Глава 41. Sic itur ad astra (I часть) (1/2)
***</p>
Камидзе открыл глаза, перед ним снова появился уже знакомый пейзаж из роз. Единственным отличием от предыдущих его появлений было довольно большое древо, что являлось как бы центром этого странного мира. На одной из его ветвей и сидела та странная девушка, что продолжала преследовать его во снах.
— Навевает воспоминания, — мечтательно произнесла она, сорвав один из плодов, что росли по всему дереву.
— Древо Познания? Очаровательно... — фыркнул он, бросая холодный взгляд на нее, — Дай угадаю, сейчас пойдет увеселительная аллегория: где я Адам, ты это Ева, а потом будет якобы смущающая любовная сцена, где мы должны дать начало новой жизни?
— О нет, что же меня выдало? — рассмеялась она в ответ на это заявление.
— Дешевые декорации и унылый сценарий, — с иронией в голосе ответил он.
— Что ж, согласна... Сюжетец и правда банален, — улыбнулась она, словно говоря с невидимой аудиторией, — Но актеры хороши, я бы сказала лучшие из возможных... Ты не согласен?
— Тц... Достала! — рявкнул Камидзе, потерявший всякое терпение.
К его удивлению мир содрогнулся, отчего он едва не потерял равновесие. Это же и заставило его увидеть, что все розы вокруг него сгнили, а часть и вовсе рассыпалась в прах.
— Ну вот посмотри что ты наделал, — обиженно проворчала она, увидев результат его вспышки.
— Как-нибудь переживу, — отмахнулся он от нее, — Какого черта ты продолжаешь лезть в мою голову? Кто ты, мать твою, такая?! Откуда ты знаешь о Кроули и Айвассе?!
— Ой-ой, сколько вопросов, — лукаво улыбнулась, мягко приземлившись на землю, — Но ведь ты понимаешь, что я могу просто не ответить на них?
— Я думаю ты понимаешь, что мне насрать? — прошипел он, чувствуя как внутри вновь поднимается злоба, — Это ты лезешь в мои сны, так что либо играешь по моим правилам...
— Либо что? — с вызовом перебила она меня.
— Либо ты катишься отсюда нахер!
— У-у-у, думаешь сможешь так просто от меня избавиться?
— Может быть, но я знаю кое-кто точно сможет...
На секунду по ее лицу пробежала тень, что не укрылось от его внимания. Его догадка о том, что Кроули что-то о ней знал явно имела место быть.
— Вижу ты встречался с Айвасс, но предпочел проигнорировать мое предупреждение... — неожиданно сменила она тему.
— Будто я стану слушать просьбы не пойми кого!
— А разве ты не только тем и занят? Что слушаешь просьбы не пойми или пойми кого? — усмехнулась она наклонив голову, — Или же я как-то выделяюсь на их фоне?
— Их суть и мотивы мне хотя бы ясны, а все что ты делаешь, так это говоришь бессмысленными загадками и афоризмами!
— И это повод отказать мне? Право, это ранит мою гордость как девушки...
— Заткнись... — гнев, который казалось ушел, начал подниматься с новой силой.
— Позволишь задать нескромный вопрос?
— Ты ведь все равно его задашь, вне зависимости от ответа.
— Ну вот, а ты говоришь, что мы друг друга не понимаем, — игриво улыбнулась она ему, — Скажи... ты правда в это веришь?
— Верю во что?
— В то, что ты делаешь, — спросила она куда более серьезным тоном, — В цель, к которой ты идешь? В мечту, что дает тебе силы каждое утро вставать, чтобы прожить еще один день? В дело, которое уже немало отняло у тебя и готово забрать еще больше?
— Какое тебе дело? Что тебе вообще от меня нужно? Ты говоришь так, словно мы... словно мы... — он хотел закончить предложение, но какое-то странное чувство внутри отвлекло его от этого.
— Словно мы обсуждали это очень много раз? — все с той же игривой улыбкой закончила она за него, — Да, в целом можно и так сказать. Мы действительно обсуждали это очень много раз...
— Если это так, за каким хреном мы делаем это сейчас?
— Потому что я хочу понять... — ответила она, театрально вздохнув и медленно двинувшись в сторону.
— И с чего ты взяла, что я тебе помогу?
