Из обрывков. "Фортуна? Лотерея!". Все еще продолжение (1/1)

Ческо еще раз огляделся, пытаясь понять, куда ему идти, чтобы снова попасть на ту огромную площадь с высоченной башней. Где-то на полпути и была вывеска?— не какой-то там постоялый двор, на каких ему уже случалось ночевать, а самая настоящая гостиница. И он даже сможет снять отдельную комнату, пусть небольшую, но непременно отдельную. Он заплатит за два дня вперед, запрет дверь на ключ и будет спать без просыпу, пока не выспится!Это был роскошный план. И чем быстрее он осуществится, тем лучше. Об ужине Ческо уже не думал. Ему хотелось побыстрее лечь: он как-то странно себя чувствовал. В ушах слегка звенело, в глазах плыло, а в животе бурлило уже не на шутку.Подошла веселая компания из трех кавалеров и дамы, все под масками, они направлялись в игорное заведение, и Ческо отступил, дав им дорогу. Не успели двери Ридотто закрыться за ними, как распахнулись снова, выпустив наигравшихся посетителей. И вообще, несмотря на темноту, вокруг было довольно много народу, нарядного, разодетого, словно на праздник.Мимо поспешно прошел пожилой синьор в темном длинном одеянии в сопровождении двух слуг, и сам не зная почему, Ческо двинулся за ним вдоль канала, в темной воде которого неровными размытыми кляксами отражался желтый свет фонарей.Ческо едва успел отойти от людной площади перед церковью святого Моисея, как живот скрутило с такой силой, что он согнулся пополам, и его тут же вырвало, прямо в канал?— теми самыми чудесными сладкими пирожками. А заодно и кофе.Так худо ему, пожалуй, никогда еще не было. Даже три года назад, когда они с отцом попали в сильный шторм и пришлось срубить мачту, чтобы хоть как-то удержаться на плаву, а потом их до утра мотало по волнам, так что к рассвету позеленели оба, даже тогда ему не было так плохо.Ческо дрожал в ознобе, и его снова выворачивало, и голова почему-то болела совершенно невозможно, а потому он не мог заметить, что за его спиной происходит еще что-то, какая-то непонятная и неприятная возня. Кто-то топтался и пыхтел, потом раздался звук глухого удара.Он согнулся в очередной раз, выблевывая, как ему казалось, собственное сердце, и через его тощую согбенную спину перелетело что-то большое и увесистое, громко и совершенно богохульно ругаясь на лету, и звучно шлепнулось в воду, ставшую гораздо грязнее, чем она была парой минут раньше. Ческо отпрянул испуганно, уцепившись за какой-то торчащий из канала столб, на плечо его легла тяжелая рука, и он от неожиданности завопил во все горло. При этом его как по волшебству перестало тошнить.—?А ну, цыц! —?хрипло сказали из темноты, но Ческо продолжал орать, потому что просто не мог остановиться.Его подхватили, подняли в воздух?— от ужаса у него перехватило горло, и он на миг замолчал, но тут же, вдохнув поглубже, заорал снова:—?Караул, грабят!—?А, чтоб тебя,?— пробурчал кто-то.И это было последнее, что услышал Ческо. Дальше наступила тишина.Тишина и темнота продлились недолго?— так ему показалось. Ческо открыл глаза и уперся взглядом в перекрестье каких-то линий, сходящихся под странными углами. Линии были размытые и неясные, словно затянутые густым туманом, потом в этот туман вплыл непонятный темный блин, приблизился к самому носу Ческо и сказал довольным басом:—?Ну, наконец-то!Ческо изо всех сил зажмурился, сосчитал до пяти и снова открыл глаза.Мир вокруг приобрел известную четкость, но понятнее не стал: над Ческо нависала самая что ни на есть бандитская, но при этом смутно знакомая рожа.Рожа ухмыльнулась, заорала:—?Пробудился, ваша милость! —?и исчезла.Ческо лежал на жиденьком тюфячке, брошенном прямо на пол. Смутные линии над головой оказались потолочными балками, проходящими под самой крышей, зиявшей тут и там яркими заплатками вывалившейся черепицы. На одной из балок примостилось растрепанное птичье гнездо, из которого с одной стороны торчал растопыренный хвост, а с другой?— довольно длинный нос. То есть клюв.Все это совсем не походило на отдельную комнату в приличной гостинице?— не то, чтобы Ческо знал, как такая комната должна выглядеть, но то, что он видел, слишком напоминало какой-нибудь сарай. И Ческо, убей, не помнил, как он сюда попал.