тебе, всем говорила, что не пойду замуж, пока сама этого не захочу! И как видишь, неплохо справляюсь со своими обещаниями! – выражение лица ее стало донельзя мечтательным и самодовольным.- Ты умница… - Хеджин потянула за завязки. – Вдохни поглубже! Хорошо… хорошо что ты выходишь за человека, которого ты любишь и который любит тебя.- Ну, я же у тебя послушная девочка! – Хвиин развернулась к сестре, забирая шнуровку в свои руки и крепко-накрепко завязывая сзади.- Еще чего! Неси платье, послушная!- А я вот рада, – все так же беспечно продолжала Хвиин, подходя к платяному шкафу и раскрывая дверцы, – что у тебя есть Чихо, а Чихо есть у тебя.Хеджин, сидевшая на пуфе у туалетного столика, едва заметно улыбнулась, как будто самой себе, и перевела взгляд куда-то вниз, на рисунок паркета.- А всё-таки, почему вы не поженитесь? - Зачем мне это?.. Возьми лучше кремовое, салатовое не бери – замерзнешь.- Да ну, не так уж и холодно…- Хвиин, не май-месяц! Уже сентябрь на носу!- Поняла, поняла… Но когда мы будем в Италии, буду носить, что захочу.- В Италии – носи всё, что захочешь, а здесь, будь добра, одевайся по погоде.Облачившись в зарытое платье кремового цвета с узкими рукавами, но широкими и пышными оборками на плечах, девушка внимательно разглядывала свое отражение в высоком зеркале.- Италия, Италия… - пропела она, крутясь из стороны в сторону, и засмеялась. – Ах, эта Италия! Эти горы, долины и виноградники! Эти итальянские стр-р-расти, эти пылкие итальянцы и гордые итальянки! Эти сладкоголосые гондольеры, хранители чьей-то сердечной тайны, и их песни, полные любовной истомы! Эти загадочные итальянские графы, в черных одеждах и таинственным взглядом, все сплошь обольстители бедных дев, масоны да чернокнижники!… Хвиин залилась звонким смехом и закружилась по комнате. Наблюдая за сестрой, Хеджин не смогла сдержать улыбки.- Ну хватит, иди сюда! – пожурила она ее, вставая с пуфа. – Начитаешься романов и говоришь всякие глупости!- И вовсе я не читаю романов! – отозвалась девушка, все же послушно подходя и садясь перед зеркалом. – Зачем мне чужие страсти, такие фальшивые и наигранные, когда в жизни всё гораздо лучше?- Действительно, то ли дело Жюль Верн! – усмехнулась Хеджин, проводя гребнем по густым, тяжелым волосам сестры. – Шило на мыло, ничего не скажешь, а всё одно – сказочки!- Какие же это сказочки? – Хвиин деловито пудрила нос и лоб. – Ветер, пар, электричество – это вполне себе естественные силы и явления, которые только и ждут какого-нибудь умельца, который с их помощью совершит что-то невероятное. А вот, скажем, заламывание рук, истерики и обмороки – это, само собой, сказочки, потому что ты сам прекрасно знаешь, что в жизни не так. ?О, Элоиза моя, я люблю тебя больше Бога, мне жизни нет без твоего светлого образа и твоей кружевной подвязки, о, проникнись же сочувствием к моему скорбному существу, не то я незамедлительно глотну мышьяка?! ?О, Альфред! Во всём мире я возлюбила лишь тебя, горю страстью лишь к тебе одному, при одной мысли о тебе у меня начинается горячка!? На этом месте автор смахивает слёзы умиления, откладывает перо и предоставляет сию трогательную сцену фантазии читателя!.. - Ну-ну, дорогуша, посмотрю я на тебя, когда ты опять с Сокджином миловаться начнешь!Щеки девушки вспыхнули румянцем, и она принялась спешно выдвигать один за другим ящички небольшой кипарисовой шкатулки, ища серьги.