Астольфо Гранатум (1/1)

Морозы этой зимой выдались столь лютыми, что даже ни один человек не решался выйти из своего дома, и лишь пугливо поглядывал с окна на бушующую погоду. Угрюмый северный ветер разгонял мощным порывом крупные хлопья ледяного снега. Снегопад был настолько обильным, что было с трудом разобрать из-за него дорогу. Белоснежные комки так и липли к глазам, из-за чего приходилось постоянно морщиться, а безжалостный ветер только усиливал пытку, проносясь по щекам будто в форме острого кинжала, делая на коже ледяные порезы. Серое небо, раскинувшееся над городом, словно сердитый пёс, тоже не наводило на оптимистичные мысли. Но Астольфо, спокойно поправляющего шарф, нисколько не интересовали погодные условия в отличие от его напарника, который суетливо просил его натянуть предмет чуть ли не до носа. Он встретил тебя как раз на безлюдной улице - легко одетую, шагающей лёгкой походкой и даже не спотыкающуюся о толстую корку хрустящего под ногами льда. Ты грациозно парила, точно не ходила, что привлекло внимание охотника - словно зимняя принцесса, обозначающая свои владения перед простыми смертными. Гранатуму были не свойственны такие ассоциации, потому что отношения его вообще не интересовали. Единственное упоение - кровавая жатва с вампирами. И когда ты прошла мимо него значительно близко, он запрокинул голову, блажённо прикрыв глаза и вдохнув естественный запах порождений тьмы, его лицо озарила кровожадная ухмылька.Снова эти чёртовы вампиры пытаются играть в обычных человечишек - как омерзительно и смешно одновременно! Астольфо не терпится вытащить своё оружие и занести его над твоей головой. Он оборачивается, мимолётно любуясь видением, а позже начинает представлять чудовище вроде тебя в расчленённом виде. Приглушённо хохочет про себя, получая извращённое удовольствие от представлений, ведь все вампиры одинаковы - все они заслужили смерти за его страдания. Никакой жалости. Это его работа. Его личная месть этим тварям.Замечая его пристальный взгляд, поворачиваешь голову, ответно разглядывая его с ног до головы, словно безмолвно ознокамливаясь. Охотник попутно размышляет о том, что если ты назовёшь его "девчонкой", он отринет принципы и морали и прямо на месте разрежет твоё чёрствое сердце на мелкие кусочки.- Мадемуазель, могу ли я поинтересоваться, чем я так привлёк Ваше внимание? - слащавым тоном тянет он, надеясь немного поиграться с твоей персоной: приласкать вежливостью, запомнив твою беззаботную улыбку, а уже потом разделить лицо на две части, чтобы каждый раз явственно прокручивать этот невероятный момент - нет ничего лучше, чем рушить надежды этих жалких кровососов.Несколько секунд ты молчишь, борясь с накатывающей эйфорией: его изысканный запах, хвалённый среди вампиров, сводит с ума, нещадно кружит голову и дурманит рассудок, как алкогольный напиток. Но, как ни странно, оссушать его совсем не хочется. От созерцания столь прекрасного юноши с утончёнными чертами лица было нелегко оторваться, у тебя напрочь перехватило дыхание. Такую красоту хотелось оставить нетронутой, как девственный лес, на котором ещё не ступала нога грешного человека. Борясь с благоговейным оцепенением, ты находишь в себе силы вымолвить слова:- Вы очень красивый молодой человек, я таких ещё никогда не видела, - беззастенчиво признаёшься ты, улыбаясь ему так тепло, что, кажется, от этого жеста может растаять весь плотный снег.От неожиданности юноша округляет глаза, не сразу углубившись в чувство польщения. Странное тепло разливается в груди. Неужели температура поднялась? Он не находил больше логичного объяснения тому, что ему резко стало жарко, пусть симптомы и вовсе другие. Им овладело чувство срочности за что-то схватиться, чтобы не потонуть в развернувшемся вязком болоте, которое устроило ты, как крыса на разрушенном корабле.