В полу была дыра. Ческо растянулся на полу и осторожно свесил в дыру голову. Он боялся увидеть что-то страшное. Совсем страшное, вроде ведьминой кухни, где в котле вместо капусты тушатся головы невинных младенцев, он решительно отверг, но вот, например, разбойничий притон, полный таких же, как он, дураков, посаженных на цепь?— ходили слухи, что венецианцы до сих пор не брезгуют работорговлей, рисовался вполне отчетливо. Прикуют к веслу на галере, и пиши пропало: погребешь, как миленький, до самого Босфора.Но ничего страшного, хоть сколько-нибудь, он в дыру не увидел. Была под ней хлипкая лестница, ведущая в другое помещение, просторное и довольно обшарпанное. Большая кровать, стол, заваленный книгами, деревянные ширмы, два стула и сундук?— все самой обыкновенное. И только одна вещь позволяла думать, что в комнате живет благородный кавалер?— в простенке между двух узеньких окон стояло большое зеркало в резной позолоченной раме. Господская вещь! А то, что живет здесь не дама, было ясно: на спинке стула примостилась треуголка, а на вбитом в стену гвоздике висел шелковый камзол того оттенка сине-зеленого цвета, каким бывает море в самый яркий полуденный час.Заскрипели половицы, хлопнула дверь, и в комнату вошел, а точнее вбежал молодой человек, почти одетый к выходу, в шелковом жилете и при пышном кружевном жабо.—?Да, Рокко,?— сказал он, рассматривая свисающую из дыры в потолке встрепанную голову,?— действительно, пробудился. Вообще-то, я думал, ты просто купишь новую канарейку. Но раз уж так случилось…Тот, к кому кавалер обращался, вошел следом. И уже в четыре глаза уставились они на Ческо.—?Спускайся сюда,?— и кавалер, словно маленького, поманил Ческо пальцем. —?Не бойся, мы не едим детей. Во всяком случае, не таких костлявых!—?Да,?— подтвердил Рокко. —?Сначала мы их откармливаем. Пончиками.И оба почему-то засмеялись.Откуда-то с улицы раздался звон колокола?— четыре удара. Кавалер тут же стал серьезен, кинулся к зеркалу, вгляделся в свое отражение и, видно, остался им вполне доволен. А когда он облачился в поданный Рокко изумрудный камзол, Ческо вдруг узнал его.Это же они, этот самый кавалер и его слуга обсуждали Ческо давеча перед этим, как его… Ридотто. И еще смеялись, что его в это самое Ридотто не пустят… Ну да, зеленый камзол, золотистые штаны. И все равно неясно, как он, Ческо, здесь оказался. И где его, Ческо, бархатный кошель с честно выигранным золотом. И вообще, что все это значит. И еще, где тут…—?Я должен идти,?— сказал кавалер, поправляя мизинцем тонкую черную бровь. —?Рокко все тебе расскажет. А когда вернусь, то тут уж ты все расскажешь нам…—?И когда же вы вернетесь? —?спросил Рокко, подавая хозяину трость и треуголку.—?К утру?— так уж точно!Дверь хлопнула, заскрипели ступеньки?— Рокко неодобрительно покачал головой:—?Все бегом, бегом… Ну, чего смотришь? —?обратился он к Ческо. —?Слезай давай.Ческо спустился?— не так быстро, как кавалер в зеленом камзоле, но довольно-таки шустро. Хотя лестница под ним так и ходила ходуном.Рокко оглядел его с головы до ног, потом обратно, с ног до макушки:—?Ну? Давай, спрашивай. С чего начнешь?Ческо подумал. Если его и собираются продать в рабство, то, наверное, не сейчас. А потому начал с самого насущного:—?А где тут у вас отхожее место?Потом было еще много вопросов, а когда на все вопросы были даны ответы, как-то само собой вышло, что Ческо так и остался жить на чердаке в доме синьора Джакомо.Дом?— это было громко сказано. Синьор Джакомо со свойственным ему размахом снимал апартаменты на одной из центральных улиц города, всего в двух шагах от Канале Гранде. А то, что состояли апартаменты из одной, хотя и очень просторной, комнаты, располагались в пятом этаже, с лестницей с черного хода, а окна выходили на двор мастерской кожевника, было неважно.?Это?— ничего не значащие мелочи, друг мой,?— говорил синьор Джакомо. —?Так сказать, нюансы. Зато мало кто может похвастаться, что арендует целый этаж на улице Картегатти. А это?— самое модное место в этом сезоне. К тому же,?