- А что, как ты думаешь, сестрица… взяли бы Сокджина в итальянскую оперу? Ах, если бы он поехал с нами, если бы кто-нибудь его услышал, они бы с ума сошли! Лучшие теноры Италии тотчас стали бы безработными, а самый именитый primo uomo моментально отрекся бы от своего титула, запил и провёл бы остаток жизни, размышляя о своём ничтожестве и преклоняясь перед гением нашего Сокджина!- Какая же ты влюбленная дурочка… Держи спину прямо! – Хеджин убирала волосы сестры в пышный шиньон.- А все-таки, почему он не может поехать с нами?- Ты сама знаешь, что он не может себе этого позволить…- Но у нас же много денег! – Хвиин развернулась к сестре, недоуменно смотря на нее снизу вверх. – Что стоит нам оплатить эту поездку за него?- Дурочка, – женщина ласково дотронулась до щеки сестры. – Он же не может просто так оставить свою семью.- Знаю, знаю… – вздохнула Хвиин, поворачиваясь назад к зеркалу. – Но всё же это так обидно и несправедливо… А вот если бы его взяли в итальянскую оперу, ни он, ни его семья ни с чём бы не нуждались и жили бы без бед!- Когда вы поженитесь, часть твоих средств будет принадлежать ему, и всё так и будет. Хеджин улыбнулась, погладила девушку по голове и подняла глаза на своё отражение. Из зеркала на неё внимательно смотрела молодая красивая женщина: фигуристая, черноглазая, с длинной шеей, чувствительной линией губ и резким, напряженным изгибом тёмных бровей. Рядом с ней, на пуфе – хорошенькая девушка в светлом платье, тонкая, большеглазая, с детским рисунком рта и какой-то юной свежестью, наивностью в лице.– Сокджин хороший человек… Ответственный, заботливый. Настоящий человек чести. Хорошо, что среди всех молодых людей твоё сердце выбрало именно его... Он не даст свою семью в обиду и сможет тебя защитить, когда ты выйдешь из этого дома. Тогда я буду спокойна.- Зачем меня защищать, я и сама за себя прекрасно постою, мне уже девятнадцать! Хеджин, я не малое дитя!- В этом мире много плохих людей, Хвиин. – сестра закрепила в волосах девушки шелковую розу. – Много злых, жестоких, алчных, эгоистичных, да и просто глупых и слепых. А еще в этом мире много плохих мужчин. Они пьют, проигрываются в карты, галдят о войнах и политике. Они покупают нас как товар, хвалятся, пользуются нами, а потом вышвыривают, когда мы надоедаем. И для многих из них ты – всего лишь красивая игрушка. Хорошенькая, несмышлёная, молчаливая игрушка…- Любезные дамы, вы долго еще?! – из-за двери раздался нетерпеливый стук и недовольный голос Чихо.- Уже идем, идём! – крикнула Хвиин и повернулась к женщине.- Я не тепличная роза, Хеджин. – произнесла она, заботливо касаясь руки сестры и доверительно смотря ей прямо в глаза. – Не нужно обо мне волноваться.- Я люблю тебя, дурочка. – Хеджин мягко усмехнулась. – Как прикажешь не волноваться о тебе?Темные глаза её лучились заботой и лаской.- Дорогие дамы, я не хочу вновь слушать тираду госпожи Чхве о нравах и опозданиях! Поберегите ваши умы и уши!- Мы идём, идём! – Хвиин схватила кружевной зонтик и направилась к двери.- Хвиин, перчатки!- Ах, точно! Хеджин закатила глаза, наблюдая за сестрой, которая впопыхах вернулась, чтобы схватить лайковые перчатки с трюмо. Женщина в последний раз внимательно взглянула на своё отражение в зеркале, коснулась крупного рубина в мочке уха и вышла прочь, плотно заперев дверь.***- Сокджин!Хвиин кинулась к жениху, обвивая его шею руками и утыкаясь носом в тёплую грудь. Горячие ладони мужчины легли на тонкую талию, притягивая ближе.- Я скучала по тебе…- Мы же только позавчера виделись! – рассмеялся Сокджин, осторожно гладя худенькую спину.