Часть 49 (1/1)

В Новом Орлеане есть дом, Его называют "Домом Восходящего Солнца". Сколько молодых душ было загублено там! Что ж, в Новом Орлеане есть дом, Его называют "Домом Восходящего Солнца". Сколько молодых душ было загублено там! И, видит Бог, моя тоже... - The Animals - "The House of the Rising Sun".Прикрытая одним лишь краем легкого одеяла грудь лежащей на кровати девушки, чьи светлые волосы разметались по белым подушкам, спокойно и почти незаметно вздымается от тихого дыхания, чьего звука практически невозможно различить даже в относительной тишине слабо освещенной комнаты. Через приоткрытое окно вместе с залетающим внутрь легким ветром доносятся звуки уже вечереющего Гренобля, в которых сочетается шум мерцающей внизу автострады, где, мигая огнями фар, проносятся машины, оглашающие улицы гудками и визгом шин, грохот доносящегося откуда-то издалека салюта и редкие голоса проходящих по коридорам отеля людей. Подобрав двумя пальцами лежавшую на тумбочке у стены записную книжку, страницы которой уже порядком растрепались, я перевожу взгляд на выделяющийся в бежевой стене квадрат окна, обзор на которое чуть прикрывает легкая дрожащая от ветра занавеска. Медленно подойдя к подоконнику, я отодвигаю легкий материал в бок, буквально на секунду ощутив мягкое скользящее прикосновение к коже, и замираю, всматриваясь в открывающийся с такого ракурса вид. Витающий в номере прохладный французский воздух попадает в легкие, наполняя их и позволяя в полной мере ощутить этот вечерний отдающий чем-то свежим, похожим на запах ранним утром или после дождя ароматом, прилетающим с Альп. Словно глухой, но невыносимо прекрасной стеной горные массивы, выделяющиеся на фоне светло-сиреневого, будто только что распустившиеся лепестки фиалок, вечернего неба, все равно, что случайно заглядывают в центр города, виднеясь меж высотными зданиями каких-то важных офисов, расположенных на центральных улицах с мерцающей автострадой внизу и совершенно маленькими незаметными прохожими. Неровные, но, как ни странно, в чем-то плавные изгибы горной цепи, белеющей вершинами и оттеняющиеся гребнями косых перевалов, что отбрасывают тени на всю синевато-серую поверхность, кажутся совсем близкими, хотя на практике идти до них немало миль. Это представляет своего рода другим миром, запертым в реалиях земной цивилизации, где порой так сильно не хватает волшебства и этого ощущения чего-то большого не поддающегося осмыслению, чего-то естественно-прекрасного. Высокие многоэтажки с зеркальными стенами, в которых отражаются лучи летающих внизу шумящих машин и небыстро идущие фигуры людей, не могут перевести внимание наблюдателя на себя, так как взгляд все равно необратимо привлекают горы там, у горизонта, за который уже село солнце. Если хорошенько приглядеться, то можно разглядеть причудливые изгибы горных хребтов, коими вся каменная поверхность буквально испещрена, словно кто-то тщательно и со знанием дела вырезал их, уделяя особое внимание проемам, впадинам или же холмам. Из-за наступившего вечера горы кажутся более темными, но все еще хранят этот чистый нежный сине-голубой оттенок с белоснежными прожилками кривых линий горных гребней. Теперь, увидев все это, пусть даже и с такого неблизкого расстояния, кажется странным, что люди на полном серьезе отдают предпочтение негласному символу Франции - строению в Париже, что называется Эйфелевой башней. Вряд ли выстроенная руками человека башня может сравниться с тем, что природа выделывала на поверхности Земли веками. Еще раз глубоко вдохнув свежий вечерний воздух, из-за которого глаза сами собой прикрываются, а по телу распространяется легкость и приятная сонливость, я отхожу от окна, снова возвращая свой взгляд с сиреневого неба, где уже появились первые несколько еще блеклых слабо отсвечивающих серебряным на матовом нежном фоне точек звезд, на приставленную изголовьем к стене кровать. Замерев на пару мгновений у края, я рассматриваю неподвижно лежащую на кровати Линду, на губах которой видна легкая улыбка. После такого долгого, наполненного событиями вроде репетиции и пары фотосессий, на которых она следовала за всей группой по всему городу, на лице девушки читается усталость, что, тем не менее, не лишает