Шаг 2. Тревога по всем постам (1/1)

Владивосток, Ванкувер. 25-26 января 2028 годаИз комнаты даже сквозь закрытую дверь доносится смех и звон гитарных струн.В рубашке, без куртки и даже без пиджака, должно быть, зябко, но Ньютон упорно продолжает разносить чужой доклад, каким-то боком касающийся кайдзю — экспрессивно взмахивает руками, ерошит и так встрёпанные волосы — и то, что Герман наверняка не понимает половину сказанного, его не останавливает. Когда он с головой погружается в какую-то идею, ему вообще не требуется, чтобы собеседник его понимал. А собеседнику в данном случае не требуется понимать. Герман, пожалуй, слушает — так, как слушают радио, бормочущее на половинной громкости на итальянском языке. Оно не мешает, только создаёт ощущение присутствия. Можно спокойно думать о чём-то другом или что-то делать. Сейчас — рассматривать панораму Владивостока: ночью на балконе гостиничного номера на двенадцатом этаже заняться больше нечем. В самом номере творится не пойми что. Герман уже почти без раздражения думает, что стоило тщательнее просчитывать последствия, когда он не стал возражать против того, чтобы поселиться с Гейзлером в одном номере. Учитывая, что на эту конференцию они поехали практически за свой счёт (с финансированием в научной части Ванкуверского центра не очень), это имело смысл с точки зрения экономии. Хотя идее неугомонного биолога делить номер и с мисс Ланн тоже он резко воспротивился. Если кому-то наплевать на приличия, это не значит, что их не существует. Так что Астрид договорилась с заочно знакомой аспиранткой из Якутска и делила комнату с ней.…что ничуть не мешало ей сейчас находиться в номере старших коллег. Стоило лучше просчитывать последствия. Например, учесть, что во Владивостоке живут Кайдановские. И что Ньютон не упустит возможности с ними пообщаться. Но, серьёзно, разве Герман мог предположить, что это ?пообщаться? выльется в вечерне-ночные посиделки в гостиничном номере? Неужели не найти было другого места? (Саша Кайдановская сказала с оттенком смущения, совсем на себя непохоже: ?Мы бы позвали в гости, но к Лёшке мама приехала, к нам сейчас нельзя?.)Не нашли, так что в номере сейчас творится нечто исключительно русское, с гитарой, песнями и алкоголем. Как будто мало было Кайдановских, мисс Ланн вместе с соседкой на конференции познакомилась с двумя русскими физиками и позвала ?в гости? и их тоже. Старший из этих двоих, носящий фамилию Сорока, быстро добрался до гитары и начал петь — на русском, а Саша Кайдановская переводила для всех желающих и нежелающих. Можно отдать мистеру Сороке должное, тексты песен напрямую касались физики, то ?альфа, бета, гамма-кванты?, то опасности неосторожного обращения с электричеством (то вдруг какая-то… кошка? или неточность перевода*) — но Герман в принципе никогда не являлся поклонником такого рода творчества.Именно поэтому он сейчас стоит на балконе, вполуха слушая зачем-то вышедшего следом за ним Гейзлера (вот уж кому шумная компания вряд ли доставляет дискомфорт), бесцельно оглядывает пейзаж ночного города и не торопится возвращаться в помещение, хотя даже в накинутой куртке зябко: несмотря на оттепель, температура выше нуля едва ли на пару градусов. И как всё-таки Ньютон ещё не околел в своей рубашке?.. Но Герман не нянька коллеге, чтобы напоминать о риске простудиться.Силуэт ?егеря? вдалеке волей-неволей притягивает взгляд, хотя боевые машины сами по себе его, математика, интересуют мало. Действительно ведь подняли со дна, отремонтировали и поставили монументом самому себе. Почти с любой точки города видна эта тёмная махина, расчерченная полосами света от прожекторов… вокруг которой явно что-то двигается. Что-то двигается?