37. Воспоминания Милли. Об обратной стороне выпускного (1/1)

—?Сенсори в тебя влюблен!Когда Милли выпаливает эту фразу в попытке отвлечь Анну от собственного состояния, ее оглушают две вещи: первое?— она не очень хорошая подруга, раз посчитала наилучшим решением прикрыть себя, сдав друга.Второе?— Анна не особо рада этому порыву, как со стороны Сенсори, так и со стороны Милли. И если сестру она простить может?— стресс, нервы, постоянно какие-то переживания, о которых она умалчивает,?— то вот Сенса?— вряд ли.И вопрос ?Почему?? рождает третий удар, бьющий по рассудку.—?А я разве должна отвечать ему? —?Милли видит, как этот факт подкосил сестру, как она держится, чтобы не психануть, не сорваться, скрывает все за стальным голосом и поджатыми губами, но зависает на своей волне, понимая…Что, в общем-то, и Хао не обязан отвечать взаимностью.Не то чтобы для Милли это было каким-то открытием, но после?— когда случился их поцелуй, когда первая истерика схлынула и не грянула новая?— она задумалась: зачем это нужно было самому Хао?Беспокоился? Да, возможно. Утолял любопытство? Определенно в его духе. Тешил самолюбие? Бесспорно, это так.Вторую истерику закатила мысль о том, что Хао на нее не все равно, и тогда стало все абсолютно по-другому?— слишком сложно для восприятия. Образы ?до? и ?после? их тайных встреч разнились, соединялись, множились, упрекали, чего только не делали под покровом ночи, сводя с ума, и она раз за разом прокручивала его реакцию на ее признание, если вдруг она не утаит, если вдруг он переступит через какие-то новообретенные джентельменские манеры и прочтет это в ее голове без ее ведома.Милли выстраивала миллионы сюжетов, где он злился, удивлялся, относился к этому спокойно, где они просто говорили на эту тему, но Милли ошибалась вместе с тем миллионы раз. Ведь Хао могло быть попросту все равно?— как на мошку, которая навязчиво шумит над ухом. Отмахнулся, и дело с концом.И подключившаяся в отстаивании личного пространства и свободы мнений Эна, сама того не ведая, отбивая ее аргументы о ?чистом и светлом, которое по всем канонам необходимо принять?, давала не только чувствам Сенсори от ворот поворот, но и чувствам Милли.Поначалу было больно?— она отбрыкивалась, настаивала, дулась и ?беспричинно злилась?, а потом принятие пришло само, и даже стало… легче? Пусто?— в голове, груди.И эта пустота была странной, отдающей свободой и безнадегой. Хао не был ничего ей должен: начиная от искренности в диалогах, заканчивая принятием влюбленности. И с этим осознанием она бросает распаленную жаром спора Анну, Эну и уходит в свою комнату. Достает исписанные, двести раз смятые-перемятые листки с песней-признанием-осознанием-проклятием, ручку, розовый блокнот и беспристрастно, отрешенно, словно в вакууме, переписывает все на чистовик.Если Хао все равно, то… какая разница, запрячет она этот текст куда подальше или все же выступит вместе с ним завтра первым номером? Никто не поймет, все подумают, что она поет про кого-то абстрактного.Возможно?— Милли задумывается, откидываясь на спинку стула и изучая потолок,?— что-то заподозрит Эна (как-никак первая жена) и начнет сопоставлять образы, но можно же спихнуть все на фантазию, бред, шутку??Она и он?— кому придет вообще такое в голову??,?— уголок губы истерично дергается.Да, как она могла подумать, что она и он…Она правит строчки, приводит текст в божеский вид, доставая из сумки старенький плеер с загруженной на него песней?— гитарными аккордами, которые записал для нее Оксфорд,?— и убивает ночь на заучивание песни?— написанной с любовью, но спетой без души.Следующий день проходит в сплошном цейтноте: сначала до ванны, минуя Эну и не проснувшуюся Анну, потом в кофейню (бариста-Томми на удивление не спрашивает про Хао), суша волосы по дороге, до Мисато, вдруг вспомнившей, что ?