ее того нежного хрупкого очарования, притягивающего взгляд. Переведя взгляд с очертаний ее тела под легким одеялом, я останавливаю его на расслабленном лице, вглядываясь в закрытые глаза с чуть трепещущими ресницами на верхнем веке, под которым видны мягкие движения белков ее глаз. Наверное, Линде снится что-то, и, надеюсь, это что-то по-настоящему хорошее. Я осторожно переношу вес на уткнувшееся в мягкую поверхность кровати колено правой ноги, надеясь не потревожить сон девушки, после чего, опираясь на руки, под которыми проминается матрас, оказываюсь сверху девушки, держа равновесие. Через слои одежды и тонкое одеяло я все же могу почувствовать приятно обжигающее кожу живота тепло, исходящее от чуть прикрытого тела Линды. Наклоняясь к ее лицу, я начинаю различать легкое спокойное дыхание, от которого грудь тихо вздымается, едва ощутимо соприкасаясь с моей. Уткнувшись носом в теплую кожу ее плеча, где чуть выступает круглая косточка, я прикрываю глаза, глубоко вдыхая и медленно выдыхая исходящий от нее смешавшийся с вечерним свежим воздухом запах. Я снова чувствую в себе этот раскаленный до предела шар, необъяснимого происхождения, который распространяет пульсирующее растекающееся по венам вместо крови тепло, лучи солнца, собранные в один флакон. Снаружи меня, моего тела, ставшего хранилищем и домом этого солнца, достаточно прохладно из-за гуляющего ветра, но я не могу чувствовать никакого холода или дискомфорта из-за этого. Я чувствую в себе лишь этот мягкий свет от распространяющего свои лучи восходящего солнца, ощущаю эту тихую гавань, тишину и спокойствие, что так долго было лишь в мечтах. Тихое сонное постанывание откуда-то сверху заставляет поднять глаза.- Я схожу к Кортни, ладно? - разглядывая сонно жмурящуюся девушку, на губах которой появилась улыбка при звуке моего голоса, проговариваю я.- Иди, - сонным и невероятно мягким голосом проговаривает Линда, снова замирая после пары потягиваний. Я тихо усмехаюсь, опуская глаза, но тут же возвращая их к лицу девушки.- Я люблю тебя, - голос звучит тихо, но уверенно, даже не дрожа. Я знаю цену этим словам, знаю, что это именно то, что я чувствую, но даже такие признания не могут выразить всю силу чувств во мне. Она подарила мне этот свет, показала этот дом восходящего вечного солнца во мне, заставила открыть глаза и идти навстречу этому свету, заливающим многие мили лучам, а не прятаться в темном углу сырой и глухой пещеры. Я не просто влюблена, я по-настоящему зависима от нее, зависима от возможности видеть ее рядом, слышать ее дыхание и смех, чувствовать ее тепло. Любовь делает людей слабыми, но если я ослабеваю, погружаясь в нее все больше, то пусть же это чувство иссушит меня полностью, убьет, высосет всю энергию и силы, но сначала подарит все свое волшебство и покой, утопию, погрузит в нее, как в колыбель, где я усну мирным сном и, когда время придет, даже не буду знать, что умерла. - Молодец, - с сонной улыбкой, не открывая глаз, проговаривает девушка, - и я тебя. Медленно выдохнув воздух из стиснутой этими тепловыми невидимыми волнами груди, я прикрываю глаза, наклоняя голову ближе к голове девушки, пока наши лбы не соприкасаются. Моя тихая гавань, мой покой и мир, моя надежда и свет в оставшемся позади царстве тьмы, мой ангел, спаситель, пришедший в темную пещеру, чтобы показать путь, чтобы взять за руку и вести по этой тропинке из желтого кирпича. Я и не подозревала, сколько абстрактных, совершенно невидимых для человеческого глаза вещей может поместиться внутри человека, где-то там, в районе груди, где поселился раскаленный шар солнца, поднимающий на несколько сантиметров от земли, согревающий и открывающий глаза на то, что раньше было скрыто за тенью моей слепоты в той сырой пещере...