Когда-нибудь вы поймёте (1/1)

– Шишо... Моб замирает на середине шага, выглядя потрясённым и отчасти даже испуганным, но Рейген не может понять, почему. Мужчина, повернувшись к спутнику, обеспокоено заглядывает ему в потемневшие глаза. – Что такое, Моб? – голос отдаётся эхом по пустому переулку, и мир сужается до двух застывших друг напротив друга фигур. – Мне кажется... – слова ломают почву под ногами, и Рейген чувствует, что стоит на краю земли, спиной к пропасти. Схватиться не за что. – Мне кажется, вы без меня умрёте, шишо. Мальчишеская рука пихает Рейгена в грудь. . Грохот. Рейген, распахнув глаза, находит себя на полу собственной спальни. Сердце долбит по барабанным перепонкам, заходясь в буйстве, словно после многокилометрового марафона. Короткие вдохи и мысль, наматывающая в голове круги. ?Это был сон?. ?Только сон?. ?Сон?. Перед глазами встаёт потемневший безразличный мальчишеский взгляд. Вы без меня умрёте, шишо. Рейген вздыхает, прижимая ладони к лицу. ?Нет?. ?Это был кошмар?. . – Шишо? Рейген вздрагивает, роняет от неожиданности наполовину скуренную сигарету из рук. – Чёрт, – шипит он, с толикой сожаления наблюдая, как падает в глубину ночной улицы тлеющий табак, до тех пор, пока огонёк не утопает в темноте. Сжав в кулаке полупустую пачку, Рейген возвращает лицо к свету, болезненно щурясь с непривычки. – Что, Моб? Моб выглядит... живым. Обеспокоенный, сопереживающий. Мальчишка с большим, безумно большим и добрым сердцем. Всех любит, всем благодарен, в своём учителе видит героя. Маленький светлый ребёнок. С каждым годом становится всё взрослее. С каждым годом всё туже затягивает верёвку на учительской шее. – С вами всё нормально? – неподдельная детская забота, крошащая сердце Рейгена в щепки. – Вы совсем бледный. Что-то случилось? Неровная лживая улыбка грубо дёргает за уголок губ. – Нет, приятель, просто не выспался, – Рейген произносит слова вальяжно и между строками ловит себя на мысли, что сам не помнит, как звучит его голос, когда ему плохо. Он не помнит, чтобы вообще разговаривал по душам, когда голову оккупировали токсичные образы. Рейген храбрится, скрывает за напускной самоуверенностью скользкие страхи. – Твой учитель – тоже человек, у него бывают плохие сны. Моб хмурится, внимательнее вглядываясь в глаза учителя. Тот их прячет, не в силах совладать с позорными инстинктами. – Вам приснился кошмар? Рейгену хочется закурить снова. – Что-то вроде... – уклончиво изрекает мужчина и прячется вглубь себя, подсознательно опасаясь, что Мобу ничего не стоит залезть ему в голову и взбаламутить подёрнутое многослойным илом дно учительского сознания. Рейген чувствует себя жалким. Не то чтобы это чувство для него было новым, но... – Шишо, пожалуйста, наклонитесь немного. Рейген замирает, прервавшись на полуслове. Он, кажется, даже и сам не заметил, как пустился в пустые разглагольствования в попытке перевести тему. О чём бы он ни говорил секунду назад, неважно, ведь никто не слушал: ни Моб, ни даже он сам. Спрашивать, зачем, у сосредоточенного смышлёного мальчишки тоже страшно. Будто бы даже одно слово, сказанное сознательно, может выдать мужчину с потрохами. Рейген наклоняется – и правда немного, Моб ведь только в голове Рейгена остаётся десятилетним мальчишкой. Пусть глаза блестят точно так же, как и восемь лет назад: восторженно, красочно, словно по ту сторону сокрыта целая палитра акварельных цветов, которые в зависимости от настроения Моба смешиваются либо удачно, либо совсем уж грязно, но всегда со всей страстью. И что бы Рейген себе ни думал, перед ним стоит не мальчишка – юноша. Изрядно подросший. Повзрослевший. Рейген не любит думать о том, как быстро растёт Моб. Потому что фантомная грубая верёвка никуда не исчезает. Только царапает кожу сильнее. Глаза накрывают холодными пальцами, и Рейгену вмиг становится спокойнее, точно собаке, полностью доверяющей знакомым рукам. У кромки волос оставляют сухое долгое прикосновение губ. Рейген не знает, сколько они стоят, не шевелясь, но чувствует, как с каждой секундой в голове образуется всё больше пустого пространства, словно терроризирующие его сознание мысли вытягивают и уничтожают бесследно. Моб берёт лицо учителя в потеплевшие ладони, и Рейген видит, как за его зрачками разлетаются брызги розовой акварели. – Если снова будут мучить кошмары... – и Рейген неожиданно понимает: голос мальчишки совсем не мальчишеский. До слуха мужчины доносится тихий шёпот, доверительный, излучающий надёжность. – ...пожалуйста, скажите мне. Я помогу. И Рейгену немного смешно: они словно поменялись местами. Теперь Моб – взрослый, взрослый Моб – уверяет Рейгена оставить всё на него, дать справиться тому, кто может совладать с причинами и с последствиями, пусть даже речь идёт о ментальной усталости, духовной истощённости самого мужчины. И Рейген чувствует себя слишком беспомощным, чтобы не согласиться. Он кивает, Моб трогательно улыбается в ответ. – Я знаю, вы можете справиться сами, – и слова настоящего Моба совсем не похожи на убийственную фразу Моба-из-сна. – Но я хочу вам помочь. Моб улыбается чуть шире и задумчивее, выпуская лицо учителя из рук, блуждает замыленным взглядом по чужому галстуку. – Не потому что я ваш ученик, а просто... – он усмехается сам себе и ловит взгляд мужчины. Рейген содрогается. Чёрт возьми, у мальчишки в глазах фейерверки. – Когда-нибудь вы поймёте, – и его улыбку было бы не разглядеть, если бы та не купалась в отблесках искр, ссыпающихся с ресниц. Моб отступает на шаг и прощается, ускользая за дверь. В офисе становится заметно темнее. Рука сама тянется к шее. И натыкается лишь на голую кожу.