когда-то давно она оставила у нее кое-что важное и это необходимо вотпрямсрочно вернуть? (Милли сделает что угодно, только не спрашивай про любителя котов и выразительные взгляды, спасибо). Бегом до ателье примерить платье, которое то сваливается, то слишком жмет, проторчать, прокрутиться там два часа в попытке не закатить истерику и скандал, взять вторую порцию латте, но без сиропа и настолько отвратный, что одного гавка хватает на сбор всех портних вокруг нее и нормальную работу за полчаса. Парикмахерская, третья кружка кофе и парикмахер, что разводит руками, видя ее кудри: это было бесполезно?— надеяться, что кто-то сможет с ними совладать, но она хотя бы попыталась. Предупредительный звонок от Амаи, вкрадчивое: ?Марк так и не отвечает на звонки, никто не знает, где он??— и ее завтрак летит на асфальт. Левый глаз начинает дергаться и проходит только тогда, когда Милли закидывается водой?— автоматов, кофеен нет нигде поблизости,?— и вероятность умереть от тахикардии немного падает на сейчас, но не на сегодня, в целом.Бежит до магазина, покупает недостающие украшения для актового зала, пытается дозвониться до несостоявшегося партнера, чертыхается, швыряется пакетами по улице, извиняется перед прохожими, подбирает пакеты, несется дальше. По делам-горам-улицам, сквозь толпу, бесконечные проклятья в адрес свой и соседний, голод, жар и невероятное желание кого-нибудь придушить, она вваливается домой, игнорируя все так же Анну, переодеваясь на половине пути в платье, одной рукой пытаясь застегнуть молнию на спине, а другой?— заталкивая в рот побольше бутербродов с семгой (от осознания, что Анна приготовила специально для нее и с любовью, становится все так же мерзко, но Милли быстро заталкивает это туда же, к бутербродам). Отвлекается на какой-то маловажный разговор, а когда возвращается, то понимает, что за пять минут ее обыскались все, абсолютно все.—?Я здесь, здесь! —?влетает огненным торнадо в актовый зал средней школы, ошалело озираясь по сторонам в надежде, что еще не наступило завтра, и она может как-то повлиять на выкрики, что все пропало. Сталкивается с безобразно одетым Оксфордом, уже болтающим с Анной, нащупывает вибрирующий телефон, кричащий о том, что Марк Диловски найден, и паника сменяется на гнев. Ух, она его!Но когда хочет заорать, ?как она его?, ей говорят, что Марк, конечно, найден… Но во Флориде со своей подружкой, и они безумно счастливо проводят время?— о чем язвительно заявил сам парень в трубку и чем пошатнул уверенность Милли в том, что еще не все потеряно.Ее парализует, руки, ноги сводит, а голова становится невыносимо тяжелой, каждый волос отдает тупой, ноющей болью, отчего она, отчаянно взвывая, запрокидывает ее назад. Пальцы мелко дрожат, цепляются за платье, в котором ?она очаровательна? по словам других, а мысли думают, двигаются под коркой воспаленного мозга. Она вспоминает танец, как идут фигуры, пары, наличие сложных элементов и то, возможно ли кого-то внезапно обучить четырем минутам вальсирования на небольшой сцене. Но, понимая, что синхронности ни с кем не добьется, откидывает идею.Думает о том, что можно пригласить Оксфорда, но тут в зависимости от ситуации: с его группой, с Анной, которой предстоит не самый легкий выпускной, ему быть лучше рядом с ней?— всяко лучше, чем непутевая сестра.Третьим вариантом становится не танцевать вовсе?— самый оптимальный. Милли представляет эту куцую композицию из недоделанных трех пар, что должны были ориентироваться на ее, четвертую, и всхлипывает. А ведь Хао с его умением мог здесь пригодиться…И тут же встряхивает гривой. Нет. Кто угодно, но только не он.Отвлекаясь на еще одну помощницу, Милли быстро, кивая и угу-кая, не вслушиваясь, печатает быструю смс-ку Оксфорду о том, что она готова выступить с песней, откидывает мобильник в сумку, сумку?— в общую кучу, вздыхает, что ?все как обычно, через причинное место, но не стоит отчаиваться?, как… видит Хао.Выходя из-за кулисы, под мерный бубнеж со стороны, она обмирает?— не то с его присутствия в принципе, не то с его вида. Ослепительно, чертовски-привлекательного и притягательного вида.