- Глупый мальчишка, ты даже не представляешь, как мне без тебя тоскливо! – крепче обнимая жениха, девушка искоса взглянула в сторону и с удовлетворением отметила, как исказились в осуждении лица стоящих неподалеку дам.- Любишь ты людей смущать… – прошептал он, наклонившись к самому её уху.- А мне какое дело, хотят – пусть смущаются и возмущаются сколько угодно! А ты – просто стесняешься.- Я? – удивленно изогнул он бровь, приподнимая голову невесты за подбородок. Хвиин зажмурилась, улыбаясь. Губы Сокджина тёплые, мягкие, дурманящие рассудок, точно вино. - Боже ты мой, спелись! – послышался в стороне чей-то укоризненный голос. – Постеснялись бы хоть людей! Хвиин вдруг вспыхнула и спрятала залитое краской лицо на груди жениха, глупо-глупо улыбаясь.- Дурочка ты, дурочка…Сокджин пах дешевым одеколоном и марсельским мылом, на ощупь был мягким и тёплым, точно пуховое одеяло, в которое заворачиваешься с головой, проснувшись солнечным субботним утром. Нежишься, ворочаешься, и так хорошо-хорошо, светло-светло, что идти никуда не хочется.- Не хочу никуда уезжать… – грустно протянула Хвиин, оглядывая гостиную. Они сидели рядом, вполоборота, на тахте в глубине гостиной. Сокджин бережно держал узкую ручку невесты в своих теплых ладонях.- Но это же необходимо, милая моя.- Вот ещё! И так прекрасно справлюсь!- Ошибаешься… - Сокджин мягко улыбнулся, все так же трепетно гладя нежную кисть. – Здесь, в горах, с наступлением зимы становится сыро, холодно и зябко. Люди мерзнут без конца, заболевают и усугубляют старые болезни, продуваются всеми ветрами и дрожат от постоянного холода. А ты слаба здоровьем и, к тому же, выросла в равнинах, где зима совсем другая: теплая и мягкая. Ты приехала сюда год назад и совсем не привыкла ещё к здешней погоде…- Но я привыкну!- Ты слегла в первую же зиму по приезде в прошлом году, и никто не хочет, чтобы ты вновь заболела в нашей дурной погоде. Здесь холодно, много снега, в горах воют от голода волки…- Да что, ты будешь меня как ребенка пугать?!- То ли дело теплый климат Италии... – улыбаясь, продолжал Сокджин. – Солнечная, погожая осень, которая временами совсем неотличима от нашего лета, мягкая бесснежная зима. Мы все хотим, чтобы ты была здорова и…- Но послушай!…- Я хочу, чтобы ты была здорова. Хвиин закусила губку и уставила глаза куда-то в пол. Щеки её порозовели.- Я не хочу расставаться с тобой… – тихонько произнесла она, потупив взор.- Ох, ну что ты! – Сокджин рассмеялся, за плечи притягивая невесту ближе к себе. Хвиин грустно положила голову на плечо молодого человека, переплела их пальцы и перевернула свою ладонь так, чтобы рука Сокджина лежала сверху.- Я буду скучать, глупый ты, глупый мальчишка. – пробормотала она, оглаживая большим пальцем белоснежную кожу.- Дурочка ты, дурочка… – всё с той же улыбкой произнес Сокджин и жарко выдохнул в макушку. Когда Сокджин был так близко, сразу становилось мягко, тепло и как-то... волнительно. Искры бежали по всему телу, от позвоночника до кончиков пальцев, кружа голову, сбивая дыхание и вгоняя в краску.- Послушай, ведь Италия… – шептал он, едва-едва касаясь губами её головы и всё гладя, гладя её руку. ?– Италия так прекрасна. Рим, Неаполь, Венеция… Их архитектура, песни, вино… Прекрасные старинные города на склонах гор, курчавые кипарисы и плодоносные сады, бескрайнее море… Ты когда-нибудь видела море?- Нет, никогда…- Я тоже никогда не видел. Но представь, каково будет…- Зачем мне море, если там не будет тебя? – воскликнула Хвиин, разворачиваясь и смотря на жениха широко распахнутыми глазами. – Никакое море не сравнится с тобой!