— Что там делают с Черно Альфой? — Герман успешно вклинивается в паузу между репликами Ньютона, но тот всё равно не слышит — продолжает что-то о погрешностях и ошибках. Приходится повторить, повысив голос. Тогда тот замолкает на полуслове и переспрашивает:— Что делают?..Щурится, присматриваясь, но судя по растерянному выражению лица, разглядеть ничего не может. Герман после того, как присмотрелся внимательнее, видит какую-то технику — не разобрать, что именно. Учитывая, что рабочий день давно закончился, подобная активность выглядит странной. Но кто поймёт этих русских?— Кайдановские.— Надо спросить Кайдановских, они должны знать.Реплики звучат практически синхронно; Ньютон, ещё не договорив, устремляется в комнату. Герман немного отстаёт, чуть не получает балконной дверью в лоб и слышит уже только ответ Астрид:— Ушли куда-то минут двадцать назад… Им позвонили, они вскочили и ушли, ничего не объяснив.Герман думает, что ему тоже стоит уйти. Несмотря на отсутствие Кайдановских, молодёжь — приятели мисс Ланн не многим старше её самой, — явно не намерена заканчивать вечеринку, в которой он участвовать уже не хочет. В начале было терпимо, он выпил бокал вина и обсудил некоторые научные вопросы с московским ядерщиком с непроизносимой фамилией Зезюльчик (который отвратительно говорил по-английски, но весьма уверенно владел немецким). Однако когда распаковали гитару, он разочаровался в мероприятии.Так что сейчас он тоже уйдёт. Не только из-за шума, но потому, что хочет разобраться, что всё-таки такое с Черно Альфой и Кайдановскими.— Хорошо, — кивает он мисс Ланн. — Я отойду на некоторое время, будьте любезны не разнести номер.Ответные уверения в четыре голоса — Астрид и трое русских учёных, — что всё будет в порядке, большого доверия не вызывают, честно говоря. Но вряд ли они сотворят что-нибудь действительно ужасное, в худшем случае зальют пивом ковёр, а это можно пережить.— Я не знаю, куда ты собрался, но я с тобой! — Ньютон хватает с вешалки куртку и выскакивает в коридор следом за ним. Оглянувшись на него, Герман замечает, что он успел схватить ещё и открытую бутылку пива — отхлёбывает из неё, прежде чем бодро поинтересоваться: — Тебе ведь тоже жуть как хочется знать, что приключилось у Кайдановских и причём тут Альфа?***Полчаса назад их выдернули с — будем честными — пьянки. Четверть часа назад — выдали оперативную информацию, и от этой информации встают волосы дыбом. Одно дело — верить, что Разлом когда-нибудь откроется повторно, и другое — узнать, что уже открылся. И первым под удар попадает их, русский, город. Впрочем, Кайдановским не привыкать.Саша немелодично мурлычет себе под нос шансон тридцатилетней давности; потом ещё более немелодично верещит звонок мобильника, и она, чертыхнувшись, принимает вызов, не обращая внимания на неодобрительный взгляд сопровождающего офицера.— Саша, это Ньют, — сквозь помехи доносится из трубки. — Минутка есть?— Дохренища минуток, пока не установлен реактор, — отзывается Кайдановская. Офицер начинает что-то говорить, и она оборачивается к мужу: — Лёш, объясни этому мудаку, что мы не под арестом, чтобы я не имела права поболтать со старым знакомым.— Этот ?мудак? в звании майора, — напоминает ей Алексей (судя по тону, чисто для галочки — чтобы дражайшая супруга знала, кого оскорбляет, но не в надежде на то, что это её остановит).