Черный смокинг немного большеват в плечах, белая рубашка расстегнута на верхние пуговицы. Никаких серег и волосы, собранные в низкий хвост. Он осматривает скромные декорации, кипящую работу относительно сборки самодельной барной стойки, хмурится, когда его толкают в плечо, но агрессия спадает на нет с тяжелым выдохом. Будто другой человек.Милли улыбается этому?— так горько и так кротко.А потом появляется Анна. И мрачная реалия обрушивается уже не отчаянием, а безысходностью. Песня, Анна, ее чувства?— Милли словно ударяют кувалдой по затылку, выбивая одновременно и всхлип, и первые слезы, уже через секунду градом скатывающиеся по щекам. Она убегает, игнорируя все вопросы, забегает за сцену, скатываясь по стене в настоящей истерике и плюя на то, что на нее смотрят, ею интересуются, ей задают какие-то вопросы, от которых она отмахивается. Как и от помощи, от предложения позвать Анну. От последнего хочется истерить еще громче, пуще.Милли зажимает рот ладонью, морщится, ощущая, как тело горит и одновременно с этим гаснет изнутри. Влюбленность окрыляет, распахивает душу, грудную клетку от невообразимого коктейля эмоций и чувств, но вместе с тем и скручивает. Пресловутую душу выворачивает наизнанку невозможностью вздохнуть, все нутро сжимается до состояния точки, и когда ее хватает за плечи перепуганная Анна, все становится только хуже.—?Что случилось? —?шок вперемешку с ужасом. А Милли не может ничего толком сказать в ответ. Боится всего и сразу: своей болтливости, реакции сестры и последствий. Больше всего?— последствий и того, что Анна отвернется от нее, как и вся семья.—?Ан… на… —?всхлипывает, мотая головой, цепляясь за нее руками, притягивая к себе ближе и между тем отталкивая.Милли разрывается. Одна часть нее тянется все рассказать?— чтобы Анна утешила, поняла и приняла, сказала, что так неправильно, а другая?— призывает молчать: так нельзя, так неправильно. И последующий поток междометий?— как битва половин.—?Я не… Х-хао… он… я не… пр-рости…—?В этом виноват Хао? —?а сама уже зло озирается, чертыхается, что ?сегодня кто-то поплатится?, и Милли хочет сказать и ?да?, и ?нет?, но понимает, что, каким бы ни был ответ, он сдаст ее.Да, Хао виноват?— в чем?Нет, Хао не виноват?— почему тогда она всхлипывает его имя?—?Ну я его сейчас,?— шипит Анна, готовая прыснуть ядом, и, несмотря на вялые попытки со стороны остановить, убегает. А Милли вжимает затылок в шершавую стену в надежде, что Хао сейчас исчезнет из их школы, жизни и никогда больше не вернется, что Анна его не найдет, и все вернется на круги своя.Но он появляется возле нее раньше, чем эхо пожелания стихает в перевозбужденном сознании. В нос ударяет запах моря, гвоздики и кофе с корицей. Ладони на ее плечах теперь не тонкие и холодные?— они широкие, чуть шершавые, до безумия теплые, а объятия?— крепкие, заставляющие забыться.Милли утыкается в его плечо, одолеваемая вопросами о том, откуда у него такая одежда, парфюм и желание быть здесь, но как только он выдыхает ей на ухо, голова пустеет, а ручонка, которой она сжимает его рубашку, расслабляется, опускаясь вдоль тела.Ей хорошо. До безобразия, до невозможности описать. Хорошо, спокойно, умиротворенно?— в его объятиях, в которых он не хватает, а прижимает уверенно, но трепетно?— будто боясь сломать, навредить. И от этого становится не по себе. Губы кривятся, а поток всхлипов, нечленораздельных рыданий тонет на его груди, оставляя некрасивые потеки туши?— ?водостойкая?, говорили консультанты, ?хорошо держится?, говорили они. Вруны, лжецы?— лжецы, как и она сама.Она вздыхает глубоко, давится переизбытком воздуха, гипервентиляцией, и невозможностью легких пропустить через себя это смешение запахов, эмоций. Отталкивается назад и вновь подается вперед, судорожно всхлипывая, жмурясь, пока насилу, через несколько повторений собственного имени, ее лицо не поднимают за подбородок.—?Что произошло? —?не может понять, что видит в его взгляде. Желание рассчитаться с обидчиком? Разобраться с ней? Злость? Гнев? Непонимание. Он оглаживает кожу, привлекая внимание. —?