Глава 47. Dark version. Больно [не] выносимо. (2/2)
Неужели карма достигла и его? А как он поступал на протяжении долгих столетий.Не так же?
Полчаса назад понял, чтобы он не выбрал, все равно ждет один и тот же финал.
А от тела нужно избавиться.
И Алана с превеликим удовольствием смотрит, как бездыханное тело этой блондинки обращается в серый пепел.Могла бы бензина подлила. Кто будет следующем?
Если он не будет с ней, то ни с кем не будет.
Никому не отдаст.
Раньше Алана Роллод ценила каждую человеческую жизнь, а сейчас измелилась. Отнимает жизни невинных.Отбрасывает труп, слизывает кровь на губах, недовольна, цокает языков, переступает через тело, а он еще наслаждается кровью бедной невинной жертвы.
— Моя мертва, мне становится скучно, Ник.
А кем она становится? Монстром?
Вечерами вместо семейных посиделок или настольных игр скандалы и крики, с обязательным напоминанием, как они ненавидят друг друга. Как двое некогда любящих друг друга так могут возненавидеть?
Она ведь перестала быть жертвой, может дать ему отпор и любит провоцировать.
Бутылку бурбона, которую выхватила из его рук, в стену запускает. И не волнует ее стоимость или что это был коллекционный.Скорее он расстроился видя на полу разлиную коричневую жидкость.
И плевала она на то, что это может разозлить его. Узнала, о том, что он флиртовал с какой — то девицей, когда вчера написался в баре.А больше он ничем не занимается. А может все зашло куда дальше. Кто знает… А ей вдобавок ко всем тягостям терпеть и его похождения? Ну уж нет.
— Как же ты мне омерзителен!
Не забывает вдобавок ударить по лицу.
— Убирайся!
— Так я и уйду, с превеликим удовольствием, только ты первый выметайся к своим дешевкам!
— Не такие они уж и дешевки. Судя по расценкам.
И как им расхлебать все то, что сами же натворили?
Давно уже все извращено у этих двоих.
Потому что боль стала такой сладостной.Он не орет, когда та ломает ему руку, ногой отшвыривает к стене, в их спальне и сдерживает свое слово — уходит [не навсегда, а в гараж, где стоит когда — то ценная для нее вещь — мотоцикл].
Не остановит он ее, а наоборот опускает руки на перила балкона, куда вышел и его не волнует кровь, что на лице. Задумался о том, что как она еще не сбросила его отсюда, вниз головой. Убить же друг друга не могут, как и пощадить.
Застёгивает молнию кожаной куртки и о шлеме словно позабыла, садиться на байк. Теперь ей точно не нужен этот предмет защиты. Каково это бояться умереть нелепо волнует жалких людишек, а не ее.
Чтобы адреналин разрывал.
А показатели спидометра в сто сорок километров в час.
Эту опасность она не пытается избежать.
Какая ответственность?
Сбежать от реальности может, как только завела двигатель этого старенького восстановленного байка.
Растворяется в движении, смотрит на мимо проезжающие автомобили [возможно это происходит стишком быстро].
Концентрируется, расслабиться, может подумать о многом, а вот насладиться красотой родного города не может.
Именно мотоцикл лечит ее искалеченную душу, связь с чем — то хорошим.
Здесь, во французский квартале, за городской чертой она не скованна крышей того дома, а главное им. Под открытым небом, сладостная свобода ощущается максимально.
Зачем он делает ей так больно?
Алана Роллод «владеет» этим мотоциклам, то Клаус Майклсон ею и если байк сменить можно [купить самую последнюю навороченную версию или наоборот ретро], то своего владельца она сменить не может [не имеет никакого права].
Она не только пользуется этим средством передвижения, но и знает досконально историю этой модели, уверенна на все сто процентов, что мотор заведется.
Слезает с байка и просто падает на этот серый асфальт. Сама себе поклялась, что больше никогда не заплачет.Не сдержала данное обещание.
Всякую радость и позитив словно засосало в какую — то воронку и ничего не осталось. Расцарапать бы грудную клетку и схватить сердце, и все завершить все одним точным движением. Когда же это всё закончится? Как заглушить все это? Потому что сон давно перестал быть спасением.
Клаус не самый покладистый, со своим непробиваемым и вспыльчивым характером — но одновременно любимый, как этот старый мотоцикл. И единственный, кто способен сделать все, чтобы она не свихнулась окончательно.
И она возвращается еще до наступление рассвета.Надышалась ночной прохладой и свежестью, свободой. Все хватит с нее. Пока возвращаться к невыносимой жизни, точнее существованию [вечному].
И он встречает ее на пороге гостиной, с бокалом виски и этой ехидной ухмылкой, что видны ямочки на щеках, словно знал, что именно так все и будет.