— добавлял он с гордостью,?— за те же деньги нам достался еще и чердак!?На чердаке на соломенном тюфяке спал Рокко, лакей синьора Джакомо, а заодно его повар, порою лекарь, иногда собутыльник, часто?— телохранитель и всегда?— надежный друг. К нему и подселили Ческо, бросив на пол второй тюфяк.Третьим обитателем чердака была длинноносая птица, которую забросила в одну из прорех в черепичной крыше прошлогодняя осенняя буря. Названия этой птицы никто из обитателей апартаментов не знал, она прижилась, да так и жила себе безымянной, а по весне натаскала веток и соорудила гнездо на одной из балок. Птенцов, правда, не завела, за что Рокко называл ее то умницей, то потаскушкой, в зависимости от настроения. Но именно из-за нее крышу и не заделывали. Так говорил Рокко.А раньше в доме обитала еще и канарейка, но ее сожрал забежавший ненароком соседский кот. Вот вместо канарейки Рокко и завел Ческо. Так говорил синьор Джакомо.Вместо канарейки или нет, но знакомство с синьором Джакомо и его слугой Рокко стало для него невероятной и величайшей удачей. Так считал уже сам Ческо.С тех пор прошло целых три года. И все это время Ческо учился?— всему. Причем не только у синьора Джакомо, явившем из себя настоящий кладезь всевозможных знаний и умений, не всегда понятных, но заведомо полезных, но и у его лакея Рокко, который в некоторых житейских вопросах не то, чтобы не отставал от хозяина, а просто давал тому сто очков вперед.Ведь это именно Рокко приметил Ческо в Ридотто той ночью, когда Ческо разыгрывал свой дебют. Синьор Джакомо, занятый собою, и внимания бы не обратил на какого-то юнца, очевидно, впервые вышедшего в свет без сопровождения и устремившегося прямиком в игорное заведение. Разве что огорчился бы мимоходом, что одеты они с этим незнакомым молокососом почти одинаково, и решил бы завтра же заказать себе новый камзол.А вот Рокко, как человек практический, первым заметил, что со срывающим банк за банком желторотиком что-то не так. А приглядевшись понял, что именно: тот был без маски! Да и одет-то вовсе не по регламенту заведения. Причем, кажется, никто, кроме Рокко, этого не видел и значения не придавал, общаясь с юным наглецом на равных, а тот знай уписывал один за другим поданные к кофе пончики.После пятого или шестого проглоченного мальчишкой пончика Рокко и его хозяин были готовы биться об заклад?— осилит ли десяток? А после того, как счет пошел на вторую дюжину, Рокко, проигравший хозяину полфлорина, решил, что пора вмешаться и не дать мальчишке объесться до смерти. Синьор Джакомо, видно, в расчете на вторые полфлорина, пытался Рокко остановить, и пока они препирались, обжора, завершив партию, куда-то подевался.Они увидели его снова, едва только покинули гостеприимный кров Ридотто. Истребитель пончиков медленно плелся вдоль канала, и никакого камзола, никаких башмаков на высоких красных каблуках на нем не было и помину?— теперь это ясно видел и синьор Джакомо. Но сомнений не было никаких, юнец был тот самый: свидетельством тому был алый бархатный кошель, болтавшийся у мальчишки в руке, а кошель этот он только что, на глазах у своих нечаянных зрителей, выиграл в карты у заезжего чужеземца, закусывая очередным пончиком.—?Как он это сделал, Рокко? —?задумчиво спросил синьор Джакомо, всегда питавший любопытство к всевозможным редкостям и диковинкам. —?Пробрался в приличное заведение одетым, как последний голодранец, да еще и выиграл за один вечер больше, чем я могу себе позволить потратить в месяц… Любопытнейший экземпляр! Признаюсь, он меня заинтересовал!—?Не только вас,?— пробурчал Рокко, ускоряя шаг. —?Хозяин, не суйтесь, я сам!Стоило мальчишке выйти за пределы освещенной огнями площади, как за ним следом пристроился какой-то прохожий, закутанный в темный плащ по самые уши, и опытный Рокко сразу почуял неладное. Да и кто бы не почуял? Это ж каким надобно быть дуралеем, чтобы посреди ночного города размахивать полным кошельком! И Рокко побежал: помогать убогим?— священный долг христианина.—?Только без излишеств, друг мой,?— прокричал вслед синьор Джакомо. —?На залог у меня нет денег!