Милли?И от этого так тепло. Словно она бродила по промозглому зимнему лесу несколько часов, и сейчас ей протягивают какао с зефирками и теплый плед, в который завернуться и не выныривать до самой весны.—?Я… —?все же открывает рот, криво улыбаясь.?Я люблю тебя?,?— отрицать нет смысла.—?Я кажется…?Люблю тебя?,?— но реакции нет, в сознании пусто.—?Кажется… —?опускает глаза, отчаянно понимая, что он не читает ее мысли. Так по-джентельсменски и мило, неуместно мило, именно сейчас не читает ее как раскрытую книжку.?Я люблю тебя!?,?— кулаки на платье сжимаются, и она жмурится до цветастых мушек.—?Кажется, перенервничала,?— заканчивает обрывисто, откровенно лжет и вымучено хихикает. Может, оно и к лучшему, что не читает? Так она сможет сдержать напор, оставить песню просто песней, а собственные чувства похоронить.?Не сахарный?— не растает?,?— так говорила вчера Эна о Сенсори, так Милли сейчас думает о себе. Осталось только перестать надеяться, что это хоть сколько-нибудь нужно Хао, и тогда станет все проще, намного проще: его приход ничего не значит, его взволнованность во взгляде?— ее сплошная фантазия, бред.Вдох-выдох. Лучше, гораздо лучше.—?Столько всего произошло,?— нарочито непринужденный тон. Он ей не верит, но не говорит ничего. Только слушает, пока она утирает влажные щеки, откидывает кудряшки на спину и кусает губы, отсчитывая секунды до того, как сердцебиение вернется в нормальный темп. —?Марк?— мой партнер по танцам?— укатил с подружкой в Америку, никому не сказав,?— видит, как хочет что-то сказать, и сразу заверяет. —?Но я уже попросила Оксфорда подменить его! С этим я разобралась, да, однако остальное…Тяжелый вздох, облегчение, и объятия уже не кажутся такими важными, жизненно необходимыми.—?Остальное просто кавардак: парикмахерская, непутевые помощницы организатора, которые выбивали у директора проведение этого выпускного, а в итоге плевали на все. Я слежу за украшениями, которые не готовы, за ребятами, которые не собраны, за тем, сем, пятым, десятым… ты потрясающе выглядишь.Все же не сдерживается, признается честно, чем вызывает неподдельное удивление и короткую усмешку.—?Откуда ты такой красивый? —?ноги затекли, но она не встает, дожидается, пока он сам не отстранит ее от себя.—?Томми,?— коротко отвечает, и все эти улыбки милого бариста, обрывочные фразы, отдающие не то пошлостью, не то, как оказалось, намеком, объединяются в одно. Этот парнишка не только знал, что Хао придет к ней на выпускной, но и поспособствовал адекватному внешнему виду парня, с которым она ?уж чрезмерно долго и часто тусуется в кофейне?.Вот придурок… надо будет оставить ему чаевых.Отмечает, как все вокруг носятся, и только их уголок породному тихий. Они даже переговариваются шепотом, будто до них есть кому-то какое-то дело.—?А как в целом, дела? —?а сама не знает, что хочет услышать в качестве ответа: не то рассуждения о действительном положении его дел, не то почему он хмурый был в последнее время, почему пропал так внезапно, почему поцеловал ее позавчера… а может, просто забивает пустоту его голосом?— размеренным, тихим, прерывающимся в язвительном хмыке.—?Было неплохо. А потом я встретил твою сестру,?— Милли закатывает глаза. Анна.—?Не говори так,?— он вздергивает вопросительно бровь. —?Ей и без того предстоит сегодня много пережить,?— игнорирует возражение ?А ты тут так, пляшешь потихоньку??. —?И я не хочу ей доставлять дополнительных проблем, как и не хочу, чтобы это делал ты. Пожалуйста,?— нажимает. —?Будь с ней сегодня помягче.Наивно хочет добавить ?ради меня?, чтобы увидеть реакцию, убедиться окончательно в предположениях и доводах, но влетающая Урагири внезапно прерывает.—?Обалдеть, это реально он! —?ни грамма скромности или этики. Она вылупляется, смотря не то с шоком, не то ужасом на Асакуру, переводя взгляд?— более скептичный и надменный?— на Милли, и оборачивается куда-то за спину… на Амаи. Немного прихрамывающую, придерживающую нежно-сиреневое платье в пол.—?Не стоит делать из этого событие,?