1 часть (1/1)

Обычные люди терпеть не могут таких, как мы.Со стороны наша жизнь кажется пределом мечтаний. Этот бесполезный бег в колесе, повторение одного и того же дня, вечеринка, которая никогда не закончится. Никто из желающих влачить такое жалкое существование не задумывается о том, что каждый пьяный бред заканчивается похмельем, когда воспоминания не вызывают больше ничего, кроме тоски, а на все предложения встреч лишь отвечаешь, чтобы тебя наконец оставили в покое и дали спокойно сдохнуть. Я жду с нетерпением, когда же это случится. Я, действительно, жду. Но в конце концов происходит худшее, что может произойти с человеком. Ты привыкаешь. Ты принимаешь как данность каждое бесполезное утро своей жизни. Времена года сменяют друг друга, человечество страдает, я просыпаюсь в полдень и скуриваю половину пачки вместо завтрака. Все происходит так, как должно. Не ищите счастья — его не существует. И, что самое главное, оно вам не нужно.Нет ничего хорошего в деньгах. Все, что мы покупаем, уже давно не приносит нам никакого удовлетворения. Сколько бы у нас ни было — мы продолжаем хотеть большего, не из жадности, а от бессильной скуки, отупляющего безделья. Сколько бы мы ни пили или употребляли — это не потому, что мы избалованные или дерзкие (хотя все еще на это надеемся), а для того, чтобы развлечь себя еще хотя бы на пару часов.Мне интересно, как выглядит настоящая жизнь. Та, о которой пишут книги и снимают фильмы, та, где любая мелочь имеет огромное значение. Я уже давно не чувствую ничего. Может быть, я никогда ничего не чувствовал. Это не социопатия, это бессилие, которое пожирает меня, дни, ночи, грусть и веселье, ненависть и любовь. Деньги моих родителей — мой последний, самый крепкий контакт с реальностью. Единственная польза, которую они приносят.Я не прожигаю жизнь, я просто за нее не борюсь.Моих так называемых друзей можно посчитать по пальцам. Бенджамин — вконец оторванный от реальности тусовщик и по совместительству сын владельца лучшего клуба в Киеве, чем мы, несомненно, пользуемся; Никита — мутный герой скандальных хроник, который, по слухам, подвержен биполярному расстройству личности (или как там называется эта модная сейчас болезнь?) и Лука, чья суперспособность заключается в том, чтобы вытаскивать нашу троицу из дерьма, а в него уж мы попадаем с завидной регулярностью. Еще есть Даша, которая по понятным причинам предпочитает нашу компанию своим идиотским подружкам — громкой и бестактной Лее, по которой плачет Троещина, и высокомерной сучке Элине, которая если и посмотрит в твою сторону, так только чтобы закатить глаза с такой силой, что ты пожалеешь, что вообще попал в поле ее зрения. Иногда мы выглядим моральными уродами, которых не волнуют чужие проблемы, но мы куда более наивны, чем вы можете себе представить. Мы надеемся на то, что когда-нибудь все поменяется, потому что продолжаем верить в собственную исключительность. Мы вытрясаем друг из друга суррогаты человеческих отношений, дружбу и ссоры, романы и расставания, которые удостоятся лишь двухстрочной заметки в глянцевом журнале. Вы же лишь посмеетесь над ней, ведь в нас давно не осталось ничего настоящего.Время не остановится, даже если лететь на скорости под двести по улицам Киева.Дни, которые мы проводим, просиживая в салонах и ресторанах, пока не захочется блевать, обсуждая, что надеть вечером, у кого лучше пилить подбородок и куда стоит поехать в этом месяце, — это, по сути, все развлечения, что у нас есть. Стереотипное времяпровождение богатых и красивых. Может быть, когда-то мы и были некрасивыми посредственностями, но в подарок на совершеннолетие получили новое лицо. Может быть, мы действительно такие ничтожные, как вы думаете. Может быть, мы ненавидим себя даже больше, чем вы нас.