Злоумышленник (а сомнений в его намерениях уже не оставалось) ударил парнишку сзади за миг до того, как Рокко добежал, но парень, видно, был не так уж прост: он вдруг резко пригнулся, и нападавший, целивший ему в затылок, промазал, потерял равновесие, оступился и чуть не упал. От падения его удержал подоспевший Рокко: ухватил за шиворот и с размаху вмазал по физиономии, раз, другой, а третьим отправил мерзавца в канал?— прямо через голову так и не разогнувшегося мальчишки. И только потом, услыхав характерный звук, догадался, поморщившись, в чем дело: мальчишку, обожравшегося-таки пончиками фритоле, жирными, пропитанными маслом, с орешками пинии и изюмом, безудержно рвало.Потасовка меж тем не осталась незамеченной: люди на площади заволновались, кто-то позвал стражу.Это было очень некстати. Связываться в очередной раз с городской стражей Рокко не планировал. Мальчишка же, так и не поняв, какой беды он только что избежал, вдруг заорал: ?Караул!?, а голос у него был на удивление громкий и, как в тот момент показалось Рокко, довольно противный.Мальчишка голосил, не переставая, и тяжелая поступь ночной стражи уже слышалась на другом берегу канала. А потому Рокко, не думая долго, легонько стукнул несостоявшуюся жертву ограбления по голове, перекинул через плечо, добежал до ближайшего проулка и вскорости уже был дома, гораздо раньше, чем его хозяин.Мальчишка проспал почти два дня.Синьор Джакомо сначала рассердился не на шутку: ?Зачем ты его вообще сюда приволок??. И велел, как только проснется, выставить его из дому.Потом успокоился и долго разглядывал алый бархат кошелька, расшитого золотой нитью?— его пришлось срезать с грязного запястья нежданного гостя, потому что размотать хитрый узел, коим кошелек был к руке привязан, не удалось.К вечеру следующего дня мальчишка все еще спал как убитый, и синьор Джакомо начал беспокоиться.Утром второго дня он волновался уже не на шутку, начал задумываться о серьезных мерах и решил ждать самое позднее до вечера, а потом, если мальчишка не проснется, отворить ему кровь, и велел Рокко приготовить ланцеты.Ческо проснулся раньше. И к моменту его пробуждения синьор Джакомо смирился с мыслью, что жильцов в его апартаментах прибавилось. К тому же, судя по всему, новый постоялец был вполне кредитоспособен. Уж куда кредитоспособнее самого синьора Джакомо!Так Ческо и прижился на чердаке старого дома по улице Картегатти, хотя первое время он думал, что это всего на пару-тройку дней, пока он не присмотрится к новому месту и не поймет, как ему попасть в хорошее общество. На это он давал себе недели две. Ну, три. Самое большее?— месяц.Но все пошло совсем не так, как он рисовал себе в воображении всю долгую дорогу от родной деревни до самого роскошного города мира.После того, как его отмыли и переодели, на что пошла часть выигранных денег, Ческо оказался волен делать то, что считал нужным.Для начала он счел нужным познакомиться с окрестностями и дней десять просто бродил по городу, путаясь в узеньких улочках и то и дело рискуя свалиться в зеленую, как бутылочное стекло, воду каналов, порою присаживался, доставал из кармана бабкину колоду карт, стасовывал их раз, другой?— и убирал обратно. Потом шел, с трудом находя дорогу, домой. И сам не заметил, как начал думать именно так?— домой.А там уже ждал его Рокко с каким-нибудь несложным поручением. То сбегать в ближайшую лавочку за свежим хлебом. То помочь передвинуть сундук, за который закатилась споротая со старого жилета серебряная пуговица. То смотать постиранные и высушенные бинты. То одно, то другое. И как-то само собой получилось, что за хлебом Ческо теперь бегал постоянно, а еще помогал Рокко чистить одежду, проветривать сундук, выводить пятна с шелка и наводить глянец на башмаки, щипать корпию и ощипывать перепелок?— это все оказалось не так-то просто.И стряпать, конечно: Рокко порою из пары луковиц, горстки муки и двух обглоданных корок сыра создавал целый обед. А потом учил все это есть?— так, как принято у господ, с вилками-салфетками и прочей мишурой. И отличать вино от вина - хорошего. И даже приучил любить кофе!