— Если его лычки помогут ему совладать со старушкой Альфой, то я съем свои ботинки, — Саша садится нога на ногу, демонстрируя один из ботинок, прижимает трубку обратно к уху и переходит на английский: — Что, Ньют? Да, ты не ослышался, Альфу активируют, — чуть отодвинув трубку, она снова отвлекается на бурчащего офицера (забыв при этом перейти обратно на русский): — Нет, я не выбалтываю секретную информацию кому попало. Во-первых, такую кучу дерьма всё равно не скроешь, это будет во всех новостях. Во-вторых, это не кто попало, а научный отдел Ванкуверского центра, они тоже в проекте. И, хоть доктор Готтлиб и зануда, каких мало, но мозгов у него побольше, чем у всего вашего штаба вместе взятого. Ньют, не возмущайся, я ничего не говорила про твои мозги! — А зря, — отвечают ей с того конца линии. Судя по всему, доктор Готтлиб просто отобрал у коллеги телефон, потому что если слушать со включённой громкой связью могут оба, то говорить — только кто-то один. И, по его мнению, Ньютон говорит что-то не то. — Миссис Кайдановская, можете кратко обрисовать ситуацию?Саша выразительно фыркает, услышав обращение.— Кратко — полный пи…— И цензурно, если можно, — перебивают её раньше, чем она успевает договорить. После работы на гонконгской базе русский мат опознают даже немецкие учёные.— То ли в Баренцевом, то ли в Белом море подлодка во время учений засекла кайдзю, — сообщает Саша. На майора она больше внимания не обращает: ему что-то вполголоса внушительно объясняет Лёша, а значит, всё под контролем. Секунд десять она слушает поражённую тишину на том конце провода, прежде чем продолжить: — Да, они уверены. Некоторые признаки ни с чем не спутаешь, излучение там всякое, это вы получше меня знаете. До того, как связь с лодкой накрылась, данных они передали достаточно. Теперь Альфу готовят к отправке. Говорила я им, верните реактор на место — нет-нет-нет, опасно и прочая хрень! Теперь возятся. А времени нет, Архангельск под ударом. Местные там что-то мутят, но я нихрена не поняла, что. ?Егеря?-то они откуда возьмут? О, тут говорят, нас без Альфы перебросят — значит, точно ?егерь?. Но всё-таки откуда? А, ладно, пофиг. Вроде всё сказала, что могла. До связи.Она вешает трубку чуть ли не раньше, чем Герман успевает её поблагодарить, потому что они наконец приехали, и надо выбираться из машины, дообъяснять майору, почему он мудак, если он ещё не понял, а потом готовиться к бою.Черно Альфа и её пилоты снова в строю. Ладно, пока только пилоты, но реактор — дело наживное.***Ночные дежурства — сомнительное развлечение, а предутренние часы — самые нудные. Гвендолин Стефани Тёрнер, которую большая часть коллег называет просто Гвен, зевает и размышляет, не сбегать ли за чашечкой кофе: всего пара минут, что может случиться? С Ванкуверским НИЦ никто и никогда не связывается ночью: пока нет чрезвычайного положения, все звонки, сообщения и прочее приходит в рабочее время.Офис, набитый аппаратурой, больше похож на военный узел связи, чем на собственно офис (за полтора года Гвен научилась работать со всем этим оборудованием, которому, пожалуй, не место в гражданском учреждении). И живут они по распорядку Шаттердома — с круглосуточными вахтами; это не совсем официально, но Тендо Чои умеет подбирать персонал. В диспетчерской работает четыре человека, и все они знают, ради чего здесь и чего ждут. Дом, где Гвен родилась, где её родители живут до сих пор — в Сиднее, меньше чем в километре от места, где Страйкер Эврика остановил кайдзю. Потом, после победы, она читала статьи, смотрела пресс-релизы, выискивала информацию во всех доступных источниках, через друзей и знакомых. Отец учил её быть внимательной и анализировать: она прочла сквозящее между строк ?это может повториться?.