— в ней нет того энтузиазма, как в блондинке, да и в целом вид не располагает к дальнейшему обсуждению темы, а поэтому зачаток возражения отбивается твердым. —?Кажется, Югай просила тебя помочь с макияжем?Глаза в глаза, что-то в Урагири меняется: нижняя губа, по привычке выпяченная, подбирается под верхней, и авторитет, граничащий с черной завистью, Амаи заставляет ее на удивление кротко склонить голову в высокой прическе и удалиться, бурча о том, что она хотела ?просто показать?. Конечно, просто показать, потыкать пальцем, посмеяться.—?Простите ее. Кажется, в далеком детстве она вежливость продала за туфли,?— Милли замечает, как кадык на шее Хао дергается, но сам он не вскакивает, ничего не поджигает. Прогресс.—?Разве ты должна быть здесь? —?спрашивает Амаи в надежде, что та заберет у нее роль ведущей, разберется со всеми проблемами, как обычно это умела,?— легко и будто играючи. Но стоит Ямамото пошатнуться, скривившись в лице, схватить позади себя воздух в поиске опоры, как Милли понимает?— нет, в этот вечер ей не удастся отдохнуть. —?Амаи!Подлетает, усаживая на какую-то пыльную коробку единственного заботливого к ней человека из команды, и не знает, что делать, теряется.—?Все в порядке,?— уверяет Амаи, видя потрясение, начинающуюся панику. —?Просто перенапрягла лодыжку пока бежала за Урагири,?— приподнимает полы платья, выставляя перебинтованную ногу в качестве подтверждения, тянет носок от себя, чувствуя тянущую боль, и обращается к Хао. —?Но я бы попросила оставить нас. Мне необходимо поговорить с ней.Амаи чуть кривится, стискивая зубы, поддается назад. Милли знает эту реакцию, это мимолетное заполнение, утяжеление собственных мыслей?— Хао проникает в разум, чтобы понять истинные мотивы, ворошит воспоминания, затрагивает несколько наметок на предстоящий диалог. Секунда, две, три?— его лицо разглаживается, и, молча вставая с пола, поправляя пиджак, он уходит в зал.—?Как я рада тебя…—?Не обращай внимания,?— резко перебивает Амаи, устремляя на нее глаза. Болотно-зеленые, миндалевидные, окруженные тяжелыми густыми ресницами.?В крапинку?,?— отмечает Милли про себя, всматриваясь в тусклую россыпь.Амаи Ямамото, по ее мнению, красива и без косметики: у нее немного квадратное лицо, высокие скулы без четко впалых или выпуклых щек. Нос с достаточно широкими крыльями, высокий лоб, не прикрытый челкой, и в меру полные губы, которые раскрываются всякий раз, когда она о чем-то говорит. Сейчас ее густые брови сводятся к переносице, отчего сравнение с лисичкой, о котором задумалась Милли еще в первую их встречу, вновь всплывает в голове и доводит до легкой улыбки.—?Ты меня слушаешь? —?мягко интересуется, а в ответ Милли краснеет и качает головой. Отвлеклась, впервые за долгое время. —?Урагири редко следит за языком и собственным поведением, и не стоит заострять на этом внимание. Ты с этим справлялась полгода работы в команде, и сегодня, в последний день, не стоит забивать голову этой чепухой. Сошлись и сошлись.—?Что? —?вспыхивает тут же, запинается, и Амаи видит, что задела за больное. Специально? Нет, Амаи не могла специально. —?Мы не… я…Ямамото склоняет голову на бок, хмурится от подобной реакции и щурится, отчего образ лисички, крадущейся к жертве, вновь появляется, но уже не отвлекает. Ничего не может отвлечь от этого пристального взгляда капитана, изучающего свою подопечную, берущую ее за руку и вкрадчиво интересующуюся.—?Тебя что-то беспокоит? —?ей хочется спросить, почему всех так это интересует. Но вместо вопроса?— раскрытый рот и нечленораздельные звуки, натиск чувств и невозможность поделиться. Невозможность ли?Милли кусает губы, всматривается в лицо Амаи, на котором мелькает тревога с ожиданием, вспоминает, как по-доброму к ней относилась капитан, как поддерживала ее, как не знакома она с Анной и шаманским миром, в целом. Не знает, кто такой Хао Асакура и что он может, чем плоха ее влюбленность и чем может обернуться для ее семьи.—?Я… —?на горло давит ком. —?Я влюбилась в него.—?Это плохо? —?