Пролог (1/1)

POV КармаЕсли ты неприлично амбициозен и никогда не продумываешь запасные варианты на случай собственной неудачи, и, более того, не веришь, что хоть что-то способно пойти не так, тебе однозначно должны быть милы краски Мэджик-сити, потому что, эй, ну, куда ещё ты попадёшь в случае невозможности удержаться на плаву в Горгороде? Что? Ты даже не знаешь, что это за дурацкие названия? Ха, чувак, ты хоть раз бывал в Санкт-Петербурге, ходил ли дворами или хотя бы чуть дальше Невского проспекта, чтобы сейчас делать такой недоумевающий взгляд, словно я рассчитываю тебя обвести вокруг пальца, а ты мне – врезать? Мэджик-сити абсолютно реален, и, вижу, что твоё желание переебрать мне сменяется интересом (пожалуйста, пускай я буду до такого проницательным), и сейчас ты просто ахуеешь от того, что представится тебе на его улочках, если ты знаешь вкус красивой жизни или тебе отбили абсолютно всё, чем бы ты мог её почувствовать, и тебе некуда идти.Мэджик-сити – это бесконечный свет неона, яркие вывески и постоянные насыщенные переливы на стенах стоящих в ряд зданий, открытых и готовых принимать посетителей любой рассы и внешнего вида – здесь важны лишь деньги, а кто ты, откуда и с какими мечтами и надеждами на лучшую жизнь ты прибыл – уже значительно меньше, или, говоря предельно откровенно, – это не имеет никакого веса; как и ты, если твоё благосостояние в кэсах не настолько велико, чтобы находиться в швейцарском банке, и именно от этого зависит положение каждого в Мэджик-сити, в котором обслуживаешь либо ты, либо тебя, и это неизменный порядок вещей. Всё, что может дать тебе Мэджик-сити, если ты ему понравишься (нет, не он тебе, я не ошибся; заебал переспрашивать), это прекрасное и беспечное ?сегодня?: красивую любовь всей твоей жизни, длящуюся всего двадцать четыре часа, небывалый взлёт и удачу в Казино на сутки, прежде чем ты останешься без единой купюры в кошельке; лишь здесь ты сможешь встретить закат с красивой дамой на хую, прежде чем расстаться навсегда, даже не узнав её имени; найти постоянное пристанище до наступления следующего дня в таком же непрочном, но ярком и богатом доме тебе позволит только лишь этот чудо-город. Выходя на середину любой улицы этого квартала, ты можешь услышать с десяток, нет, с сотню абсолютно разных по тембру и причине женских стонов, принадлежащих главным красавицам всего Санкт-Петербурга, потому что где же им ещё быть, если не в Мэджик-сити? Обижаешь, дядь. Здесь пьянеешь буквально за мгновение, потому что запахом алкоголя пропитано абсолютно всё, что тебе может предоставить Мэджик-сити: женщины, улицы, скрипящая койка для ночлега, бар, каждый прохожий, по умолчанию становящийся в этом квартале твоим приятелем, и абсолютно любой публичный дом от самого дешёвого до элитнейшего; постоянная похоть, желание наживы любого вида и формы, деньги и алкоголь – то, чем пропитан Мэджик-сити и его постояльцы, стать которым в случае, если обслуживаешь всё же ты, незавидно, парень, и я правда отчасти сожалею (не слишком, на самом деле), что Мэджик-сити встретил тебя гораздо негостеприимнее в своих неоновых пьяных красках, чем меня.Что? Почему я выёбываюсь положением своих дел и смею тебя опускать? Ха, всё просто, чувак, не забывай, что Мэджик-сити – не очередной спальный район, в который ты можешь переехать с детьми и собакой, обустроить своё седалище в типичном офисе, о делах которого ты даже не подозреваешь и просто подписываешь ото дня в день бумажки, нет; всё, что имеется на очаровательных улицах нашего квартала: казино, кабаки, куча мест, где ты можешь накинуть несколько марок и затариться марьиванной на все милостиво отведённые тебе года, даже если ты будешь далеко от Мэджик-сити и, о, с моего позволения, мы подходим к самому интересному: публичным домам, работающим в две стороны в силу того, что живём вы абсолютно непросто, и вампиры – единственная тому причина, с которой ты, как бы не вздыхал сейчас, ничего не поделаешь, чувак. Мы – те ещё засранцы, и исправить что-либо, особенно такому, как ты, ничего не удастся; не пытайся.Вампиры, вне зависимости от своего статуса и ранга (ну, знаешь, есть, типа, бати, что-то пониже и несчастные куклы в их руках, которых они обратили; ты что, вообще не в теме такой повседневной хуйни? из какой пизды ты заявился вообще?), часто появляются на улицах Мэджик-сити с конкретной целью – нажраться и утолить голод, восполнить жажду по крови и что там ещё используется в случае, когда девочки, мнящие себя хоть отчасти способными авторами и несущие свои строки в Букин Машин (ты хоть что-то знаешь в этом городе? серьёзно, бля, откуда ты взялся?), пытаются ввести в свои всратые истории представителей вампирской рассы; как бы то ни было, мы с тобой абсолютно не о творческой и работающей части Санкт-Петербурга (я ещё расскажу тебе, что такое Горгород и почему он абсолютно не нужен), а по-прежнему о горячо любимом мной (и не только, само собой) Мэджик-сити, публичные дома которого бесконечно симпатичны вампирам по причине двусторонней материальной выгоды: помимо податливого тела под собой, они получают ещё пускай