Муж Гвен как раз размышлял, принимать ли предложение о переводе в филиал компании в Ванкувере, когда она узнала о создании Ванкуверского научно-исследовательского и мемориального комплекса и о том, что его директором станет Геркулес Хэнсен. Гвендолин подала резюме раньше, чем Дэвид утряс все вопросы насчёт переезда.Через полгода работы в администрации Тендо Чои предложил ей перевестись в его отдел. Ещё через два месяца ей рассказали то, о чём в новостях не писали: Разлом — не стихийное явление, он был создан, и его создатели могут повторить попытку. Предотвратить это невозможно — только подготовиться. Кто как может.Поэтому, хоть с НИЦ никто и никогда не связывается ночью, но Гвен будет отрабатывать эти полуофициальные ночные смены.А кофе всё-таки не помешает.Через три минуты после того, как она возвращается со стаканчиком в руках, раздаётся сигнал: принято сообщение. Гвен, прихлёбывая кофе, открывает его с лёгким любопытством, потому что спам по этой линии связи не присылают. Что и кому могло понадобиться ночью? Или это из другого часового пояса?Стаканчик выскальзывает из пальцев, падает на колени, юбка пропитывается кофе, но Гвен не замечает.Сообщение — из Архангельска. ?Атака кайдзю?. Следом идёт массив необработанных сенсорных данных, в которых она ничего толком не может разобрать. На автомате выискивает ключевые слова и сверяет с распечаткой цифры — как рассказывали на лекции ?в узком кругу? доктор Готтлиб и доктор Гейзлер.Радарные данные и спектры излучений схожи с теми, что указывают на присутствие кайдзю. Достаточно схожи, чтобы принять сигнал всерьёз.?Значит, началось?.Гвен не помнит, где этот Архангельск. Рядом с Владивостоком? Или?.. И что она теперь должна делать?— Тендо! Ей срочно нужен начальник. Все протоколы связи выветрились из головы. Гвендолин вскакивает, чуть не опрокинув стул, и не уверена, что собирается делать и куда бежать.Тендо говорил, что в случае ЧС или даже подозрения, что им грозит ЧС, его можно беспокоить в любое время дня и ночи. Сигнал ?атака кайдзю? — определённо, ЧС.В голове немного проясняется, и она трясущимися руками хватает телефон. Внутренняя связь проведена далеко не во все помещения, потому что это не военная база, но у него в комнате связь есть. А ещё рация и мобильник. Потому что ?в любое время дня и ночи?.Семь гудков — и, наконец, звучит ответ полусонным голосом.Гвендолин испытывает огромное облегчение: теперь есть кто-то, кто действительно знает, что делает. Ей не нужно принимать решения далеко за пределами её компетенции. Она торопливо начинает рассказывать, сбивая и путаясь, пытаясь перечислить радарные данные и характеристики излучений, но как только мелькают слова ?код триста четырнадцать зет-дельта?, Тендо останавливает её коротким: ?Сейчас приду?.Шесть минут Гвен бессмысленно гипнотизирует экран — она не может интерпретировать данные, кроме как на уровне ?это действительно то самое?. Тендо вбегает в диспетчерскую взъерошенный, с влажными волосами, будто сунул голову под кран, чтобы проснуться, и она вскакивает, уступая ему место перед компьютером. Он падает на сиденье и тут же утыкается взглядом в строки сообщения. Через несколько минут тишины, прерываемой только гудением вентиляторов, он протягивает руку к клавиатуре и начинает набирать команду, но останавливается — ?отмена?. Всё тот же код: ?атака кайдзю?, сигнал по всей базе. Администрация, скорее всего, даже не знает о существовании этой системы (разумеется, кроме директора). Но, мысленно соглашается Гвен, зачем ставить на уши весь центр, если атака на другом конце света? Если половина сотрудников даже в научной части — гражданские специалисты: администраторы и так далее? Она, конечно, тоже гражданский специалист… но не совсем.