Взглянув на её возмущенное выражение лица, Сокджин не сдержался и захохотал.- Ну вот, ты еще и смеешься надо мной, глупый мальчишка! Ты совсем меня не любишь!- Прости... – Сокджин перестал смеяться, но с губ его не сходила та же самая улыбка умиления и снисхождения. – Я буду здесь. Буду ждать тебя, думать о тебе. Буду усердно работать и копить, и когда ты приедешь, мы обвенчаемся по весне… Пиши мне письма. Пожалуйста, пиши. Обо всём, что будешь видеть, обо всём, что будет с тобой происходить, обо всём, что будет приходить в твою голову…- Каждый день?- Каждый день. Если тебе будет грустно, просто сядь и напиши мне письмо.- И ты будешь писать мне в ответ?- Конечно, буду! - Хорошо, только ты каждый день не пиши, это очень дорого для тебя… А вот раз в неделю – я жду от тебя вестей!-Даю слово!- Ну и умница!Хвиин звонко поцеловала жениха в щеку и рассмеялась. Тихий шепот гостиной прервал женский визг, который, точно волна, прокатился по всем комнатам.Хвиин тревожно повернула голову в сторону анфилады.- Мышь! Там мышь!Вспыхнувшая в соседних комнатах суматоха приближалась всё ближе.- Мышь! Мышь! Поймайте её! Боже мой! - Старый Белыш совсем обленился, ест за четверых, а мышей не ловит! – девушка беспечно пожала плечами и вновь повернулась к жениху. – А потом они бегают по комнатам и пугают гостей! Вдруг, Сокджин крепче сжал руку девушки. Аккуратно остриженные ногти впились в тонкую кожу. Красивые глаза его блеснули холодком.Хвиин вновь повернула голову.Перед ними стоял Ким Намджун, несколько помятый, взъерошенный и глуповато улыбающийся.- А, доброго вечера, господа! – любезно воскликнул он, заметив на себе внимательный взгляд. На ладони его сидела маленькая мышка и чистила лапками мордочку. Крошеная, с блестящими, точно бусины, глазами и розовыми ушками.- Это… ваша? – удивленно спросила Хвиин.- Моя, моя… Я не хотел ее оставлять одну, брал с собой в кармане, а сейчас вдруг смотрю – и нету, убежала! Чуть не затоптали её, изверги… Литератор одним пальцем погладил мышку по шерстке.- Постойте, любезный брат… – Хвиин подняла глаза на жениха. Тот медово улыбался самой любезной из своих улыбок. – То есть, вы долгое время, простите за прямолинейность… Таскаете с собой в кармане дикого зверя? Рука его скользнула на талию невесты, затем на плечо.- Да, неделю назад её чуть не сожрала кошка, ну и я её как-то… выходил. Носил с собой в кармане, подкармливал крошками. Она умная, смышлёная, только что очень маленькая… Хвиин не смогла сдержать улыбки. Было странно, что этот эффектный мужчина, импозантный поэт, не в меру начитанный и слонявшийся по салону мрачной тенью, в то же время держал в кармане крошечное живое существо, выхаживал его и заботился о нём. Чудак.- Как жаль… – елейно протянул Сокджин, поглаживая плечо Хвиин, – Видно, писательский труд нынче совсем не кормит творцов, раз им приходится переквалифицироваться в животноводы?Намджун поднял бровь, внимательно смотря на брата, и деликатно улыбнулся в ответ.- Почему же, полагаю, это не такой плохой заработок. Ничуть не хуже, чем вложения в Панамский канал или, скажем, выгодная женитьба... Послушайте, Сокджин, не желаете со мной выпить?- Ах, как жаль, по правде говоря, я уже собирался уходить!Хвиин удивленно взглянула на жениха.- Пойдём-ка отсюда… – одними губами прошептал он ей на ухо, вставая с тахты, и вновь одарил литератора дружелюбной улыбкой.