А самое худшее, что свидетелем всего этого был ребенок.И плохо было именно ему. Зачем ему вообще существовать? Если и метает о чем — то, то о мести и воли.
Хорошо, что рядом с ним любимая мать, которая сидит на его постели и обещает быть рядом с ним « Всегда и навечно»
Это ведь клятва их семьи?
А еще она дарит ему кулон прося, чтобы он не снимал его.
Кому, как не матери верить? Самому близкому человеку.
А отца он боится. Да его все бояться.
Разве его жизнь ценнее остальных?
Мать говорит, что естественно.
А ему больно становиться при виде страданий матери. И чтобы прекратить все это ему нужно быть сильнее.
Почему он все терпит?
Ради него? Любит того, кто приносит ей невыносимые страдания [моральные и физические. Правда все побои теперь заживают быстрее] Не знает другой жизни? Боится сделать шаг из этого дома, к свободе и другой жизни? Настолько запуганная, невольная кукла, которая боится пойти против своего хозяина. Стала смиренной.
Пощадите Алану [Роллод] Майклсон.
И постепенно внутри его зарождается и прорастает семя ненависти, что подобно колючей проволоки окутываете его сердце.
И ему кажется, что выбраться отсюда не выйдет. Ему семнадцать и в очередной раз он валяется на асфальте, сплёвывает сгусток крови.
Вот зачем он бросил вызов отцу, зная, что все равно проиграет.
Так выходит каждый раз.
А стоящая на балконе Алана наблюдала за этим. Ну вот что она могла сделать? Только крикнуть: — Довольно.
Он и так зол. Поднимается оперившись на кулакам.
Любимая мать рядом, утешает прижимая к себе.
— Вот о чем ты думал!
— Так больше продолжаться не может!
Берет его лицо руками.
— Запомни, Ингвальд, что ты особенный. Ты наследие этой семьи. Придет время, когда все это будет твоим.
Запутался.
А что если правду не утаить?
Невозможно скрыть, то что скрывалось годами.
Если отца он боится, то мать для него все. Ей он верит и эта безусловная любовь, которую невозможно разрушить. Даже, если океаны иссохнут и пустыни исчезнут.
Он привык ко всему происходящему в этом доме и криками, осколкам посуды.
А теперь за ним [словно тень] ходит охранник Макс. И зачем это?
И чем старше он становится тем неныносимее набоюдать за всем.
Он же ростет.
Не может это продолжаться вечность.
И забыть невозможно.
И сказать не может.
В книгах есть много всего интересного. Например о белом дубе.
Кажется теперь у него появляется цель.
И что он может сделать?
Не может до одного дня.
Ему должно быть так непривычно.
Просто во время школьной тренировки одноклассник случайно задевает его кулон подаоенной матерью.
И силы он не теряет, а наоборот обрел.
Хочет только позабыть каким идиотом он был, а его мать оказалась лживой женщиной.
И сделает он по — своему.
Знает, что хочет.
Что остается ему?
Сбита с толку, когда родной сын прижимает к стене.
— Что ты вытворяешь?
— Это ты виновата, мама!
— В чем?
— Тот кулон лишал меня сил! Да? Отвечай! — так сильно давит на ее шею.
И почему она не боится?
Пощадит?
И так неввносимо больно.
— Я хотела только лучшего для тебя, Ингвальд.
Лучшего? Именно лучшего? А у него никто и никогда не спрашивал, что для него благо? Вечные переживания того, что слабый.
— Что ты делаешь? — рявкнул плявившейся Клаус.
Однажды обожглась.
Слишком поздно. В руках Ингвальда вырванное сердце матери, серое тело валяется на полу.
Так на ком вина за случившееся?
Ничего это не напоминает Клаусу Майклсону?
Напоминает еще как напоминает…
А глаза сверкают желтым.
Вот зачем ему на протяжение стольких лет делали больно.
И его лишали силы. Принижали.
А если оружие способное уничтожить бессмертного?
Есть.
Клаус неконтролирует себя нападая на сына.
Тот же успел отбросить вырванное ранее сердце.
В этой схватке нет никаких правил.
Но есть один решающей фактор — деревянный кол с вкраплением пепла белого дуба.
Именно Клаус учил тому, что оружие способное тебя уничтожить следует держать на виду при этом весьма удачно пряча.
Вечерами его сын явно не изучал алгебру с гиометрией и литературой.
Разбивает один из бюстов, что стоят в гостиной.
Точный удар в самое сердце.
Все, что любят Майклсоны обращается в пепел.
Тело вспыхивает подобно спичке и обращается в пепел.
А этот последний взгляд отца полный ненависти и злобы.