***Меня тошнит. Все, что я помню с сегодняшнего утра, — мне блядски скучно. Еще я накурился так, что голова вот-вот взорвется, и подкрепил результат парочкой отвратительных энергетиков. Хорошо было бы остаться дома и посмотреть что-нибудь идиотское, но приходится выходить. Почему? Я не знаю. Мне нужно куда-то деть свободное время, чтобы не гнить наедине со своими мыслями. Я выхожу и вызываю такси. Бледное пасмурное солнце освещает безликие серые дома, остатки снега, асфальт и грязь. Вчера было намного лучше. Я опаздываю на полчаса, но почти уверен в том, что никто еще не пришел. Вокруг полно народа. Возле окна пустует единственный столик, предназначенный для нашей компании.Отсюда, к счастью, почти не видно убогого уличного пейзажа. Цветные лампы отбрасывают на стены блики, сквозь шторы пробивается приглушенный свет. Я успеваю слегка потеряться во времени. Вот мне приносят еду, вот она уже остывает, но я не могу запихнуть в себя ни кусочка. Как только я перестаю о чем-то думать, мне снова хочется умереть. Я люблю черный цвет, потому что ненавижу того, кем я стал. Это не стиль. Это траур по моему просранному будущему, убогому прошлому и бесполезному настоящему. — Все в порядке? — слышу я звонкий женский голос. — Ты уже пару минут пялишься в стену.Это появляется Даша, своим уродским платьем отбивая у меня последние остатки аппетита. Единственная из нашей компании, кто хотя бы старается не опаздывать и по возможности приходить первой. Не потому, что она пунктуальна до неприличия, а потому, что в ожидании остальных можно вдоволь обсудить их жизнь и перемыть всем кости.— Нормально, — отвечаю я.Она, как всегда, носит с собой много вещей. Сумка небрежно летит на диванчик, шарф опускается на стул. Пташник входит, занимая все пространство, стараясь привлечь побольше внимания, вышагивая так, будто за каждым ее шагом следят фотографы, о чем, конечно, ей приходится только мечтать. Она устраивается точно рядом со мной и утыкается в меню, заявляет, что ненавидит завтракать (на часах, тем временем, два), и заказывает шампанское. Думает и вдруг добавляет горячий шоколад. Странное сочетание.Даша что-то рассказывает. Наверное, о том, откуда вчера прилетела, а может, возмущается, почему я вчера от нее отписался. Я реагирую лишь на дежурный, брошенный между делом комплимент моим очкам. На самом деле я только и жду, пока она наконец заткнется. Моему мозгу необходимо побыть в тишине, но если свалю — это вызовет слишком много вопросов. К тому же сегодня я не готов добровольно предложить свою кандидатуру для сплетен.Время тянется, как резина. Теперь Пташник переключается на драму. Я все еще ничего не слушаю. Она сбивчиво рассказывает что-то очень для себя важное, безразлично смотрит в сторону — пустым, усталым, выразительным взглядом, — совсем как я, и выглядит так, будто сейчас расплачется. Мне неинтересно, рыдала ли она всю эту ночь или же просто отекла с похмелья.Я ненавижу, когда говорят, что мы похожи, но, видимо, мне придется это признать. Нам нет дела ни до чего, кроме себя и десятка однотипных селфи для Инстаграма, и любую случившуюся с нами хуйню мы раздуваем до вселенских размеров. Мы не самовлюбленные, мы просто жалкие, но с этим уже не так просто смириться. Она и я — какие-то инородные тела посреди этого праздника, и поэтому я в очередной раз задаюсь вопросом, что мне так помешало остаться дома. — А, вот же он, не оборачивайся, — выхватывает мой слух из болтовни Пташник. Каким-то образом я не замечаю, что еще два бокала шампанского успели опустеть. Она явно планирует напиться к вечеру, но мне плевать. Даша комкает в руках брендовый шарф. Мне точно так же плевать, кто из десятка ее бывших неожиданно появился на горизонте. Поворачиваю ли я голову? Конечно, да. Народу много, и я смотрю поверх этих рассевшихся придурков. В глаза будто насыпали песка. Ебаные линзы.