В сакуре (1/1)

Свет луны холодной весной проливался в комнату.Ребенок выглянул в окно: луна горела белым пламенем. Упрямая-упрямая луна, а вокруг?— дождевые облака клочьям. Облака-великаны.Ребенок потянул края тонкой юкаты, будто это помогло бы ему согреться. По дому ползла зябкая тишина. Всюду немота и онемение. Не разобрать было даже шелеста сквозняков, просачивающихся в щели бумажных стен.Ребенок выглянул снова. Луна не горела?— догорала, последняя апрельская луна. И облака вокруг не клочьями?— зубами, острыми и изогнутыми, как у змеи. Великаны голодные…Ребенок поежился, а потом поднялся неслышно, словно в комнате никого не было, и вышел. Ни доски не скрипнуло под его чуточными шагами. Дом, наверное, был тоже голодным, вот и поедал звуки. Темнота и ничего на каждом углу.Ребенок прокрался во двор, где сразу попался холоду. Пожар луны не грел. Великаны на небе купались в ветре и тонули под его волнами. Снаружи всё оказалось ярче?— и мрак, и пятна света?— всё оказалось ослепительнее.Но всё продолжало молчать.Ребенок притих. В ночном молчании увязало даже дыхание, даже стук сердца становился глухим-глухим, как будто не своим, а потом и вовсе?— ничьим и не здесь. Что-то мелькало перед глазами, черно-белое, напоминающее то ли снег, то ли пепел. Ребенок неуклюже потер глаза, не зная, чему можно верить.Миру вокруг не хватало цвета.Ребенок всмотрелся в облака сквозь пальцы?— великаны над головой мерещились огромными, как в сказках. Вот один подкрался к луне близко-близко, разинул мокрый рот, вот другой отчаянно потянулся, не в силах успеть. Луна смирилась, проглатываемая облаком. Ребенок зажал уши и зажмурился. Он подумал, что мир сейчас взаправду пропадет.В черноте и безмолвии.Ребенок не испугался бы пропаже мира?— но встрепенулся и задрожал, когда вдалеке раздался блеклый звон колокольчиков. Будто расцвел, посторонний-потусторонний.Ребенок, робея, на ощупь зашагал навстречу.Это было неправильно от первого до последнего вздохов. Каждый новый шаг мог разбудить шорох, прогнать мглу. Даже луна, до того смирившаяся, замерцала мятежным светом. Тревожно-тревожно. Ребенок шел, сжавшийся в комочек, в глазах у него рябило. Ребенок злился, настырно отмахиваясь то ли от снега, то ли пепла?— как от мух. Он не хотел идти, но выбора не оставалось. Рябь усиливалась, луна светлела, и черные тени кругом углублялись, чуть-чуть и бездонные.Оно там?— ребенок знал; предчувствие вывело его к старому дереву. Цветолепие было.Великолепие цвета, в смешении мглы и луны. Цвет пульсировал и дышал, обернутый тканями в узорах, проникал в черно-белый мир будто извне, и словно звенел?— звучал?— жил. Когда ребенок всмотрелся, то понял?— цвет выглядел совсем как маленький мужчина в кимоно. И он смотрел в ответ.—?Вы? Здесь, в сакуре… —?забоялся ребенок,?— прочь! Мое, это мое!Тонкий его голосок покачнул все вокруг, как удар маятника. Разноцветный мужчина прищурился в улыбке. Ни в снегу, ни в пепле?— в лепестках. Он молчал, но у молчания его тоже был звук. Звук, которого быть не должно. Словно назло незнакомец прикоснулся тонкой ладонью к стволу дерева, к сухой шершавой коре.—?Сакура завораживает, правда?Ребенок взвыл, желая лишь, чтобы сон не кончался, а мир не прекращал пропадать. Ведь если мир не пропадет, нужно будет проснуться. Просыпаться плохо, люди не любили?— люди спали под сакурой, завороженные и усталые. Поэтому ребенок поступил с ними, как чувствовал, поступил честно, как понимал.Маленький мужчина взглянул на ребенка с хитростью, почти лукаво, почти испытывающе. Цвет его руки просачивался и тек по дереву, по слабым ветвям, наливаясь в цветы. Розоватые. Ребенок наблюдал гневно. Незнакомец останется здесь, решил он беспомощно, и будет сохранен. С этой мыслью ребенок набросился на всепоглощающее зарево, похожее на острие меча, последней секундой так горячо ослепившее его решимость.—?Желание?— покой, сущность?— обман души.Солнце вне оказалось ленивым и теплым.Сакура отцветала. Весна цвела.