А появившееся слезы на глазах Ингвальда.
Один.
Без семьи.
Но с армией и верными слугами, которые покорны.
Теперь город в его полном подчинение.
Он ничей.
Существо обладающее безграничной силой, которое нельзя убить.
Бродить по этому дому подобно блеклой тени.
Кого он пощадит?
А больно ли ему?
В этой игре нет никакого кодекса и правил.
Первой целью становится ковены. Обладающие силой Предков, но уязвимые.
Пора им склониться перед ним.
Потом дело доходит до местных вампиров, но тех кажется даже радует смена власти.Теперь то кровь будет литься рекой и они смогут не просто устраивать тусовки.
Преимущество оборотней — знание местности и болот.
Во всем черном. Сидит в удобной позе с граненым бокалом виски в правой руке, которую поднес ко лбу.
Он давно не мечтает. Однажды мечтал о счастливой и дружной семье. Теперь оборвал любые связи с выжившей частью этой самой семьи. Если явятся сюда, то непременно и незамедлительно получат сдачи. Да и Майклсоны самостоятельно разорвали с ним любые связи, после кончины родителей виновником которой он и является.
— Скажи, что у тебя все вышло, дружище.
Так почему же Макс не отрекся от него? Единственный гибрид, который ему не подчиняется, но верный саратник.
— Да. С помощью кровью того пленного волка удалось выследить их.
— Тогда идем. Будет грандиозное шоу.
— Ингвальд…
— Что?
— Зачем тебе это?
— Поверь, у меня будет такая армия, что никто не посмеет приблизиться ко мне и выступить против, — ухмыляется приобнимая того за шею. — Пора вершить великие дела.
В лесу он довольно хорошо ориентируется и зная местоположение лагеря выживших Полумесяцев.
Бесцеремонно хватает волчицу, за горло, что вышла с палатки и столкнулась с непрошенными гостями.
— Не дёргайся, дорогуша, — прокусив запястье поит своей кровью ломает шею.
Зачем он делает ей так больно?
Все происходит слишком быстро.
Агрессивный и хитрый. Видит перепуганных жителей этого поселения.
— Вижу вы знаете, кто я такой, — скрестил руки на груди.
Ему смешно наблюдать за всей этой суматохой. Не тронут его слезы детей и женщин.
— Бежать бесполезно. Магический барьер. Так… Кто следующей?
А эта его ухмылка бесит каждого. Эти клыки и желтый блеск в глазах.
Мог бы просто дать распоряжение вампирам убить каждого из стаи Полумесяца, но это было бы слишком просто [скучно]. Куда приятнее сломить дух свободолюбивых волков обратив из в безвольных рабов.
А все его боятся и приклоняются, как желал отец. Стал тем, кем бы никогда не стала его сестра [пусть покоится с Миром. Для нее и Хейли даже отстроили склеп, как сентиментально].
В этой комнате темно. Клаус медленно ступает по деревянным доскам, которые трещат под ногами. Узнает по интерьеру, что это его комната. Слегка сменился интерьер. Нет картин. Новый диван.
Страшно заглянуть в глаза страху [самому себе]. Почему в отражение зеркала он видит Майкла.
Пульс ускоряется, руку сжал в кулак.
Славно невиданная сила подтолкнула его к этому зеркалу?
— Что тебе нужно?
Зеркало, которое должно бы рассыпаться при ударе кулаком уцелело, а вот на костяшках рук Клауса остается кровь.
— Ты такой же…
Какой такой?
Этот взгляд пугает.
Похоже Клаус Майклсон многого о себе не знает.
Шарахается даже от тени, шагает назад.
Его не так просто одолеть.
Это было неизбежно.
Эта ненависть [всей душой] между отцом и сыном крепшая напротяжение долгих столетий.
Это желание уничтожить друг друга и наблюдать, как тело сгорает в ярко — оранжевом пламени.
Вот уже в следующей момент он видит собственное отражение. Так должно быть.
Но почему он не ощущает себя самим собой?
Что это такое вообще?
Все это [не] реалистично.
Его сын. Он стал тем, кто повторяет им же проложенный путь на крови и трупах невинных. Тотальный контроль.
Непрерывный круг.
Кажется в этот раз Клаус Майклсон знает, как поступить правильно беря в руки лежащей на рабочем столе деревянный кол и направляя тот в самое сердце.
Есть он дал жизнь, то и имеет полное право загубить. Отнять душу.
А сгорать заживо [не]выносимо больно, когда кожа плавится, кричать хочется и никакой безболезненной смерти.
У всякой жизни есть логическое завершение [даже бессмертной].
Жаль, что определнные выводы и итоги Никлаус Майклсон сделал в финальной точке.