Барти (1/2)

Дэймос стоял на крепостной стене, на надвратной арке, зажатой между двумя массивными башнями, и смотрел на то как с неба падают сцепившиеся в смертельном танце синий и золотой драконы, от мощи которых кипел сам воздух. Со Скаем он был знаком лично, а вот обладателя золотой шкуры этой ночью увидел впервые и... был рад, что синяя мразь до утра не доживёт. Впрочем, его противник тоже получил множество смертельных ран, так что вряд ли уже поднимется в небо.

На стены цитадели мага накатывали волны нежити: медлительные но сильные зомби; стремительные низкорослые упыри; высшие умертвия, составляющие личную гвардию Повелительницы Стужи... Ну и, разумеется, немёртвые маги, продавшиеся демонической твари за подобие бессмертия. А ведь и он, какой-то год назад, мог совершить страшнейшую глупость, отчаянно желая спасти свой народ, подарив ей ещё один мир.

- Я о многом жалею, - прошептал обрившийся на лысо бледный и исхудавший маг, одетый в мантию из дорогой парчи чёрного цвета. - Но сегодня... всё это не важно.

Гномы, закованные в тяжёлую броню, без устали работали секирами; эльфы, укрывающиеся в башнях, осыпали нежить тучами зачарованных стрел; личная гвардия Дэймоса, откликнувшаяся на его зов в последний раз, готовилась вступить в открытую схватку, сверкая покрытыми рунами мечами. Только вот, если ничего не изменить, то лучи скованного магией смерти светила, не способные согреть земли проклятого Ксентарона, осветят уже мёртвые руины последнего оплота живых.

Кривой кинжал из серебра лёг в ладонь последнего колдующего короля, похоронившего как родителей, братьев и сестёр, так и своих сыновей, павших в войне с вечным врагом. Он не знал, сумеет ли служанка, прячущаяся в донжоне выносить его ребёнка, но даже если ”да”, то всё равно понимал, что на нём род и прервётся... Ведь некому будет обучить новое поколение, передав силу и мудрость предков.

”Меня будут вспоминать как позор рода... Но чтобы вообще было, кому меня вспоминать, нужно сделать то, к чему подталкивает долг”, - магические слова рекой потекли из уст человека, глаза коего вспыхнули алым сиянием, и сама ткань реальности натянулась, будто бы испугалась грядущего...

Сверкнуло в свете факелов лезвие, словно в масло погрузившееся в плоть мужчины, и энергия жертвы влилась в заклинание, заставляя его гудеть. Дух чародея, вырвавшийся из смертной оболочки вспыхнул огнём, раздуваясь до величины великана, ноги которому заменял огненный вихрь, а затем понёсся через армию нежити, обращая её в пепел, стремясь добраться до худощавой высокой фигуры бледной женщины, чьи глаза источали арктический холод...

Тело колдующего короля ещё не упало на камень, распадаясь невесомым пеплом, а два чудовища, одним из которых был смертный маг, за счёт пережигания духовных оболочек ставший на одну ступень сил с младшими богами, а второй являлась демон-личем, сцепились в жестокой схватке. Люди, эльфы и гномы, увидевшие это, с ужасом и восхищением смотрели на того, кого звали не иначе чем ”Деймос Проклятый”, а маг-полуэльф, уже собиравшийся воспользоваться божественным артефактом Творца Сентарона, замер в нерешительности (пусть он когда-то считал этого чародея врагом и даже сражался с ним, но не мог не уважать за то, что колдующий король не сдавался даже в самых критичных ситуациях).

Немёртвые маги пытались помочь своей госпоже, но лишь бесславно пали под ударами титанов; более слабая нежить откатилась от импровизированной арены, то превращающейся в лавовое озеро, то застывающей холодным камнем. Но... пусть Деймос и познал глубины магии, заглянул за грань бытия и обрёл немалое могущество, его противница была куда сильнее и опытнее, а потому позволила человеку растратить львиную долю энергии, после чего точечным ударом нанесла рану самой душе, окончательно разрушая пламенный доспех. Она уже хотела поглотить наглеца, сумевшего повеселить её своим безрассудством... как яркий чистый свет самого Творца мира окутал окрестности...

...

Плыть через бескрайний хаос, переливающийся всеми существующими и несуществующими цветами, смешивающимися и распадающимися на составляющие, создавая нечто новое и ни на что не похожее было тяжело. Деймосу приходилось бороться с желанием уснуть, раствориться или залюбоваться гаммой оттенков энергий, попутно собирая собственную душу из тех ошмётков, в которые она превратилась после последнего боя.

Он не знал, сумел ли хоть на немного сместить чашу весов в этой битве, но ощущение того, что сделал всё возможное для выживания своего народа, позволяло продолжать бороться...

...

Тело болело, но не пыталось отторгнуть душу. Впрочем, заключённый с прошлым его владельцем магический контракт, ставший для Деймоса пропуском в этот мир, не позволил бы случиться такой глупости.

- Воды, - прошептали пересохшие губы и рта коснулся край стакана, после чего в горло полилась живительная жидкость (молоко единорога, а не вода).

Организм, словно губка впитывающий животворящую энергию, начал наливаться здоровьем, а память реципиента замелькала перед глазами. Бывшему колдующему королю пришлось приложить все свои умения в магии разума, чтобы не упустить ни единой крохи знаний...

Теперь его звали Бартемиус Крауч Старший (официально - единственный). Не худшее имя, которое могло бы быть, и ничем не уступающее Деймосу Безликому, как его звали до похода в Энию, и уж тем более лучше чем Деймос Проклятый. Впрочем - это не так уж и принципиально.

На дворе стояла осень одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года от рождения сына местного бога, которого (сына) здешние люди додумались казнить...