кивок. —?Он сделал что-то плохое? —?второй. —?Тебе?Здесь Милли задумывается о том, действительно ли она восприняла смерть Нины так, как должна была: близко к сердцу, до паники и серьезной ненависти к Хао?— и может ли она сказать, что он причинил ей боль ее смертью.—?Моей семье,?— и тут же жарко заверяет. —?Но там слишком сложная история! На самом деле он не такой уж и плохой человек! Ему просто не повезло с людьми, окружением и обстоятельствам. В нем есть хорошее, доброе, я видела это когда мы занимались брошенными котятами у Мисато и когда искали книги в книжном магазине, и… и…Она перечисляет. Имена, факты, места действия?— все это пестрит так быстро, ярко, эмоционально. Все то, что она не могла рассказать никому, что хранила под ребрами и что заставляло жалобно поскуливать вчера на полу. Она вываливает на Амаи огромный поток информации, и не уверена, что та хоть что-то разбирает, но единственное, что понимает: после этого становится легче. Действительно легче?— когда все слезы выплаканы, а она, измотанная, лежит влажной щекой на чужом колене, укрытом шелковым платьем, и смотрит в пространство.—?Моя песня о нем,?— ладонь Амаи утешающе поглаживает по кудрявым волосам. Милли смаргивает застывшую слезинку. —?О нем и обо мне. Он догадается, все догадаются…—?Так может и пусть? —?слишком беззаботно. —?Милли, ты попала точно в такую же ситуацию, как и твоя сестра, однако смогла найти в нем хорошее, вдохновиться, узнать нечто новое, что заставило тебя поменять свое представление о нем и его мировоззрении. Быть может, я говорю полную ерунду, так как не знаю, что именно у вас произошло, но мое мнение: ты не должна бояться реакции. У тебя своя точка зрения, свои чувства, которыми ты можешь заразить и остальных.?Анна должна жить дальше?,?— Милли думала об этом с самого начала, с того момента, как рассказала Хао о том, что в ней есть другая, более разумная, половина. Милли сама решила жить дальше, так как обстоятельства обязывали их сдерживаться, и, если не простить, отпустить полностью, то не срываться, не злиться. А для этого нужны аргументы, нужно что-то поверх того, что есть в их памяти, нужно дать понять, доказать, что Хао?— не такой, каким все его видят, он не хочет господства, а бойня с Мэй?— лишь глупый эгоизм и ущемленное самолюбие.Нина мертва?— она не хочет возвращаться к жизни и считает Мир Духов ?лучшим пристанищем?. В отместку за это Анна не может убить Хао, а Хао не обязательно убивать Анну?— она не хочет становиться Королевой Шаманов, ей это ни к чему, а поэтому на Турнире он может творить что угодно, как угодно.—?Плюс,?— Амаи заправлять рыжую прядь ей за ухо, вырывая из размышлений. —?Если бы ему было на тебя все равно, то он бы не подошел, не стал бы утешать,?— и добавляет оптимистично. —?Вы хорошо смотритесь вместе.Ямамото обаятельно улыбается, а Милли заливается краской по самое основание шеи, что-то бормочет в оправдание и то, что ?она не думала об этом?. Но когда Амаи уверенно кладет ладонь на ее плечо, то сил сопротивляться не остается.?Мне нужно твое мнение?,?— только задумывается о том, что Хао не слышит ее.?По поводу??,?— как его голос неожиданно резко громыхает в голове, заставляя неуверенно икнуть. Амаи любопытственно склоняет голову на бок, ни разу не помогая, еще больше смущая, и Милли теряется, раскрывает рот, будто он может ее видеть, не знает, как и что сказать, и резко выдыхает. Была не была.?Я собираюсь исполнить песню первым номером. Я исправила текст, немного подкорректировала, совсем чуть-чуть…?,?— хлопает себя по лбу от лепетания. Глупая! —??В общем, мне нужно твое мнение, вот?.Дыхание становится тяжелым в эту минуту?— минуту тишины и неизвестности реакции. Милли прислушивается к самой себе, разбушевавшемуся сердцебиению, своим ощущениям, задумывается о том, не выскочил ли Хао из ее головы раньше, чем она озвучила просьбу. Ерзает на полу, цепляется за платье, оставляя цепкими ручонками некрасивые складки, откидывает полы в сторону и готовится встать, узнать, что происходит в зале, как…?