- Хм, спасибо, - он делает вид, что с ним ничего не случилось, и благодарно снимает шляпу твоей персоне, а затем начинает горделиво хвастаться своему напарнику: - Ну, видел, как по мне сходят с ума? Я лучше какого-то Роланда! Кстати, а вот и это ничтожество идёт, - презрительно фыркает он, морща свой миниатюрный нос, чем привлекает твоё внимание к возросшему блондину.- Боже-Боже, вы так легко одеты, мисс! Вы не замёрзнете? - буквально с ходу даётся диву ещё один паладин, жалостливо рассматривая твоё одеяние; его напускная, как считал Астольфо, сентиментальность раздражала охотника до дрожи в костях.Но ты, чувствуя неладное в этом субъекте, лишь безразлично отмахиваешься, напоследок провожая взглядом Гранатума. Астольфо на мгновение прикрыл глаза, глубоко вздохнул и потёр виски. Внешне его эмоции сошли на нет, но внутренне он дёргался и метался, словно оказался в маленькой тесной коморке, где нет ни выхода, ни входа, а стены неумолимо сжимались. Безнадёжность всё яростнее обнимала душу. И что это с ним случилось? Почему он так ревниво следил за тем, чтобы ты не одарила его кокетливой улыбкой, как это делают другие простолюдинки в компании общительного Роланда? Будущее казалось туманным и враждебным, потому что его не покидали мысли о тебе, а порыв доверить его отголоски пока непонятной ему особе, практически не управляем. Но ведь Гранатум действительно не представлял, что ваши случайные встречи участятся, а затем и вовсе перестанут быть простым совпадением...Юный охотник всегда твёрдо знал, что его годами взращиваемая и горячая ненависть к вампирам не утратит своё пылание и будет гореть вечность. Но в этот раз, всё чаще сталкиваясь с твоей персоной, он начинал сомневаться в своих идеалах и жизненных приоритетах, но разумом этого не понимал и упорно отрицал. Но ты будто специально, как истинный демон, усыпляла его бдительность, сыпля комплименты в его сторону и подтверждая, что он лучше Роланда. Сердцебиение немиласердно рвало грудную клетку. И вместе с тем, наперекор растущим чувствам, витала давняя обида, не оставляющая его в покое. Каждый раз, когда он позволял себе на минуту забыться, она напоминала о себе боевыми ранами. Каждый раз, глядя на своё худоватое тело в гладь зеркала, он видел там отвратительные вампирские метки и возвращал себе прежний настрой. Гранатум понимал, что его нутро охотника не позволит тебе так просто разгуливать по мирским просторам, пока его душа плавится в жестокой ненависти. Он упорно стирал с архивов памяти каждую твою посланную ему улыбку и, остервенело сжимая до крови и побеления костяшек кулаки, включал режим бесчувственного берсерка, одержимого голыми инстинктами. В один из дней он наконец-то осознал, что ваша связь не может больше продолжаться - он обещал самому себе стереть каждое чудовище, и он докажет самому себе, что его не просто ввести в заблуждение.Он стоял к тебе спиной в этот день, смотря на чёрные горы вдалеке, и ты ощутила неприятный холодок на коже, когда увидела на нём официальную форму охотника. Ещё ничего не началось, а тебе уже кажется, что ты попала в какой-то недобрый хоррор-спектакль: об этом намекала зловещая тишина, его неподвижность и твой ворочащийся где-то на уровне солнечного сплетения животный страх. Руки и ноги превратились в желе, отказываясь слушаться хозяйку.- Тебе не холодно, Астольфо? - обеспокоенно интересуешься ты, подавляя внутреннюю вспышку паники от его одеяния; всё будет в порядке, если ты будешь вести себя как ни в чём не бывало.Он поворачивается к тебе и на его губах вырисовывается полубезумная улыбка, а плечи подрагивают от накатывающего гогота.