И мало у кого повернётся язык назвать гражданским маршала Хэнсена.Тендо перепроверяет поступившие данные трижды. Несколько минут ничего не решают, а он должен быть уверен, — насколько это вообще возможно, — прежде чем извещать маршала. (Учитывая, как далеко Архангельск, время вообще ничего не решает: что бы ни предприняли в Ванкувере, они не могут повлиять на судьбу города.)Тендо отправляет короткое сообщение: больше нечего сказать, русским придётся справляться с угрозой самим, — и, кивнув своим мыслям, говорит Гвен: ?Оставайся тут, я схожу за маршалом?. Мог бы связаться по телефону (если считать, что Геркулес услышит звонок и проснётся), но, по правде говоря, такие новости лучше сообщать лицом к лицу. А время ни на что не влияет.Хотя он всё равно торопится — почти бегом по полутёмным, освещённым только дежурными лампами коридорам жилого корпуса. Сейчас спят все, кроме охраны: четыре утра, самое собачье время.Спросонья выслушивать подобные сообщения — врагу не пожелаешь, но Геркулес должен узнать всё немедленно, и Тендо уверенно стучит в дверь его комнаты.— Кто? — через несколько секунд приглушённо доносится в ответ. (Судя по тону, Хэнсен чуть не уподобился своему сыну и не спросил: ?Какого хрена??)— Чои, — коротко, будто щелчком, звучит фамилия: многие из ?старого состава? проекта называют друг друга просто по именам, но разговор с командиром предполагает некоторую долю формальности. Даже притом, что два года они работали в весьма плотном контакте, и Тендо — первый помощник маршала, ?старпом нашего тонущего корабля?, как когда-то с оттенком горечи пошутил Ньют. Он продолжает после секундной паузы: — Мы получили сообщение из Архангельска. Подлодка засекла кайдзю.Ругательство почти не слышно, но всё же различимо, а через пару мгновений дверь распахивается. Геркулес Хэнсен возникает на пороге в пижамных штанах и босой, резко требует:— Повтори.— Сообщение из Архангельска, — отвечает Тендо куда более спокойно, чем себя чувствует. (Они ждали этого, не так ли? И оказались правы. Но от того ничуть не легче.) — Атака кайдзю. Подводная лодка передала данные, прежде чем была уничтожена.— Вероятность ошибки?— Стремится к нулю.Больше Хэнсен вопросов не задаёт. Коротко кивает:— Я понял. Буду в диспетчерской через несколько минут, — и закрывает дверь. Тендо пару секунд бессмысленно смотрит на белый пластик, за которым — можно не сомневаться, — маршал торопливо стягивает пижаму, чтобы переодеться во что-нибудь, в чём можно показываться подчинённым. И, подавив зевок (всё-таки ещё полчаса назад он спал), переходит к другой двери, на которой налеплен знак ?Не влезай — убью!?.…Не то чтобы сейчас нужно было участие Чака. Но он имеет право присутствовать. (И ведь обидится, если его не позвать.)Тут в ответ на стук звучит ожидаемое ?Какого хрена??. Он объясняет, какого. И, не дожидаясь ответа, отходит у другой двери. Есть ещё люди, которых нужно разбудить.Когда маршал быстрым шагом входит в диспетчерскую, по его внешнему виду нельзя сказать, что его выдернули из постели в пятом часу утра. Он не в деловом костюме, какой надевает для бесед с кураторами из правительства и прочей подобной публикой, но джинсы и рубашка-ковбойка весьма аккуратны; а сна — ни в одном глазу.Тендо следует за ним, чуть позади. Кивает подорвавшейся с кресла Гвендолин:— Новости есть?— Нет, всё тихо… сэр, — добавляет она, во все глаза глядя на мрачного Геркулеса.— Хорошо, — снова кивает Тендо, хотя ничего, конечно, не хорошо. — Сбегай пока переоденься или застирай пятно на юбке… И поторопи Виктора и Алисон.