Хорошо?,?— оседает обратно, не веря, что решилась.***Удивляясь тому, как быстро все успело поменяться среди, казалось бы, хороших друзей, Милли настаивает, жалобно молит на том, чтобы их группа сыграла в последний раз.—?Пожа-а-а-луйста,?— ?Ты не представляешь, как для меня это важно?.Анна фыркает, не имея иммунитета против ее жалобных глаз, и Милли радостно хлопает в ладоши, ощущая, как мандраж перед возможным провалом подкашивает коленки. И тем не менее, подгибаясь, дрожа как осиновый лист, она выходит на сцену, точно зная, что должна, просто обязана спеть идеально. Чтобы Хао, а затем и все остальные поняли ее посыл.Хватает микрофон, заслышав первые аккорды, вдыхает и…—?Жадно душа меня влечет к тебе одному,И ничего поделать с этим не могу.Инстинктивно ищет Хао среди толпы, горько усмехаясь собственным строчкам, и находит у самодельного бара. Кровь приливает к голове, окрашивая скулы, а в легких кончается кислород. Легкий кивок с его стороны, и она продолжает, не боясь… ведь ей нечего бояться, верно?—?Но на двоих не разделить страданья, увы.Вспоминает разговор о матери, и пальцы на микрофоне сжимаются. Он этого не заслуживал.—?Ведь навсегда ты сердце ото всех закрыл.Лгать себе о чувствах больше не собираюсь.Бесполезно, пусть каждый знает.—?Но каждый раз с тоской смотрю на силуэт одинокий твой.Чувствует, как в сознание легкой поступью проникает кто-то, но вместо привычных возражений, вместо ожидаемого: ?Выкуси, Асакура, я не буду думать!??— она распахивает душу, мысли и чувства настолько громко, настолько широко, что в ребрах начинает ломить. Сердце колотится, а в голове и завывающем актовом зале начинается припев.—?Помчусь я следом за тобою, одолев преграды,?— ?Что бы ни случилось?.—?Даже когда тонет мир в кромешном мраке,?— ?Я освещу его вместе с тобой?.—?Светишь в дали ты путеводной звездой,?— ?Ведь совсем недавно, я поняла, что ты вдохновляешь меня, мотивируешь?.—?Но, если вдруг, не выносимым станет твое бремя,?— ?И, если тебе станет тяжело, невыносимо все держать в себе?.—?То проложу сквозь пространство я и время,?— ?Я разделю с тобой это бремя…?.—?Свой путь, спеша к тебе навстречу,?— ?Помогу обрести покой, создать свой мир...?.—?Нас благословит Дух! —??Ведь ты?стал моим?.Сначала Хао кажется, что ему кажется. Что его со странным поведением Линдси, заботами о Турнире, Патчах настигла паранойя. Но когда он вторгается в мысли Милли?— девушки-раскрытой книжки, девушки ?я докажу тебе все??— она уже перебирает с трепетом и нескрываемой теплотой то, как они ходили по паркам, разговаривали, спорили?— и от этого пересечения с текстом становится… странно?Рваный вдох выбивается из общего ряда слов. Милли запрокидывает голову и морщится, а сознание отдает непониманием.?Хао… почему… почему я чувствую кого-то еще??.?Кого-то еще?? Хао осматривает толпу на предмет способных, медиумов, щурится при виде Оксфорда, но быстро отбрасывает предположение?— парень настолько сосредоточен на барабанах, что ему не до солистки. Да и не видит он, как горят кончики ее волос, а грудь распирает от окрыляющего и ухающего чувства. Зато заражается толпа.Он оборачивается и натыкается на Амаи?— девушку-лисицу с перебинтованной лодыжкой, активно хлопающей и подпевающей Милли точно в такт. Подпевающей.Милли говорила, что исправила песню. Хао оторвал кусок мысли о том, что она едва успела заучить к сегодняшнему вечеру все куплеты, а поэтому…?Вот, почему твоим заместителем стала именно она?,?— раздается эхом в ее сознании, и Амаи улыбается его прищуру.?Попробуй не залезть в чужую голову, когда тебе на ухо верещат, что самого маленького члена команды заставили подойти к незнакомцу, а она в ответ только мямлит и отмахивается?,?— Ямамото вскидывает подбородок, а про себя цыкает. Тогда она не на шутку испугалась от ядовитых смешков Югай и Урагири, от ненормального спокойствия Милли и ее разговоров о том, что ?все в порядке, она действительно влюбилась, но не хочет об этом говорить?, как и о том, что же это за человек.