- А что, хочешь согреть меня? - издевательски спрашивает он, иронично приподняв брови. - Но ты ведь и сама холодная, как глыба льда. У вампиров всегда низкая температура, верно? Ха-ха-ха!Он заходится странным весельем и, держась за живот, начинает истерично смеяться с широко распахнутыми глазами. Тебя охватывает дикий ужас, из-за чего ты начинаешь рефлекторно пятиться назад. Но бежать некуда. Вы оба понимаете это, и оба реагируете на это с обречённостью. Потому что у Астольфо впервые пропадает желание атаковать. Он смеётся, заваливая хохотом уши, но ему совершенно не радостно, как это бывало прежде. Глубокая печаль, как яд, медленно растекалась по венам и отравляла сознание свершившимися фактами. На минуту ему даже показалось, что на его глаза выступили слёзы, но он хочет думать, что на его ресницы всего лишь упал снег и растаял, обратившись в прозрачные капли. С такими мыслями, натянуто улыбаясь, он возвышает над собой зловещую косу и резко опускает на твою грудь, вырывая из тебя сдавленный вскрик. Почему же ему не становится хорошо от вида твоих страданий, от твоих слёз, от крови, которая брызгает фонтаном изо рта? Почему чертовски больно, да так, будто это ему проткнули грудь? Астольфо теряется в отчаянии и падает на колени, продолжая зачем-то смеяться и теряясь в своих ощущениях, окончательно путаясь в противоречивых чувствах, разрываясь между давно вынашиваемой местью и любовью. И почему небо, на которое он смотрит, не даёт ему ответы? Почему его отец молчит, не давая ему знака, что правильно, а что - нет?- Ты... т-ты знал... - откашливаясь и сплёвывая сгустки крови, сипло шепчешь ты, придерживая рукой открытую рану, хотя это действие не приносило пользу; в груди всё равно не исчезало давление, а воздух продолжал со свистом выходить наружу.- Что ты вампирское отродье? - уточняет с напускным безразличием Гранатум, стараясь не смотреть тебе в глаза - его взгляд устремлён на деревья и землю. - С самого начала нашей встречи. Я ещё тогда хотел убить тебя, но... Похоже, ты умеешь неплохо играться с чужими чувствами. Молодец - растянула время до своей кончины! Но смерть всё равно не избежала и не избежишь. Все вампиры должны умереть. Я хочу уничтожить их. Всех до единого! - надрывно кричит он, обнажая покарёженную душу. - Потому что они осквернили меня, оставив на мне тринадцать меток! Они все должны сдохнуть!Вопреки тому, что Смерть готова была поцеловать тебя своим хладным ртом, вытравив всё живое, ты по-прежнему смотрела на него с любовью и... сочувствием. Словно зеркально переживая гамму его эмоций, ты начинаешь невольно рыдать. Новые подробности его жизни открыли завесу беззаботности, под которой скрывались отчаяние и одиночество. Трагедия его судьбы волновала тебя больше, чем собственная участь. В последние минуты жизни тебе хотелось прижать это покалеченное дитя к себе и пообещать ему, что всё будет хорошо, что всё самое страшное уже позади.- Я... я бы ни за что... не оставила на тебя метку...- Лжёшь! - с ненавистью выкрикивает он, давясь собственной вязкой слюной, как бешеный пёс, тем самым пытаясь оградить себя от ненужных эмоций. - У меня слишком вкусная кровь, они все так говорили! И ты не исключение! Ты тоже одержима ею!- Если я и одержима чем-то, - ты осекаешься, чувствуя скопившийся металлический привкус в области гортани, и, сглатывая её часть для удобства разговора, выдавливаешь с вымученной улыбкой, - то только тобой...