Синьор Джакомо просвещал его в вопросах более тонких и деликатных, и это тоже была бесценная наука.—?Все дело в нюансах! —?говаривал синьор Джакомо, стоя перед зеркалом и подзывая к себе Ческо.Ческо подходил нехотя: это зеркало в резной раме с облезлой позолотой стало его личным врагом. В мечтах было так просто представить себя высоким, стройным, сверху вниз глядящим на окружающий мир, а главное?— имеющим на это право, а потом заставить и прочих видеть то же самое. Зеркало же показывало беспощадную правду, так что Ческо терял всю свою самоуверенность. Ну, разве что взгляд так и оставался презрительным и насмешливым.—?Иди сюда, кому говорю! —?топал ногою синьор Джакомо. —?Скажи-ка, что ты видишь?Ческо видел в покрытом патиной стекле щуплого паренька лет четырнадцати от роду, хотя ему уже минуло шестнадцать, носатого и взъерошенного. Одежда, тщательно подогнанная по фигуре, упрямо отказывалась сидеть так, как это было задумано старательным портным?— тут висело, там набегало…Синьор Джакомо недовольно морщился:—?И как ты только умудряешься водить всех за нос, если не способен представить самого себя должным образом? Тюфяк! Расправь плечи, голову выше! Не щуплый, а?— какой?—?Тощий? —?неуверенно бурчал Ческо.Синьор Джакомо закатывал глаза:—?Изящный! Вот болван, сколько можно повторять? Изящный!Рокко громко хмыкал из дальнего угла комнаты:—?Ну да. Не цыпленок, а орёл!—?Меняй местами смыслы, Франческо, тасуй их, как колоду карт, и заставляй людей выбирать нужное тебе значение явлений,?— говорил синьор Джакомо. —?Неизвестно, всегда ли тебе с твоим редким даром будет сопутствовать удача! Учись не зависеть ни от чего?— и тогда все будет зависеть только от тебя!Да, синьор Джакомо всегда называл его полным именем. Детское же пришло время оставить за спиной. Теперь его звали Франческо?— и сам себя он называл именно так.А еще он научился читать. То есть, читать он и раньше умел и даже писать мог, если только никто не стоял над душой, не торопил и не понукал. Но теперь читать ему стало легко, а все потому, что хитрый Рокко, отправляя его за покупками, никогда не говорил, что нужно купить, а совал в руку маленькие записочки с перечнем всего необходимого. Не мог же Франческо признаться, что он еле-еле разумеет грамоте? Пришлось подучиться.В доме синьора Джакомо это было несложно: книг тут было предостаточно, и даже на разных неизвестных языках. По большей части были это книги ученые, полные непонятных рисунков, которые синьор Джакомо называл чертежами. Попадались и другие, с рисунками совсем иного свойства?— сначала Франческо краснел, разглядывая их втихомолку, а потом привык и пролистывал совершенно спокойно, а пару особо затейливых страничек вырвал и припрятал под подушкой?— вдруг да пригодится. И сказки, конечно! Два тома ?Пентамерона??— он читал их, продираясь сквозь полузнакомый язык столетней давности, узнавая старые истории про Петрушечку или девочку-безручку, которые рассказывала ему и сестрам бабушка, и знакомясь с новыми, доселе неизвестными.Разумеется, Франческо учился и карточной игре. Он всегда догадывался, что игр на свете гораздо больше, чем было доступно ему дома, но не предполагал?— насколько. Но он освоил их, одну за другой, басетту и фаро, тарок и баккара, и еще множество прочих, все, в какие только играла Венеция, на сто четыре листа и на пятьдесят два, на французскую колоду и на неаполитанскую, на испанскую, немецкую и таро. Игорные заведения самого разного пошиба были к его услугам, и он прошел там серьезную школу, изучив всевозможные приемы, от допустимых до откровенно шулерских, которые отрабатывал по большей мере дома, на Рокко, когда ставкой в игре была горсть орехов или очередь перебрать плошку чечевицы. Он даже приобрел некоторое имя: за ним закрепилась слава игрока, который не проигрывает никогда.А бабушка снилась ему ночами, смотрела внимательно: ?Не зарывайся, Ческо!?.Он старался, не зарывался. Держал себя в руках, выигрывая время от времени ровно столько, сколько нужно было на безбедное житье. Мог бы и больше, но синьор Джакомо, сам азартный игрок, раз и навсегда отказался брать у Франческо деньги, даже в долг. Франческо понимал, что дело тут не в каком-то там невиданном благородстве. Нет, как раз наоборот?