Хвиин послушно поднялась следом. Несколько растерянная, она смотрела то на жениха, то на литератора. Хватка Сокджина на её талии стала жесткой, властной, почти тяжелой.- Очень рад был увидеть Вас, любезный брат! – произнес Сокджин, галантно протягивая руку для рукопожатия.- Взаимно. Намджун почтительно улыбнулся и сжал руку брата в ответ. На щеках его заиграли ямочки. Блестящий темный зрачок метнулся в сторону, и Хвиин встретилась с литератором взглядом. Зрачок был черный, глубокий, внимательный. Быстро-быстро захлопав ресницами, девушка опустила взор и крепче сжала локоть жениха, прижимаясь ближе. Пламя свечи дрожало от сквозняка, и вместе с ним трепетали и длинные тени предметов, тянувшиеся по стенам. За окном подкрадывались сизые сумерки позднего августа, готового вот-вот обратиться в сентябрь. Вынимая шпильки из туго заплетенных волос, Хвиин подошла к окну и закрыла его наглухо.В дверь постучали.- Хеджин, проходи!Дверь отворилась, и на пороге показался Сокджин, в том же белом пиджаке, что и ранее днём, в салоне. Значит, еще не уходил.- Что ты тут делаешь? – в спешке, девушка попыталась вновь убрать волосы, но длинные, тяжелые локоны еще пуще рассыпались по плечам.- Оставь, не беспокойся об этом!.. Меня пустил Чихо ненадолго, ведь ты завтра уезжаешь.Он перешагнул через порог и прошёл в комнату. Силясь не показывать замешательства и смущения, Хвиин спокойно присела на пуф перед зеркалом.- Неужели ты не придёшь утром на платформу, чтобы меня проводить? – грустно произнесла она, убирая шпильки в шкатулку.- Дурочка, конечно же, приду... – Сокджин подошёл ближе, кладя руку ей на плечо. Хвиин перевела взгляд в сторону, чтобы ненароком не встретиться глазами с женихом в зеркале. – Перестань, неужели не могу я просто зайти к тебе накануне твоего отъезда? Вдруг, он обнял её за плечи и жарко выдохнул в макушку, заставляя вздрогнуть. - Я буду скучать по тебе. – прошептал он, касаясь губами макушки. – Пожалуйста, береги себя, дурочка. Когда Сокджин был так близко, сразу становилось мягко, тепло, волнительно… Странно. Тревожно и безумно хорошо одновременно.- Сокджин… – тихонько произнесла Хвиин, медленно гладя его руку. – Зачем ты так с ним?- С кем? – так же шепотом ответил молодой человек, не отрывая губ от прелестного пробора.- Ты знаешь, о ком я.Вздохнув, Сокджин отстранился и выпрямил спину. Хвиин повернулась, вставая с пуфа.- Сокджин… – она осторожно положила ладони ему на плечи. – Я не понимаю. Ведь он твой брат и наверняка хороший человек… - Нет. – вдруг резко прервал её Сокджин. – Прости… Я... Я не доверяю ему, вот и всё.- Но почему? – Хвиин ласково коснулась его гладкой щеки и заглянула в глаза. Сокджин отвёл взгляд и крепко обнял невесту в ответ.- Ты такая наивная… – тихо произнёс он, грустно улыбаясь и прижимая девушку к своей груди. – Послушай… Безусловно, не спорю, он человек образованный, умный, идейный. Он болтлив, бахвалится своим образованием направо и налево, и кажется безобидным чудаком, но… не производит впечатления человека хорошего. У него своеобразный взгляд на мир, своеобразные идеи, своеобразный образ жизни, и я бы предпочел, чтобы ты держалась от него подальше. Он может навредить кому-нибудь, рано или поздно, он может навредить тебе…- И слышать не хочу! – возмутилась Хвиин, отстраняясь. – Что ж вам всем так нужно меня защищать! Мнительный, лицемерный, глупый-глупый, ревнивый мальчишка! Еще на дуэль его вызови, если он тебе так не нравится!- Не буду, не буду!.. – виновато улыбнулся Сокджин, вновь привлекая девушку к себе на грудь. – Иди сюда.