В твоих ушах, которые словно заполнились ватой, отчётливо звучал один-единственный звук: чьё-то жалобное поскуливание, как у побитого щенка, чей-то содрогающийся голос, заставивший тебя обессиленно поднять глаза. Сквозь овеянный тебя туман ты разглядела Астольфо, который сидел на коленях, смотрел прямо тебе в глаза своими неестественно расширенными зрачками и мечтал стереть отпечаток слепой влюблённости с твоих зрачков; его рот криво содрагался, вырывая из уст неразборчивые жалобные стоны, заикающиеся слова и протяжное мычание. Его душа, придавленная сознанием свершившегося открытия, разлетелась на миллионы осколков, как в день его первой трагедии. Ты перестала думать о боли; происходящее казалось тебе сумасшедшим, но ты отчётливо чувствовала пожирающее тебя чувство вины перед охотником, которого ты подвела. Вина перед ним, такая нелепая, неуместная, почти невозможная, отравляла твоё сознание. Ты бы отдала всё, лишь бы только не быть вампиром, которых он так отчаянно презирает. Гранатум готов был потерять нить реальность, утонув в своём горе, но сквозь агонию адского пламени, в котором продиралась его душа, он ещё раз услышал собственный крик, моментально отрезвивший его. Да к чёрту эти стереотипы, если сердце разрывалось от горечи, осевшей пеплом на языке! Гори в аду эта любовь, которая делает людей слабыми. Будь сожжена на инкивизиторском костре кровавая ведьма, которая пленила его своим обаянием, став его личным проклятием и спасением. Отбросив в сторону оружие, он подошёл к твоему почти бездыханному телу и одним резким движением порвал воротник плаща. Пульсирующие вены на его обнажившейся шее заволокли твой разум пеленой.Вздрогнув, он послушно замер, уступая жадности твоего рта, и терпеливо выносил вторжение чужих зубов в свою атласную на ощупь плоть. Астольфо часто дышал, но в момент укуса не вскрикнул, стойко перенося причиняемую боль. Ты воскресала. Повреждённые ткани с поразительное скоростью обретали прежнее состояние. Волна за волной на тебя на накатывала окрыляющая целительная энергия. С упоением и облегчением ты чувствовала, как кости внутри ровно сростаются, как огромная дыра, открывающая на них вид, затягивается, как всё встаёт на свои места, больше не тревожа раненное тело. Ты могла бы сравнить вкус его плоти со вкусом чарующего сока мироздания, одухотворяющего напитка. В ажиотаже сумасшедшего дурмана ты повалила охотника на спину, вцепилась руками в его кисти, буквально вдавив их в земою, и продолжила свою пытку. Юноша не издал ни одного звука; казалось, он пал замертво, но его выдавали нечастые тяжёлые вдохи-выдохи. Он мог бы воспользоваться своей силой и оттолкнуть от себя ещё ослабленного вампира, но внутри всё противилось этому. Желание спасти любимую превышало желание жить, подталкивая его на добровольную жертву. Он прикрыл потяжелевшие веки, чувствуя слабость от недостатка крови, и с готовностью ждал, когда ты насытишься; ему было неважно, будет ли это стоить ему жизни или нет - на фоне самосохранения образовалось непреодолимое желание спасти тебя. Если бы его увидели в таком состоянии коллеги, они бы просто не узнали Астольфо. Он, впрочем, и сам не узнавал себя, когда поддался откуда-то взявшейся альтруистичности. Любовь - действительно проделки самого дьявола, который раз за разом издевается над его душой.Челюсти сводило от напряжения. Прокручивая в голове его признание о прошлом опыте с вампирами, ты мысленно дала себе пощёчину и как ошпаренная отстранилась от него. Вцепившись в свои волосы, выпустив ногти в голову, ты пыталась отрезвить себя болью и вбить себе запрет прикасаться к Астольфо, который бы опасно алел при каждой твоей мысли или воспоминании о вкусе его великолепной плоти. Хотелось рыдать от безысходности и бессилия, которое едва настраивало тебя на нужные рассуждения. Но как назло на языке ощущался вкус его крови, предательски не желая покидать чувствительные рецепторы вампира. Ты готова была вырвать себе язык, лишь бы больше не позволять себе наслаждаться этой порочной пыткой.