ограниченный, но всё же пакет с кровью, который будет в их распоряжении ровно столько, сколько денег остаётся в кошельках и карманах вампиров; ну, либо до первого припадка из-за наглости клиентов, но лично у меня это случается предельно редко – детки знают, что за них платят приличные бабки, и потому держатся до последнего... Почему говорю о себе? Я? Ха, чувак, не знай я, что ты абсолютно не местный, я бы врезал тебе за такие предположения; я – не шлюха, я – тот, кто милостиво предоставляет крышу над головами и позволяет расплачиваться не валютой, а телесами, и это уже, по меркам Мэджик-сити, может сделать меня местным меценатом; если, конечно, опустить, сколько выгоды я с этого получаю и как часто с уст высокопоставленных вампиров слетает название моего заведения в самых энергичных и рекомендательных терминах что в нашем квартале, что в относительно далёком (исключительно территориально) Горгороде, но ты ведь не знаешь ничего о Букин Машин, о радио Джуби, о мэре и о приёмах у последнего, да тебе и не нужно; едва ли ты попадёшь хотя бы на один, да и, судя по твоему виду и потерянному взгляду в никуда сквозь вусмерть побитые стёкла очков, тебе дорога только в публичные дома, и, прости, обслуживать будут не тебя, а ты, и знать что-то о жизни дальше тебе не представляется хоть малой необходимости, но, судя по твоему возобновившемуся желанию мне уебать, сумей ты подняться после стольких бутылок, на которые наверняка ушли твои последние деньги, я лучше в паре слов представлю тебе Горгород.Ты узнаешь его по отсутствию ярких неоновых красок, делающих наш премилый Мэджик-сити абсолютно прекрасным и живым, по понурым лицам прохожих, которые являются не твоими приятелями по умолчанию, как у нас (ты уже успел привыкнуть?), а твоими вездесущими конкурентами, которым ты должен грызть глотки, чтобы выжить в режиме, построенном Хинтером и не свихнуться оттого, что это не просто напоминает ёбаную плутократию, а ей и является. Говоря исключительно между нами, потому что я начинаю тебе доверять, Шокк – блядское животное, и когда-когда, но в начале двадцатого века это можно приравнять к мирскому чёртовому Мордору, с которым лично мне мириться абсолютно не хотелось бы; и не пизди, не пизди ты ничего сейчас, из меня отвратительный революционер и ты хотя бы школу закончил, знаешь, как она должна происходить? А? Институт закончил? Гуманитарный? Ну ты даёшь, дядя, как тебя занесло сюда, да с таким побитым ебальником? Ладно, окей, не серчай, давай вернёмся к Горгороду. С твоего позволения, разумеется.Это закатанная в асфальт земля с хмурыми зданиями-офисами, возвышающимися до самых небес. Горгород – сплошная грязная политота, попытки свергнуть негласную власть, где нам, людям вольного полёта и творчества всевозможных форматов (я не только владелец публичного дома, да и это – не политика тебе, чувак), пришлось бы откровенно туго и оттого мы с тобой здесь, бесконечно далеко (не территориально) от Горгорода и его строя, сильно рознящегося с нашим; точнее, с полным отсутсвие хоть каких-то порядков в нашем Мэджик-сити, и в случае последнего – всё прекрасно, ведь мы юны и должны прожигать отведённые нам на это годы, утопая в алкоголе и любви женщин, которых даже не знаем, а не жить в строгих рамках, при чёткой иерархии и целях, заканчивающихся на повышении на очередной глупой работе, строгому (честно говоря, шлюх, грязных стоков, гангстеров и наркоманов у нас не меньше, мы всего лишь честнее) соответствию общим нормам, которым лет больше, чем ёбаным динозаврам в лучшем раскладе и, вновь исключительно между нами с тобой... Олег? Ты ведь Олег? Так вот, исключительно между нами, Олежка, единственные приятные люди из Горгорода, с которыми я бы посидел до утра в баре, как с тобой, это писатели и только они, вроде Окси (и его ты не знаешь? читать ты вообще умеешь, а?), вынужденные прогибаться под безобразный и до чёртиков уродливый режим ради простой и всем нам известной нужды в деньгах, крыше над головой и, что ещё важнее, – в популярности. У тебя никогда не было такого в жизни, дядь, или отчего ты так непонятливо вскидываешь брови? Ещё выпить? Вот с этим я, прости, тебя пошлю, а о популярности в случае писателей я тебе расскажу, потому что это то, о чём необходимо ставить в известность, а твоё пиво или что там, подождёт; не обломишься, брось.Когда абсолютно каждый человек, вампир и прочая дрянь, держащая в руках хоть когда-либо книгу или брошюрку, цитировала бы твои строки, рекомендовала бы как верный источник, не путая ни единого слова в твоих высказываниях и строках... Знаешь, Олеж, это замечательно и дай тебе кто-нибудь это понять, я был бы за тебя искренним образом рад и в той же мере доволен, а пока могу предложить исключительно крышу над головой и опору, потому что ты так неуверенно пытаешься подняться из-за барной стойки... Дядь, но цену этой доброты ты знаешь, и я возьму с очевидными процентами за то, что теперь ты знаешь слишком много всего о красках Мэджик-сити и безвыходности загнанных в туманный Горгород, пошли; может, этой же ночью ты покажешь, каким благодарным способен быть.Я на это рассчитываю.