- Глупый, глупый мальчишка… – повторила Хвиин, утыкаясь носом в грудь молодого человека и обвивая его шею руками. Сквозь аромат марсельского мыла и дешевого одеколона проступал запах горячего человеческого тела, теплой человеческой кожи. Мягко, тепло, странно, наверняка совершенно неправильно и категорически неприлично, но безумно, до невозможности хорошо. Убежать бы отсюда, прочь, подальше, куда глаза глядят, и в то же время – остаться бы на веки вечные, вот так, не шелохнувшись.- Что тебя беспокоит, Сокджин?...В ответ – поцелуй, нежный и ласковый. Трепетно, волнительно, жарко в этих объятиях.- Не оставляй меня одного. – выдохнул он в самые губы.- Не буду, не буду… – шептала Хвиин, запуская тонкие пальцы в его черные, точно смоль, волосы, покрывая нежными поцелуями щеки. – Никогда тебя не оставлю, каждый день тебе письма писать буду…Пламя свечи горело ровно, тихо, рассеивая теплый свой свет в сгущающейся с каждой минутой темноте.Губы Сокджина горячие, мягкие, до дурноты, до рези в легких. Теплая ладонь скользнула вниз по позвоночнику, ложась на бедро и легонько сжимая.- Сокджин! – девушка испуганно дернулась, очнувшись, но тотчас почувствовала новый, невыразимо сладкий поцелуй на виске.- Тише, тише, всё хорошо… – шумно шептал молодой человек, покрывая поцелуями её зардевшееся лицо. - Перестань, это неприемлемо… - пролепетала она, всхлипнув, когда горячая ладонь, скользя по плотной ткани выше, вдоль корсета, легла на грудь.- Ведь ты уже и так моя… Моя ведь, правда? - Твоя, твоя… Сокджин, тебя Хеджин прогонит…- Она придет в твою комнату поздно вечером? Я уйду через окно раньше, чем она откроет дверь…- Сокджин, это неправильно…- Верь мне, доверься мне… Неужели ты мне не доверяешь?Руки его гуляли по телу, заставляя дрожать, губы касались медленно, пьяно, влажно.Глубоко вздохнув, Хвиин зажмурилась и потянулась вперед, моля о новом поцелуе. Жарко, душно, страшно, волнительно и хорошо, хорошо до безумия. Перина предательски скрипнула от внезапно обрушившейся на неё ноши. Пальцы, точно хмельные, запутались в пуговицах и завязках. Освобожденная от тяжести тканей и корсета, грудь дышала свободнее и легче.- Ты так красив…Тело Сокджина в слабом свете свечи белоснежное, гладкое, точно изваяние, прекрасное, точно снег на горных вершинах.Точеная, мраморная рука его скользнула выше по худенькому телу, оставляя пылающие ожоги на бледной коже, и нежно коснулась щеки.- Верь мне, верь мне, пожалуйста.Свеча догорала, и горячий воск капал вниз с ночника, на паркет. Пламя таяло в раскаленной плошке, увядало с каждым мгновением и, в конце концов, погасло совсем, запуская в комнату через окно синие, ночные тени.*** На перроне было шумно, суматошно и задымленно. Утреннее небо – высокое, кристально ясное, такое, каким оно бывает лишь в начале осени – слепило глаза, заставляя щуриться.- Паспорта у тебя?- У меня, у меня, еще вчера вечером проверил… – Чихо чиркнул спичкой и закурил сигару.- Тьфу, господи, дымишь хуже паровоза! Держись от людей подальше со своим дрянным куревом! – отгоняя густой табачный дым от лица, поморщилась Хеджин.- Склочная ты женщина, Ан Хеджин, злая. Не женщина, а прямо таки дикий зверь…– Молодые люди, заканчивайте прощаться!- Пора идти, моя хорошая... – произнес Сокджин, целомудренно целуя невесту в лоб. Та нехотя отстранилась от широкой груди, не отпуская руки жениха, и окинула быстрым, странно-тревожным взглядом людей вокруг.