Я замечаю за дальним столиком Артема Козуба. Он залипает в свой айфон, как любой нормальный человек во время ланча. Разница лишь в том, что он ненормальный. Благодаря Даше я знаю о всех его похождениях. Мы все здесь по большей части знаем друг друга, но это еще не значит, что мы знакомы. Почти каждую ночь я здороваюсь с таким количеством людей, что они ни за что не отложатся в памяти.Я знаю, кто он, на чем ездит и чем занимается, но не понимаю, почему он так привлекает всеобщее внимание. На всякий случай я сознательно избегаю людей, о которых говорят с придыханием. Таких, как я, довольно сложно удивить. Мы знаем об этом мире все, ведь давно его облетели.У меня слишком дерьмовое настроение, чтобы разговаривать, поэтому я решаю наконец послушать, что несет Даша. Она немного отвлекает меня от суицидальных мыслей. Шутка. Это просто похмелье.Пташник говорит много, и я успеваю получить достаточно ненужной информации, включая нытье о том, что в этом городе будто бы только одно приличное место, обсуждение нищебродской куртки Элины за двадцать тысяч и, наконец, то, что этот Козуб, вероятно, самый конченый мудак из всех, каких только можно встретить в Киеве, и что мне должно быть стыдно, что мы до сих пор не пересекались на вечеринках.— А что с ним не так? — нехотя отвечаю я.Мне хочется провалиться в сон на сотню лет или хотя бы на два часа. Или выпить. Снова. Я устал от жизни так, что уже не могу выдумать, за что конкретно ее ненавижу. В данный момент, наверное, за существование Даши и того придурка, который выкинул какую-то хуйню, от которой все пищат.— Все, — резюмирует Пташник и подробно поясняет свой ответ.Я в очередной раз пропускаю ее тираду мимо ушей, выхватывая лишь пару реплик о том, что она его где-то ждала, но он туда не пришел. Даша вдруг начинает хохотать с дикими выкриками прямо посреди своего рассказа, как мы обычно это делаем на публику. Она хватает меня за руки. Люди смотрят на нас с недоумением. Нечего ходить сюда днем, если так хочется пожрать в тишине.— Идите нахуй! — громко заявляю я, отвечая на все осуждающие взгляды разом.Если бы я был девушкой, я, наверное, был бы Дашей, потому что она все то, что меня так бесит в себе. Мысль врывается в мой мозг запоздалым приходом. Дешевые попытки привлечь внимание, неоправданное количество аксессуаров и завышенная самооценка на пустом месте — ведь это все и обо мне. Подумав об этом, я тоже начинаю смеяться.Мы заказываем водки. Пташник замечает, что ?он на нас даже не посмотрел?, и тут же делится этим соображением со мной. Мне все равно. Я бы тоже не стал смотреть.Она успокаивается ровно тогда, когда подтягиваются остальные. Все начинают долго обниматься и здороваться, что в сумме занимает несколько минут. Даша тыкает всем тем самым новым шарфом, Никита требует кофе, Лука садится возле меня с другой стороны. Все на антидепрессантах, никому не хочется есть, поэтому мы опять пьем. Кажется, водка скоро потечет по моим венам.— Где Ингроссо? — спрашиваю я. Не то чтобы мне очень интересно, но хочется как-то разбавить их пиздеж.Лука ожидаемо шутит про передоз. Остальные посмеиваются, пожимают плечами и умолкают. Я замечаю, что таких, как он, еще не всякая наркота возьмет.