Часть 1 (1/1)
- Что там?Синие глаза, полные хмельного и усталого тумана, смотрели на Неарха на удивление прямо. Письмо от Ксандре. Печать Ксандре. О, простите, депеша от царя Македонии и триумфатора Коринфского.- Ничего такого. Так...- Дай сюда!- Тион, не стоит. Тут военные вопросы и...- Дураком меня считаешь?! А ну...Спорить с наместником престола флотоводец не стал.Письмо было адресовано афинянину."Ты посмел оставить меня на два года!"А кто, прости, меня сюда отправил?! Между прочим с нареканием не возвращаться без гарнизона."Сидишь в Пантикапее, лишь бы..."Ну, нет. Я вот вообще не там. А почему тебя это так бесит?"Ты позволяешь себе слишком многое, сын Аминтора!"Эй, а кто дал мне полномочия? Кто вручил мне печать? Кто назвал меня голосом своим в этих землях?"Ни одной победы на счету, а... "Дальше Гефестион читать не стал. Ни одной победы, значит. Вот оно как, значит?- Ты... Эй, отомри! - Неарх помахал перед лицом друга ладонью. И вздрогнул. Афинянин швырнул свиток в жаровню.- Ах он!..- Он скучает, Тион. Скучает, не находит слов, боится. Вот и пишет... Всякое.- А ты и рад прочесть! Вон пошёл, - бросил Аминторид рабу-виночерпию. - Сам не без рук.Ему не стоило пить. Не умея - не берутся. Не стоило пить, не стоило думать о Ксандре, не стоило злиться на Ксандре. И письмо это читать не стоило. Где-то там, в подсознании своём, он действительно все понимал. И разлуку, и страхи, и тяжесть власти. Понимал и принимал. Но хотел видеть не это. Хотел, развернув письмо, прочесть... Что?Что Александр скучает? Так у него есть время на скуку? Кто же тогда правит вместо него?Что Александру тяжело? Да никогда не было легко правителю и грех радоваться такому.Павсаний... Так, нет, не будем об этом. Гибель Павсания стала кошмаром Александра. Он не мог с ней смириться, ему казалось, что он просто не очнулся от долгого жуткого сна. Только надо проснуться — и всё изменится. Но сновидение не отступало, царь Македонии не мог понять, почему так происходит, и винил все и вся, себя — в первую очередь. Он считал, что дело лишь в его нерешительности, в нехватке времени и неспособности или боязни сделать последний прыжок: сесть на Буцефала, домчаться на верном друге через всю Македонию и весь Эпир до Адриатики, спешиться, встать на морской песок — и ждать. Совсем немного — и он увидит, как с запада, от италийского берега, плывёт корабль. Пусть не мощная триера, пусть утлое судёнышко, почти что лодчонка с замызганным ветхим парусом, но на носу будет сидеть Павсаний и так же до боли в глазах, как и сам Александр, вглядываться вдаль.
И именно от этого уехал Гефестион. Чтобы не мешать. И не чувствовать себя занимающим чужое место.
Гефестион мучился не менее. Молчание Александра, мнилось, укоряло сына Аминтора в том, что он незаслуженно пользуется близостью к царю - пьёт налитое Павсанием, не имея на это права. Нет, внешне всё оставалось по-прежнему: он был рядом, дышал, ел и спал вместе с Александром, оставался на ночь в его шатре во время походов и в покоях царя в мирной жизни, он был главным телохранителем владыки Македонии, то есть был повышен в звании, не пройдя путь от простого этера до первого, а просто взлетев по нему. Правая рука, сподвижник, поверенный всех сокровенных тайн, второе ?я? Александра - больше, чем фаворит. Это не выставлялось напоказ - это было естественно, само собой разумелось, но это было только для других: на исходе дня после всего переделанного текущего, оставаясь наедине с другом, Александр замыкался и уходил в себя — и это терзало Гефестиона больше, чем отсутствие близости. Бродя по неведомым для сына Аминтора тропам, царь Македонии не принадлежал своему избранному душой, и Гефестиону часто приходила на ум мысль, что любимый тяготится им, считает, что его друг безо всяких на то оснований, пальцем о палец не ударив, пользуется тем, что было создано Павсанием. Попытки вызвать царя на откровенность тоже ни к чему не приводили: Александр вяло отшучивался тем, что секретов, которые знает Гефестион, хватит на три архива Македонии, — и был прав, но не государственные тайны нужны были другу, а сердце любимого, запертое на замок.И Гефестион с радостью принял новое назначение. И Гефестион уехал. На два долгих года. А теперь это письмо…- Лей! Края видишь?- Ты того... У меня мяты не хватит поутру.- Лей, говорю. Выпьем.Неарх решил смириться.- Выпьем, друг.- Он...- А я говорю, ты, мол... совсем овцееб?- А я ему тогда...- Ага. А он на меня смотрит глазищами своими…- И стою я как...- Хуй в колодце!- И вот что...- А хер его...- Гарнизон же есть!- Не, ну гарнизон на хер... Нет.- Да погоди ты! Пьяное твоё мурло. Погоди.- Это кто пьяный? Я пьяный? - Критянина шатало. - Да чтоб я! Прямо на этом месте!Вот ты мне друг? Друг! Вот ты мне скажи. Чего хочешь? Что угодно проси, все дам!- Пантикапею.- Че? - Серые глаза флотоводца на миг прояснились.- Все, что угодно?- Да! Мойры меня отымей!- Пантикапею. К утру. И вообще. Пусть найдут мне лук и доспехи.- Ээ... Э неееет... Т... Тибе нельн... Нельзя! Ты... Этот... Как его...- Политик!- Демосфен ебать его якорем в глотку политик! Ди-пло-мааат. Низззя те! Понел? Выпьем!- Выпьем, друже.- Твоя удача.- И твоя.- Ух, хорошо пошла... Так что там?.."Что там" по утру обернулось больной головой, тошнотой, качающимся куполом шатра и…- Почивают.- С похмелья болен!- Вон пошли…Голоса ввинтились в сознание не хуже ювелирного сверла.- Что..?Похмельный Патрокл македонского Ахилла выполз на свет божий, прижимая к переносице тонкие пальцы. И недоуменно уставился на склоненных гонцов. С ключами. Тяжёлыми, массивными ключами на золотом щите."Блять! Что... Вчера было?!"Помятый командировочный гарнизон встретил его салютом. Господин уполномоченный посол уставился на все это мутным взглядом. Голова раскалывалась. Руки - слегка дрожали. Он сумел улыбнуться, принять подарки и обернулся к такому же, шокированному своими выходками Неарху. Взял ключи. На миг скрылся в шатре.И вернулся с письмом царя…"Ни одной победы, значит?!"- В Пеллу. В целости и сохранности. И двести талантов залога.Похмельная голова давала о себе знать. Обида, боль, страхи - тоже.- Отправьте письмо и ключи в Пеллу. И не беспокойте меня до вечера."А ты... ты... - Гневная мысль перетекла в более тихую: - А я вернусь, когда ты попросишь меня вернуться. Когда Павсаний в твоих снах позволит тебе меня вернуть. Когда..."Подушка под головой оказалась такой мягкой."Когда ты поймёшь, что я нужен тебе, государь".И, уже проваливаясь в похмельный неверный сон, Аминторид успел додумать единственно верное:"Я вернусь, когда ты попросишь, филэ".