— дело было в природной дворянской спеси. Занимать деньги у простолюдина было бы для синьора унизительно.Не унизительно было бы деньги выиграть. Для этого синьору Джакомо и Франческо нужно было просто сесть за стол и сдать карты. Сесть за стол?— просто. Но чтобы выиграть у Франческо?И Рокко тут же вступал недовольно:—?Хозяин, мы и так в долгах как в шелках! Вы хотите задолжать еще и этому недокормышу?Но вообще жили нескучно и даже, можно сказать, дружно.Правда, с Рокко порой возникали стычки, чаще всего когда тот был в подпитии?— он становился тогда не в меру ехиден, цеплялся к каждому слову, а говорок-то у Франческо был явно не венецианский, но спуску в споре он никогда никому не давал, так что перепалки порой длились до самого утра, а синьор Джакомо, если был дома, знай посмеивался да записывал особо цветистые выражения в маленькую книжицу. К тому же Рокко, прямо как зеркало, всегда видел Франческо насквозь. Уж неизвестно, по какой причине, а только заморочить ему голову Франческо не мог. Не поддавался трезвый (сколько бы он ни выпил) разум Рокко никаким ухищрениям и тасовке смыслов.А уж с похмелья Рокко бывал?— просто мрачен и готов убить любого, так что Франческо, вспоминая недалекое детство, предпочитал пережидать это время, сидя на чердачной балке под самой крышей, рядом с гнездом, где копошилась домовито птица. Ну, да с кем не бывает?Синьор Джакомо подвизался в то время адвокатом и весьма в том преуспел, выиграв один за другим несколько запутанных имущественных процессов. А свободное время он разумно делил поровну между сочинительством, изысканным бездельем, вроде карточной игры, попоек с друзьями, дуэлей, и амурными похождениями. Потому что на дам синьор Джакомо оказывал просто-таки гипнотическое воздействие.В этом Франческо люто ему завидовал. Сам он, несмотря на все попытки вывернуть наизнанку смыслы и выдать желаемое за действительное, смог очаровать, причем как раз никаких к тому усилий не прилагая, одну-единственную синьорину?— пышную, как рождественский пирог, дочку пекаря.Всякий раз, как Франческо заходил за хлебом, она краснела, вздыхала так, что в соседней комнате опадало уже совсем подошедшее тесто, а в воздухе зависала мутная пелена сахарной пудры, сдутая со свежевыпеченного хвороста и булок, и говорила, томно глядя прямо ему в глаза:—?Ах, синьорино Франческо, как вы вовремя! Пончики только что подоспели, не желаете ли отведать? За счет заведения? —?и пудра оседала на выпирающей из корсета белой груди.Но вот именно пончики Франческо с некоторых пор просто видеть не мог. А значит, не было у дочки пекаря, сколько бы ей ни вздыхать, сколько бы ни мечтать прижать к сердцу изящного секретаря синьора адвоката (а именно таковым почитали Франческо обитатели квартала), ни единого шанса.И еще с одним не ладилось у Франческо Фумагалли. На свое счастье, он понял это довольно скоро. Пробиться в хорошее общество ему не светило. Никак. Просто потому, что никакой морок, сколь искусно бы его ни навели, не мог продержаться дольше пары часов. А потом, хочешь?— не хочешь, пелена обмана спадет, и отвечать за содеянное придется полной мерой. А мера эта в Венеции была сурова: за одну только попытку пройтись по той стороне улицы, где в жаркий полдень в тени прогуливались местные аристократы, можно было угодить в тюрьму до конца своих дней, а то и оказаться на виселице.Так что Франческо быстро оставил свои первоначальные планы и решил пока довольствоваться малым. Мудрая бабушка Фумагалли дала самый верный совет. ?Только не зарывайся, Ческо!?.В общем, он был вполне доволен тем, как складывается его жизнь. Немного не хватало лишь той самой Большой Игры, ради которой он и затеял свое путешествие. Но он вовсе не собирался от нее отказываться. Он просто отложил ее. Ненадолго.А потом пришла беда. Сначала с чердака пропала безымянная птица. Просто улетела куда-то и не вернулась. Через три дня арестовали синьора Джакомо.Именно поэтому сидел сейчас Франческо в шкафу в бельэтаже загородной виллы в нескольких милях от Венеции.