Гвен опускает недоумённый взгляд на кофейное пятно на светлой ткани; ойкает и вскакивает. Почти бегом устремляется в коридор — кажется, что рада оказаться подальше от экрана с входящими данными, сообщающими о катастрофе.(Какая она всё-таки ещё девчонка!)Тендо подталкивает маршалу свободное кресло, а сам занимает своё место перед компьютером. Но Хэнсен не садится, останавливается у него за спиной и тоже вглядывается в экран.— Европейский север России… Это другая сторона земного шара. Буквально, — с горечью отмечает Тендо. Он не совсем уверен, что маршал знает карту России достаточно хорошо, чтобы сразу — особенно посреди ночи — сообразить, где Архангельск.— Альфа? — отрывисто спрашивает тот.— Немного ближе, но тоже не успеет. К тому же у неё снят реактор.— Мне нужна связь с куратором НИЦ, немедленно. Альфу нужно активировать. И найти Кайдановских.— Алисон, займись, — делает отмашку Тендо, каким-то неведомым образом угадывая, кто только что проскользнул в полуоткрытую дверь. Если бы у него было время анализировать, он легко вычислил бы истоки такого озарения: он знает, что Алисон Амара простужена и шмыгает носом. Остальные, кто мог бы появиться в диспетчерской — в командном пункте, — здоровы.— Но время… — робко возражает новоприбывшая. — Сейчас пять утра…— Кайдзю не будет ждать, пока мистер Рив проснётся. Элис, связь!Дальше он не обращает на неё внимания: уверен, что она выполнит указание. Справится. Геркулес Хэнсен не замечает, что оперся не на спинку диспетчерского кресла, а на плечо Тендо. Тендо не до того — на экране сообщения из Архангельска, только что пришло новое, и это гораздо важнее, чем то, что маршал перепутал диспетчера и кресло. Не мешает же.Ему ничто не мешает — он слишком погрузился в расшифровку данных.— Категория… — бормочет он, просматривая цифры в третий раз. Слишком мало информации. Он не может точно классифицировать этого кайдзю. — Первая или вторая.— Вторая? — тихо переспрашивает Геркулес.— Я не уверен. Может быть, вторая. И это абсурд. Это первый кайдзю, вышедший из Разлома, категория должна быть первой. Но кто сказал, что в этот раз всё будет так же, как в предыдущий?Алисон вручила маршалу трубку, и чуть в стороне он вполголоса, но твёрдо что-то втолковывает политику, чьей инициативой было создание Ванкуверского НИЦ. Теперь им предстоит узнать, что за мысли стояли за тем его выступлением…Громко хлопает дверь, стучат по полу ботинки. Тендо коротко оглядывается на младшего Хэнсена, говорит:— Чак, у тебя футболка наизнанку, — и сосредотачивается на поступившей из Архангельска информации. Категория. Первая или вторая?..Чак после короткого размышления отвечает:— Да пофиг, — и тоже начинает всматриваться в экран, хотя вряд ли может разобраться в данных. А позади дверь снова бьётся об косяк, и Тендо ещё раз оглядывается, догадываясь, кого увидит (если только их суета не привлекла внимания кого-то из тех, кого она толком не касается…).В диспетчерскую врывается женщина: рослая, крепкая, — водолазка и джинсы подчёркивают монументальность груди и бёдер, — с широкоскулым загорелым лицом и копной кое-как уложенных тёмных волос. Честити Глэдстоун, дрифт-инженер, специалист по системам нейромоста, работавшая в Сиднее. Она задержалась с переездом в Гонконг — так что потом отправилась прямо в Ванкувер. А следом, еле поспевая за широкими шагами, торопится её коллега. Честити статью напоминает ломовую лошадь — а он похож на бегущего за лошадью пса. Юй Сянцзян ростом еле достаёт до плеча мисс Глэдстоун, сверкает лысиной и облачён в халат, расписанный драконами, и мягкие домашние туфли на босу ногу. В Гонконге он был старшим в группе техников, обслуживающих Кримзон Тайфун.