— Ну, а разве не каждый обретает себя во взаимодействии с другими? Все оставляют на нас какой-то отпечаток, частичку себя, которую мы впитываем, восполняя пробелы в своем собственном я. Всю нашу жизнь можно сравнить с театральной постановкой: у каждого есть своя роль, выделяющая его на фоне остальных. Сценарист даёт задумку режиссеру, тот в свою очередь дает задачу постановщику и актерам, которые воплощают ее в жизнь, а зрители наблюдают за воплощением этой задумки, тем самым удовлетворяя потребность всех вышеперечисленных. Каждый обрел себя во взаимодействии с другими элементами этого цикла. По мне так именно в группе определяется истинная ценность человека, именно там он способен засиять... — медленно, проговаривая каждое слово говорила девушка, шагая по бесконечному саду из роз, едва задевая их, после чего остановилась и повернулась к Томе, — Не существует человека, что обрел бы себя самостоятельно, а значит и обратное также невозможно.
— Тц... Твоя точка зрения убога, — отрицательно махнул рукой он, хотя и без злобы или раздражения, — Весь мир театр? Мы все связаны? Может быть, но это не жизнь! Да, мы действительно меняемся, взаимодействуя с другими, перенимая что-то от них, но вместе с этим мы связываем с ними незримой нитью. И со временем этих нитей набирается настоящая паутина, которую и называют жизнью. Но что произойдет, когда одна из них оборвется? Что если человек, захочет уйти из моей жизни? Я что, перестану быть собой? Значит это другие решают, каким я буду и стану? И эта часть меня уйдет и не вернется? И что произойдет, когда эти нити и связи порвутся? Пустота, сменяющаяся агонией от собственного существования!? И какой смысл в связи, когда ее можно порезать даже тупым пластмассовым ножом?! Театр... Знаешь в чем суть всего того, что делают его участники? Оправдать чьи-то ожидания! Режиссерские, зрительские, неважно! По твоей логике, человек должен жить, стремясь оправдать возложенные на него ожидания? Стать воплощением чьих-то надежд и идеалов? Это не жизнь, это нелепый фарс, просто жалкая оболочка, пытающаяся претендовать на что-то... А если он не сможет, не оправдает этих надежд? Вся его жизнь что, была напрасна? Тц, это глупо... Почему я должен жить, в соответствии с чьими-то ожиданиями? Почему я должен сражаться ради кого-то? Какое мне до них дело? Почему я должен позволять другим решать, ради чего мне жить и зачем сражаться? Эти мысли... Этот образ жизни... ведет лишь к страданиям и гибели...Так живут только неудачники!
Стоило этим словам слететь с его губ, как повисла странная тишина. Лишь сейчас он осознал, что он сказал. Лишь сейчас понял, что даже не думал об этом, все произошло так быстро и естественно, словно кто-то другой сказал это за него... Но при этом он не мог не ощутить... что это все же были именно его мысли.
— Ха... Ха-ха... Ха-ха-ха-ха-ха-ха! — ее смех, разорвавший тишину, был почти оглушителен, казалось, что весь мир содрогается от ее хохота.
В следующую секунду она уже оказалась перед ним, а ее ладони обхватили его лицо.
— Какая злость... Какое пламя горит внутри тебя...! Клянусь, в эти драгоценные мгновения, ты стал самым прекрасным мужчиной на земле... — говорила она с какой-то маниакальной улыбкой, словно вечность ждала этих слов, — Тогда покажи мне... Покажи мне свой путь #25и0@е%! Яви же мне его... Яви мне неизведанный финал!
***</p>
— Ха! — Тома рывком поднялся с кровати, тяжело дыша и чувствуя как на спине выступил холодный пот, — Сон... Опять, чертов... сон.
Но сейчас он уже знал, что никакой это был не сон.
— Проклятие... — тяжело вздохнул он, приводя себя в порядок.
Он бросил взгляд на часы, те показали лишь полчетвертого, а значит даже утро еще не наступило, что подтверждала темнота за окном.
Повернув голову, он увидел что его сестры, уже привычно, спали рядом с ним. Похоже его внезапное пробуждение не помешало их сну. Этот факт слегка утешил его, меньше всего ему хотелось объясняться с ними по поводу этого ночного шухера.
Пару минут он просто сидел, пытаясь придти в себя и решить что делать дальше. По большому счету ему стоило бы лечь обратно и покемарить еще пару часов, но Тома очень быстро понял, что возвращаться обратно он сейчас хочет меньше всего. Уж точно ни после всего этого...
— К черту... — пробормотал он, осторожно выбираясь из кровати.
Натянув футболку, он направился на кухню и достав из холодильника пакет сока в момент опустошил его. Только сейчас он обратил внимание на то, как сильно его мучила жажда.