А что... если они всё знают? Что, если это как-то видно, во взгляде, в походке, в поведении?.. Вон та, дама в капоре, почему так пристально взглянула она сквозь лорнет?.. Нет, быть не может. Глупости это. Глупости.- Что ж… – через силу улыбаясь, начала Хвиин и взглянула на Сокджина. Тот смотрел на неё так ласково и тепло, что сердце щемило. – Пора уезжать.- Пора. – с улыбкой повторил он, дотронувшись до жемчужной сережки. В уголках глаз защипало от подступающих слёз.- Так вот… – глубоко вздохнув, продолжила девушка с радостной улыбкой. – Я сейчас уеду. А потом вернусь. Обязательно вернусь. Я буду скучать… По городу, по озеру, по горам, по нашему салону, по своей комнате, по гостям… и даже по Вам, наш дорогой поэт! Выходите сюда, не прячьтесь по углам, точно тень!Сокджин обернулся.На перроне стоял, приветливо улыбаясь, Ким Намджун, в неизменном своём плаще, в касторовой шляпе и с орхидеей в петлице.- Что вы здесь делаете? – нахмурился актер.- Пришел проводить в долгую поездку дорогого друга, а Вы? – беспечно ответил литератор, подходя к Чихо и похлопывая его по плечу.- Бывай, дружище! – Чихо крепко пожал руку младшего. – Оставляю наш Парнас на тебя. Надеюсь, он будет процветать в твоё правление!- А ты передавай привет капитолийцам. – улыбнулся Намджун, и оба рассмеялись, обнимаясь на прощание.- Молодые люди! – громко произнесла Хвиин, привлекая к себе внимание мужчин. – В свой отъезд рассчитываю на Ваше благоразумие. Уважайте друг друга и то, чем занимаетесь, потому что если мне донесут, что вы подрались из-за какой-нибудь поэтической чепухи, я больше никогда-никогда не буду с Вами всеми разговаривать... Намджун! Пусть в наш отъезд поэзия звучит в городе так же свободно, как и прежде. Я рассчитываю на вас!- Как прикажете, милая фроляйн! – Намджун учтиво преклонил голову, приподнимая шляпу.- Сокджин! – Хвиин повернулась к жениху, из последних сил давя широкую улыбку. – Я уезжаю... Но буду писать тебе письма. Каждый-каждый день. И ты тоже мне пиши. Каждую неделю пиши, понял?В ответ – мягкий, нежный поцелуй. Пальцы обхватили руку крепко-крепко, не желая отпускать.- Пошевеливайтесь, молодые люди!- До свидания... – разрывая поцелуй и медленно открывая глаза, прошептала Хвиин.Хватка на запястье стала до боли сильной, а потом – в момент ослабла, выпуская тонкую кисть.- Береги себя, дурочка...В темных, карих, почти черных глазах на секунду промелькнула странная тень, точно призрак безотчетной тревоги.- И ты себя, глупый мальчишка.Громкий свисток прокатился над платформой. Дым валил клубами, застилая все вокруг. Толпа галдела, силясь перекричать рокот распаляющегося поезда.- До свидания! – лучезарно улыбаясь, радостно крикнула Хвиин с подножки вагона, помахала на прощание рукой, в последний раз оглядывая платформу, и поспешила зайти внутрь, смахивая глупые слёзы.Поезд встрепенулся всем своим телом, точно пробудившийся железный зверь. Серый дым повалил пуще прежнего, заставляя провожающих кашлять и отступать подальше. Железный зверь дернулся ещё раз и постепенно начал свое движение. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, расходясь в мерном рокоте, сопровождаемом криками, лаем собак и улюлюканьем бегущих за вагонами мальчишек.Поезд набирал скорость, двигаясь сперва спотыкающимся шагом, потом рысцой, и, наконец, срываясь на бешеный галоп.Истошно закричал сигнальный свисток, и крик этот прокатился эхом по осеннему, звенящему воздуху на многие мили вокруг.Поезд мчался все дальше, растворяясь в серой дымке и, наконец, превращаясь в едва заметную точку.Поезд мчался на юг.