- Зачем ты позволил мне это? Я не хочу уподобляться тем вампиром, которые оставили на тебе метки! Я не хочу больше причинять тебе боль и не хочу, чтобы кто-то причинял её тебе!Его взгляд, постепенно фокусирующийся в окружающем пространстве, пал на твоё покрасневшее и заплаканное лицо. Странное зрелище - видеть слёзы вампира, который по своей сути должен наслаждаться чужой мукой. Он смотрел на тебя, как на безнадёжную идиотку.- Потому что хочу, чтобы ты жила, - просто ответил Гранатум.Ты вздрогнула, растерявшись. Ты не могла изменить его прошлое, оградить его от злобы и несправедливости окружающего мира, но могла стать ему опорой в настоящем. Твои руки нежно обвили худенькие плечи юноши, помогая ему сесть на землю, вычищенную от снега. Не понимая, что тобой руководило, ты начала медленно расстёгивать пуговицы на его форме. Замечая краем глаза нечто сиреневое, как синяк, на его полуголом плече, ты понимаешь, что хочешь сотворить с его телом.- Ты... - Гранатум опешил от твоих действий, не зная, чего ожидать вампира, которого он предательски пригрел на своей раненной шее.Но что-то заставляет его довериться тебе. Как же он сейчас, должно быть, смешон! Сам направо и налево раскидывался словами о ненависти к вампирам, а теперь... Он не сопротивлялся, положив голову тебе на грудь, и продолжал молчать. В какой-то момент свет луны стал ярче и, приглядевшись, ты различила множество меток на его руках, груди, спине. Ужасаясь картинам, возникающим под действием их вида, ты изумлённо провела по ним дрожащими пальцами, и несколько горячих капель упали на его кожу. Астольфо на самом деле уже изрядно надоело становиться свидетелем твоей сентиментальности, ведь вампиры... Ну как же эти мёртвые создания могут что-то испытывать и кому-то сострадать? Они фальшивки! Но, как назло, подобное определение не подходило твоей натуре. И он, ощущая смятения, с замиранием сердца получал твои робкие поцелуи в каждый отмеченный участок кожи. Кажется, боль прошлого начала постепенно сходить, словно ему нанесли на ушиб кусочек льда, сняв раздражение. Прикосновение твоих прохладных уст походило на целебный эликсир, который снова вернул его к наиболее нормальному состоянию, хотя он всё ещё путался в своих ощущениях и раздумывал о том, что всё, что происходит между вами, это просто игра его больного воображения, и что он сейчас отряхнётся и пойдёт с задорной песней под нос кромсать ненавистных существ.Одно из которых он так и не смог убить, впустив его слишком глубоко в своё уязвимое сердце...- Больше никто не оставит на тебе эти грязные метки, - уверенно шепчешь ты, орошая слезами его каменную оболочку, заставляя ту трескаться и вытаскивать из себя всё живое.Астольфо приподнимает опущенную голову, внимательно заглядывая в твои глаза. Может ли он верить вампиру? Размышления, касающиеся положительного ответа, казались абсурдными.Но жизнь любит преподносить нехорошие сюрпризы, прогибая под себя сломанные души.Астольфо убедился в этом, когда машинально припал губами к твоим губам под воздействием острого желания на грани голодания, который он утолил исступлённым поцелуем. Покалеченный ребёнок доверчиво тянет к тебе свои руки, надеясь поверить в счастливое будущее, и ты с твёрдой решимостью обещаешь ему ту самую сказку, наплевав на вампирские инстинкты. И даже когда он добровольно сбрывает с себя одежду, выпячивая вперёд грудь, словно моля тебя закрыть все его метки собственными, ты просто невесомо целуешь каждое его пятно. Охотнику плевать, что оголённую кожу терзает холод, словно атакуя его тонкими иглами - сейчас ему почему-то становится невероятно тепло и не одиноко. И он отчаянно верит, что ты сумеешь стереть каждый страшный и ненавистный след с его тела.