Широким шагом к нашему столику приближается Марув. Моя голова начинает болеть в ту же секунду, когда я опознаю короткие темные волосы, лакированную куртку и очень высокие каблуки. Рассказывая о своих друзьях, я ни разу не упомянул о ней. Ведь она мне не друг. Она — моя сестра. Тот вид старшей сестры, который всегда во всем лучше, чем ты, и потому она смотрит на тебя, как на пустое место. Несколько лет назад, когда я еще не был знаком с придурками, которые сейчас сидят со мной, мне не нужны были друзья. Мы с ней отрывались вдвоем, придумав себе новые имена, которые, как нам казалось, лучше отражают нашу сущность, ведь мы всегда были особенными. Я люблю вспоминать те времена, хотя продлились они недолго: Марув решила доказать, что стоит чего-то сама по себе, в отрыве от наших родителей, а я продолжил просирать свою жизнь, хоть и с меньшим энтузиазмом.Теперь она красивая, известная, у нее есть нехилые достижения, она живет в Нью-Йорке и записывает альбом, а я — всего лишь тот младший ребенок, которому ее уже двадцать лет ставят в пример. Разумеется, сестре незачем испытывать ненависть ко мне и подобным бездарным деткам вокруг, но каждый раз, когда мы видимся, я все четче ощущаю собственную никчемность. Когда она подсаживается к нам, на всех нас будто падает тень.Мы больше не существуем для Вселенной.— Привет, — дружелюбно говорит она, закидывая под столом ногу на ногу. Каблук ощутимо задевает меня по голени. Видимо, резкие движения — наша семейная черта.— Привет, — тупо отвечаю я. На секунду я перестаю слышать, как перешептываются другие, и не замечаю ничего, кроме собственных мыслей. Зачем она пришла?— Родители спрашивают, когда ты собираешься поступать в университет.Я хочу ответить, что не в этом году, потому что мне все надоело и я хочу достичь настоящего дна, чтобы понять свою потребность в каком-то занятии, но почему-то произношу совсем другое.— Никогда, — говорю я. Она улыбается, показывая верхние зубы и явно не воспринимая меня всерьез. Даша же пихает меня ногой под столом, крутит светловолосой головой и стреляет глазами. Видимо, пытается донести, что Козуб наконец почтил наш столик вниманием, хотя мы давно уже не кричим на весь зал, а говорим стыдливым шепотом. Боковым зрением я вижу, куда он смотрит. Не на нее. Разумеется, на Марув.— У тебя все хорошо? — продолжает она. — Ты ничего не ешь. — Да, если мне не хочется жрать на отходосах, у меня точно анорексия, — саркастически парирую я.— Может быть, тебе сходить к психотерапевту? — бросает Марув в ответ и закуривает сигарету. Курить здесь нельзя, но кого ебет?— Спасибо, у меня есть наркотики. В конце концов, она наверняка приперлась сюда по настойчивой просьбе наших родителей, а это значит, что мне нужно только ответить хоть что-нибудь, и обо мне благополучно забудут до следующего раза.Она снова очаровательно усмехается. Я опускаю на глаза темные очки. — Замечательно. Хорошего вечера.Она уходит. Я вижу, как все провожают ее взглядом, все эти идиоты вокруг, которым ничего не светит, и в моей голове появляется единственный вопрос — как так вышло, что мы такие разные? Что заставляет окружающих молчать, когда она говорит, смотреть, когда она идет, и восхищаться всем, что она делает? Я завидую. Наверное, ничего не поделать.Я выпиваю залпом свою водку. К нам присоединяется Ингроссо, он все-таки жив, и почему-то я воспринимаю это с сожалением. В последнее время совсем ничего не происходит. Лука и Даша, смеясь, обсуждают фейковую статью из желтой газеты о похищении Алексеева, которое якобы случилось на днях, и я закатываю глаза. Зная его семейку, те бы и сами радостно накатали такое дерьмо, ведь плохой пиар — тоже пиар.Бенджамин в своем стиле агитирует всех набухаться на выставке его знакомого художника, а после пойти в клуб. Я соглашаюсь, уже представляя в картинках, как на следующее утро просыпаюсь с ненавистью ко всему живому, завтракаю без всякого интереса, лишь бы моему телу хватило сил таскаться по магазинам, возвращаюсь домой, чтобы переодеться, и снова еду в клуб. Каждый день одно и то же. Одни и те же люди. Одни и те же места. Один и тот же я.Неужели так будет всегда?