Я случайно наталкиваюсь на спешащую прямо по коридору парочку, что о чем-то быстро переговаривается друг с другом. Прижавшись к стене, чтобы пропустить их и не сталкиваться на пути, я затягиваюсь остатком зажатой между большим и указательным пальцем сигареты и выпускаю заворачивающийся беловатыми завитками дым вверх, глазами провожая спины удаляющихся мужчины и женщины, чьи руки сплетены. Это вызывает усмешку, но уже через пару секунд мое внимание снова возвращается к стелющейся темной линией ковра дорожкой между стенами коридора, на которых, что не удивительно, развешаны фотографии разнообразных уголков Франции. Оглядываясь по сторонам на пролетающие мимо цветные изображения, я останавливаюсь только у закрытой деревянной двери с позолоченной ручкой, в номере за которой, если память меня не подводит, расположилась Кортни. На этот раз, как ни странно, одна. Когда дверь открывается, глаза тут же поражает царящая внутри полутьма, разбавленная, как я успела позже заметить, привыкнув к темноте, лишь свечением пары настольных ламп на двух тумбочка с разных боков от широкой двуспальной кровати, чье изголовье вплотную приставлено к стене с большим окном в ней. Глаза на секунду останавливаются на этом прозрачном квадрате в стене, видимое через которое сиреневое небо уже успело чуть-чуть потемнеть и, оттеняя загоревшиеся на множестве зданий и дорог огни, теперь отбрасывает на едва заметные предметы в комнате причудливые блекло-фиолетовые тени. Вскоре я замечаю и саму хозяйку помещения сидящей в пол-оборота, но все же спиной ко мне. Как ни странно, но Лав даже не отреагировала на мое появление в ее номере, хотя я не старалась войти тихо и незаметно. Прокашлявшись для приличия, я пару раз стучу в уже открытую дверь, все так же стоя практически на пороге, когда Кортни, чуть вздрогнув, поворачивается, переводя взгляд с виднеющейся через окно панорамы города на меня, хотя все равно ничего не произносит. Я замечаю какое-то странное выражение в ее глазах, выражение какой-то совершенно неприкрытой и беззащитной грусти, что кажется чем-то совершенно новым в уже известном спектре эмоций этой женщины.- Кто-то умер? - намекая на какой-то странно подавленный вид безучастно наблюдающей за мной женщины, проговариваю я, проходя в комнату и одновременно с этим оглядываясь по сторонам в царящей приятной для глаз полутьме с мягкими оттенками блекло-фиолетового на стенах за спиной и рыжеватых от настольных ламп, - если что, я знаю отличное место, где можно закопать... - продолжение фразы застревает в горле, когда я перевожу взгляд со стены справа, где висит репродукция картины Дали, на сидящую на кровати, подогнув одну ногу под себя, Кортни, а точнее на подушку между изголовьем кровати и коленом женщины. На чуть смятом одеяле я замечаю пару темных квадратов, которые, если приглядеться, оказываются фотографиями с чертовски знакомыми лицами на ней.- Ты чего-то хотела? - прозвучавший снизу голос Лав заставляет меня перевести взгляд с фотографий на подушке на нее, что из-за некоторого удивления у меня с трудом выходит. На мгновение, глядя в направленные на меня серо-голубые глаза, густо и слегка коряво обведенные темной линией карандаша, я забываю, что хотела сказать, пытаясь вникнуть в быстро сменяющиеся ситуации. Кажется, я помешала чему-то важному.- Да... ты ведь мне сама говорила зайти насчет песни, вот я и запоролась, - придя в себя, с усмешкой проговариваю я, присаживаясь за спиной Кортни на край кровати и подгибая под себя одну ногу, из-за чего по комнате раздается неприятный скрип моего сапога в практически абсолютной тишине. Беззвучно выругавшись сквозь зубы, я открываю зажмуренные на мгновенье глаза и перевожу взгляд на сидящую ко мне уже боком Лав, чей взгляд опять направлен куда-то вперед. - Да, песня... Слушай, я сейчас не особо настроена на работу, так что не получится, наверное, - неуверенно проговаривает женщина и переводит взгляд на меня, в ответ я только приподнимаю ладони вверх, соглашаясь.- Не вопрос. Я, кажется, помешала чему-то важному, поэтому тактично сваливаю, - я поднимаюсь с кровати, уже почти вставая на ноги, когда замечаю легкую улыбку на лице Лав, видимом мне только в профиль. Это показывает, что женщина не злится на внезапное вторжение, поэтому я замираю, снова видя, что Кортни отвернулась к подушке перед собой. Любопытство перебарывает эту глупую тактичность, поэтому я осторожно сажусь обратно.