Тендо быстрым кивком приветствует две трети инженерно-технической службы их полуживого проекта. (Оставшаяся треть в лице ассистента Честити сейчас в отпуске и навещает родителей в Мексике.) Мисс Глэдстоун занимается вопросом применимости нейромоста для лечения психических заболеваний — такие исследования хорошо выглядят в глазах вышестоящих. В отличие от попыток доказать, что Разлом снова будет открыт…Проекты Честити обеспечивают хорошие отчёты. То, что она в то же время вместе с доктором Юем занимается усовершенствованием пилотских тренажёров и конструкции нейромоста, на первый план не выносится, как и то, куда делись оставшиеся части Кримзон Тайфуна, кроме выставленной в музее руки. (А кроме того она категорически отказывается даже обсуждать с Ньютоном его дрифт с кайдзю и самодельный нейромост, потому что ?это не наука, а выходки неуравновешенного подростка!?)Окинув диспетчерскую цепким взглядом, Честити сворачивает к Чаку, как самому незанятому: ?Рассказывай, что у нас творится!?. Она может быть шумной и несдержанной на язык, но отвлекать от дел Тендо или маршала не станет.Теперь в ?командном центре? собрались все, кто в такой момент имеет право здесь быть. Мог бы ещё научный отдел, но все трое на конференции во Владивостоке, и с ними сейчас вообще не связаться. На самом деле собравшимся нет смысла здесь торчать: вся информация из Архангельска — короткие и редкие сообщения, на той стороне кто-то решил держать Ванкувер в курсе, но не более того. Нечего сообщать. Но они ждут итога, и каждый старается не думать, сколь вероятно, что этот итог будет плачевен.?Егерь?, который ведут в бой инженеры. Который построен непонятно кем и непонятно как. Тем, кто сам сражался с кайдзю, страшно это представить.(Но если бы Архангельск остался без защиты — ещё страшнее.)— ?Егерь? настолько хорош, насколько хороши его пилоты, — мрачно бормочет Чак. — Или настолько плох. Так что это полное дерьмо.— Придержи язык, — одёргивает его отец, который уже закончил переговоры с куратором НИЦ и от того, кажется, помрачнел ещё больше. — Они заслуживают хоть немного уважения — и мне очень жаль, что ты этого не понимаешь.Чак коротко и сердито фыркает, но вслух ничего больше не говорит. Отбивает пальцами неровный ритм на краю столешницы.Мисс Глэдстоун запрашивает спецификации архангельского ?егеря? — спецификаций нет. Возможно, вообще в принципе нет.Диспетчерская пропахла кофе: Гвен ещё не раз бегала к кофейному автомату, и стаканчики стоят на всех поверхностях, где нет риска случайно залить приборы. Вероятное время столкновения — четыре часа после первого контакта. После этого — никто не сомневается — всё решится быстро. Так что ждать осталось недолго.Сообщения больше не поступают. В ответ на прямой запрос — молчание.Тендо отстранённо думает, что его скоро уже будет тошнить от вкуса и запаха кофе. Геркулес Хэнсен снова стоит у него за спиной — опирается локтем на спинку кресла, и не понять, чего в его позе больше: желания пристальнее присмотреться к экрану или усталости. От предложения уступить ему кресло он отказался. Тендо, в общем-то, не любит, когда у него стоят за спиной и над душой. Но возражать не станет не потому, что в отношении маршала это — нарушение субординации. Он пьёт осточертевший кофе, как будто ещё нужно бороться с сонливостью, и молчит, как и все в комнате. Пока наконец не поступает новое сообщение, неожиданно длинное. Тот, кто его писал, не слишком хорош в английском, но ошибки и опечатки не мешают понять суть. Тендо зачитывает вслух.Бой окончен.