Каждый раз, когда Милли весело рассказывала о том, как они ?здорово погуляли?, Амаи молилась всем богам, чтобы это не было скрытым посланием, криком о помощи, который обычные люди не различили бы. Но, к счастью все складывалось слишком мирно и тихо в человеческой стороне, и невероятно бурно и ярко?— в стороне шаманской.Ведь вместе с тем, что Милли гуляет с каким-то неизвестным парнем с парка, Амаи узнала и то, что она?— элементаль, что она пробудилась и многое-многое интересное.?Я не знаю, кто ты и что сделал ее семье, да и не касается меня это?,?— предугадывает резкую реакцию в искривленных губах. —??Но я знаю, что с тобой Милли перестала быть одинокой, раскрылась, и эта песня?— своего рода благодарность. Вслушайся в нее и постарайся понять?.Амаи откидывается на спинку стула, прерывая диалог, и обращается к Милли, дрожь которой можно разобрать с дальних уголков актового зала. Ее голос сбивается на сип, а это странное, двойное внедрение в мысли и сознание создает раздрай. Она не понимает, не знает, не может угадать, что это не Оксфорд?— она цепляется за эту мысль, и чувство, что уже и Анна знает о том, кому посвящена песня, что она злится, заставляет потеряться.Она запинается на слове, хочет зареветь навзрыд.?Ты справишься?,?— такое короткое и отрезвляющее. Милли поднимает голову, пропускает вдох.?Хао, я… это… это просто?,?— а сама криво усмехается тому, как слова иронично накладываются на собственные мысли.—?Не стоит лгать так неприкрыто, это несерьезно,Взгляд твой ответы даст на все вопросы,Смело я любой исход возможный приму.Это бесполезно. Бесполезно отказываться от того, что сама решила принять, что решила доказать сестре и всему миру?— тем более, когда почти все аккорды сыграны, взгляды поняты, и Хао… Хао ее слышит.—?Сейчас ты прямо здесь,?— ?Ты понимаешь, что подписываешь себе приговор??. Ехидный тон, серьезный вопрос.—?Сейчас я прямо здесь,?— ?Да?. Она понимает.—?И больше никого вокруг уж не отыскать,?— понимает, что, возможно, после этого останется одна, что ее никто не поддержит, но…—?Мы призрачной мечтой,?— вспоминает, как им было хорошо вдвоем, как они разговаривали, смеялись, мечтали…—?Все грезились с тобой,?— и эта мечта-желание-цель-наметка на будущее, что совсем скоро будет все иначе, дает шанс и мотивацию двигаться вперед. Несмотря ни на что.—?И раны прошлых лет на нас оставили след! —?несмотря на смерть матери Хао, смерть Нины и множество, десятки, сотни, тысячи разногласий, какие были, какие будут. Она не откажется ни от него, ни от собственных чувств.И пусть ее посчитают глупой малолеткой, попавшей под дьявольское обаяние, грезившейся об эфемерном мире, которого ни достигнуть, ни обрести, она всем?— абсолютно всем и каждому! —?докажет, как они ошибались. В мире Хао, в нем самом и том, что он может привести планету к лучшему!Ее волосы разгораются, как и огонь в глазах, и волна жара прокатывается по вспененным телам, она обдает Хао с ног до головы, и через кожу, через кровь, по венам, попадает в самое сердце. Ее пальцы скользят по штативу, ее окрыляет, ей хочется что-то схватить как можно сильнее, как можно больше, и сжать это, играть на этом, заставлять толпу реветь и танцевать?— больше, чаще. Она хочет поделиться своими эмоциями со всем миром, так их много, такие они яркие и живые, и это отражается в толпе. Это отражается в нем одном?— в том, в котором хотела бы видеть больше всего.Хао.Она бросает все и всех, оказывается в его руках раньше, чем ее успевают окликнуть.Она прижимается к нему, чувствуя, как ее поднимают над полом, а невидимые крылья за спиной готовы возвысить ее намного выше, дальше?— к небу, к звездам, чтобы сравниться по яркости с солнцем.Она целует его. Мягко, нежно, трепетно, зная, что после сегодняшнего вечера уже ничего не будет как раньше, что точка невозврата достигнута, и сейчас, спустя эти восемьдесят встреч, она может смело заявить, что…—?Я люблю тебя, Асакура Хао.И вместе с ним, рядом, она готова к любым последствиям этих слов.