Зоялай, Дарклина, Джеспер, Инеж, наггетсы (1/2)

– За окном уже сугробы… – прочистив горло, начал Николай, да так, что один из хиппи-сноубордистов за соседним столиком весело ему присвистнул.

Николай отсалютовал ему детской бутылочкой, потом с секунду мысленно повздыхал по его футболке с надписью ?Жизненные лейтмотивы: джаз, секс, мой парень и "Глобально-молодежный корпус мира"? и, что уж тут поделаешь, переложил сына на другое плечо.

– Сыграем в игру? Она называется ?Один день без кавер-версий песен в чьем бы то ни было исполнении?, – сказал Морозов и с видом всамделишного викторианского джентльментишки продолжил ножом и вилкой препарировать вафли. Ножом и вилкой! В вафельном бистро на открытой террасе посреди гор в окружении Смолфутов, которые носили горнолыжные комбинезоны всех цветов радуги, ели вафли из бумажных пакетов и облизывали с губ сахарную глазурь, позабыв про салфетки.

Николай ответил:

– Ты уж, мой хороший, будь добр, уточни, каких песен. Между прочим, за исполнение ?За окном уже сугробы? в караоке мини-клуба мне дали наклейку с Олафом. Вот, погляди, если не веришь, – добавил он и протянул Александру свой черный термос со снеговиком, налепленным прямо на эмблему строительной компании, которой он владел. Рядом был стикер: ?Переходи на темную сторону: у нас есть печеньки?.

Зоя пожаловалась:

– А мне приходится с ним жить.

– Ну-ну, любовь моя, – сказал, как пропел, Николай и бровь приподнял в своей оскорбительной неотразимо-надменной манере. – Не припомню, чтобы ты так уж возражала. Особенно той ночью полтора года назад.

– Если бы я знала, что после нее мне придется рожать, я бы заранее составила тебе письменную претензию, уж не сомневайся, – фыркнула Зоя и потянулась к их сыну, чтобы поправить на нем шапку. Потом то же самое проделала с ним, Николаем, стерла пенку от какао с его верхней губы подушечкой большого пальца и палец затем облизала.– В таком случае твою претензию я бы удовлетворил наилучшим образом, а если нет, могла бы взыскать с меня штраф, – продолжил Николай и выразительно пошевелил бровями, но Зою это не впечатлило.

Что до Морозова, тот свои кустистые брови поднял в немом изумлении – вот он, любитель миссионерской позы и чтения на ночь и приверженец режима сна. Ну вы помните, нож и вилка.

Николай вспомнил годы, когда они с Морозовым заправляли одним из гарвардских клубов и для заседаний оккупировали загородный особняк папули. Вот это было время: шнапс, бренди ?Александр?, девочки с оранжевыми губками, а мотор работает на лекциях по истории и песнях Луи Армстронга.

Вдруг подошли Жизненные лейтмотивы в небрежно нахлобученной шапке, а с ним девчонка с хмурой мордашкой, тугими косичками и складным ножиком на поясе рядом с брелком в виде какого-то индийского божка. На вид им было лет восемнадцать, скорее инди-киды и завсегдатаи скейт-парков, чем председатели студенческих клубов и любители гольфа или большого тенниса. Что они делали в Куршевеле – вот вопрос. Николая одолело искреннее любопытство, но паренек уже с ними здоровался:– Бонжур, – сказал он на французском и протянул Николаю руку. Куртки на нем не было, как и на девчонке, только горнолыжные штаны цвета тутти-фрутти со спущенными лямками. – Хай. Решительно, этот мир размером меньше рюмки водки. Я тоже фанат ?Холодного сердца?, а вы говорите по-английски.

Протянутую руку Николай, естественно, пожал, второй рукой продолжая удерживать сына. Эти птенчики еще даже не оперились, совсем молодняк, и оттого Николаю сделалось куда интереснее. Зоя и Морозов, однако, восторгов его не разделяли, как и хмурая подружка фаната ?Холодного сердца?.

Тем временем тот продолжал:– Я Джес. А это – Инеж. Лучше всех в Альпах катается на доске, – представил он с акцентом человека, который всю жизнь прожил в Англии, но выговор и интонация его притом оставались, как у джазового певца. – Вижу, у вас тут малыш, – сказал он так, будто этот самый малыш у них был общий у всех троих, – но, если вы катаетесь, приходите вечером в бар под горой, тот, что на въезде в деревню. Только сегодня можно послушать, как Билли Холидей поет ?Strange Fruit?.

Он подмигнул Николаю так, словно тот что-то в этом понимал, и еще никогда за свой юный возраст не был настолько прав.

– Под горой, говоришь? – спросил Николай как бы между делом, но Зоя и Морозов-то знали, что за старый-добрый джаз он душу продаст.Зоя фыркнула. Девчонка с прелестным именем нахмурилась еще сильнее. Отчего-то Николай был уверен, что с пареньком она отправилась не по доброй воле. Очередные богачи, для которых Куршевель, как для других – горка на детской площадке, – вот кого она перед собой видела.