Потери среди гражданского населения пока точно не подсчитаны: жители двух деревень. Среди военных — экипаж вертолёта.?Егерь? изрядно помят, лишился руки и без ремонта вряд ли сдвинется с места. Пётр Ростов, главный конструктор и первый пилот, в реанимации — инсульт. Его дочь почти минуту держала ?егеря? одна и добила кайдзю обломком их собственной брони — зазубренным краем несколькими ударами распорола брюхо. После того, как ?егерь? рухнул, кайдзю — чудовищно живучая тварь — ещё пробрёл несколько километров под непрерывным обстрелом от подтянувшейся авиации, после чего наконец свалился.Татьяна Ростова тоже под присмотром медиков, в глубоком обмороке. Техник, бывший в кабине, отделался сотрясением мозга и несколькими сломанными рёбрами.Удивлённо-возмущённый возглас Чака Хэнсена: ?Не понял, какого хрена там делал техник?!? остаётся без ответа. Если, конечно, не считать ответом чьё-то невнятное бормотание: ?Русские…?.***В комнате холодно почти как на улице — балкон открыт для проветривания. Герман сидит на нерасправленной кровати, бессмысленно уставившись на сцепленные в замок пальцы.Последние два часа были наполнены хаотичной и бестолковой деятельностью — попытками разобраться, что же всё-таки происходит. Два коротких разговора с миссис Кайдановской — во второй раз она позвонила сама, как сказала, ?чтобы вы были в курсе?, но она сама знала не так уж много, — и никакой информации из Ванкувера. Базе, видимо, не до них: можно понять. Для срочного отражения атаки кайдзю научные изыскания бесполезны. В номере уже никого нет, и даже следов не осталось от шумной ?вечеринки?: мисс Ланн, судя по всему, весьма ответственно подошла к просьбе ничего не разгромить, так что молодые люди унесли весь мусор, протёрли стол и даже стулья расставили точно на те места, где те стояли до того. Впрочем, от общества одного коллеги Герман сейчас не избавлен. Как и обычно.Приоткрывается дверь: в комнату просачивается Ньютон с бумажным пакетом в руках.— Ну и холодину ты тут устроил! — восклицает возмущённо и, бросив пакет на стол, торопится закрыть балкон. Герман не возражает: помещение уже достаточно проветрилось, просто самому ему неохота вставать и вообще шевелиться. Он чувствует себя уставшим куда более, чем можно оправдать временем суток и физической активностью за день. — Пирожки будешь? — Ньютон шуршит пакетом, даже не подумав сходить вымыть руки. Не получив ответа, пожимает плечами: — Ну, нет так нет. Нас ждёт работа!— Для начала, доктор Гейзлер, — вздыхает Герман, ничуть не удивлённый, — нас ждёт несколько часов сна, поскольку предпринимать что-либо в два часа ночи нецелесообразно.— И ты сможешь спокойно спать?!В этом он вовсе не уверен. Но за последние два часа он выяснял не только ?что происходит?, хоть коллега, кажется, этого вообще не заметил.— Спокойно, не спокойно, а ближайший рейс, которым можно добраться в Ванкувер без неоправданно-длинных пересадок, и на который есть билеты — через четырнадцать часов. Потому лучшее, что мы можем сделать прямо сейчас — выспаться.Сном можно пренебречь, когда того требуют обстоятельства, когда идёт работа, а отдых становится неважным на фоне необходимости/желания получить результат. Но сейчас они ничего не могут предпринять.— Зануда, — фыркает Ньютон, но по существу ничего не возражает. Молча жуёт свои пирожки, запивая их водой из пластиковой бутылки, и не пытается продолжить разговор. Только, когда через некоторое время Герман встаёт, чтобы сходить умыться ко сну, говорит вполголоса:— А мы ведь всё-таки оказались правы.— Да, — односложно отзывается Герман.Но эта ситуация из тех, в которых осознание собственной правоты не доставляет никакого удовлетворения.