- Кстати... из-за чего именно я сваливаю? - Кортни пару секунд не реагирует, а затем разворачивается ко мне лицом, садясь в аналогичную позу с подогнутой под себя ногой, и выкладывает на одеяло между нами пару снимков, - о-о, семейные фото, - выражение, с которым я проговариваю последние слова, поднимая снимки, вызывает у женщины напротив едва слышную усмешку. С квадрата полароида смотрят уже знакомые леденисто-голубые глаза, немного скрытые за свисающими рыжеватыми прядями. Трудно не узнать запечатленного на ней Кобейна, хотя и нельзя сказать, что к настоящему моменту он не изменился. Усмехнувшись, я поднимаю к глазам вторую фотографию, правда, внимания на ней не задерживаю, сразу заприметив знакомого голого ребенка с редкими пушащимися на макушке волосами. Подняв взгляд на Лав, я снова не высказываю того, что хотела, так как замечаю, что внимание женщины снова приковано только к снимкам в моих руках, хотя вряд ли она их вообще видит. Кажется, что ее мысли сейчас далеко за пределами этой комнаты. Это вызывает смешанные чувства и какое-то неудобство, так как я еще не видела Кортни Лав, эпатажную плюющую на всех пробивную женщину, которая не упускает случая сделать что-то подлое за спиной обидчика или же привлечь к себе внимание, такой тихой подавленной и... другой. Мысленно я уже пытаюсь подавить в себе желание вскочить на ноги и скинуть вазу с тумбочки, вдалбливая замершей женщине, что она сейчас должна встать, задрать юбку, выкрикнуть что-то нецензурное или сделать хоть что-то в своем духе, а не сидеть с каменным лицом, как это происходит сейчас. Слишком настораживает.- Ну и каким он был тогда? - чтобы хоть как-то поддержать разговор, я цепляюсь за единственную более-менее интересующую нас обоих, правда, с разных углов зрения, тему. Кортни растеряно моргает и поднимает глаза на меня, пытаясь, видимо, сообразить, о чем я.- Ты имеешь в виду период до прихода славы? - получив от меня кивок, Кортни, уже лишив взгляд этой странной пелены, тянется к стоящей рядом тумбочке за сигаретами, - я не знаю. Мы с ним встретились в конце '91, тогда все уже случилось. С таким вопросом лучше обратиться к этой дуре Лорд, - Кортни зажимает в зубах сигарету и пару раз щелкает зажигалкой, но почем-то так и не поджигает конец сигареты, опуская руки и уставляясь на меня, - я нарыла ее адрес, когда горела желанием свернуть шею этой сучке.Усмехнувшись, я качаю головой, хотя этот жест не имеет отношения к последним словам Кортни. Гораздо больше поражает, что чуть меньше двух лет назад при имени Курта Кобейна в головах людей не рождался рой мыслей и ассоциаций, образов забитых концертных залов, трех сумасшедших парней на сцене и прочего. Тогда мало, кто мог даже представить, во что в конечном итоге выльется мечта о собственной группе и музыке какого-то практически деревенского мальчишки. И самое странное, что эта история не только не закончилась, появившись так стремительно, но все еще развивается, набирает скорость, как метеор, все быстрее летящий вниз, горящий на ходу от соприкосновения с атмосферой Земли, о чью поверхность он когда-нибудь разобьется. - ...Я их нечасто с собой беру, но в этот раз почему-то почувствовала, что буду скучать, - пару раз моргнув, я поднимаю голову, фокусируя взгляд на фигуре поднявшейся с кровати женщины, половину слов которой я не расслышала. Присев на корточки, она вытягивает из-под кровати чемодан, а я приподнимаю ноги к животу, чтобы не мешать ей, пока Лав, расстегивая молнию главного отдела, вытаскивает оттуда какой-то пухлый прямоугольный предмет небольшого размера. С ним она возвращается обратно на кровать, садясь уже лицом ко мне и подгибая ноги по-турецки.Приглядевшись, я замечаю, что предмет, который Кортни держит в руках, обегая глазами светлую твердую обложку с синими узорами тонких линий, является фотоальбомом и, судя по виду, достаточно полным, так как некоторые края фотографий даже вылезают за пределы обложки. Я наблюдаю, как Лав перебирается чуть ближе ко мне и кладет альбом на поверхность примятого одеяла между нами. Промелькнувшая в голове мысль еще не успевает сформироваться полностью, как все внимание снова переходит на заговорившую Лав, что раскрыла лежащий между нами альбом на первой странице.- Это было сделано прошлой осенью, когда у нас уже была Фрэнсис, - голос Кортни звучит как-то непривычно мягко и тепло, что даже заставляет меня покоситься на нее, выгнув одну бровь, но женщина этого даже не замечает. Ее взгляд прикован только к изображению на первой странице, а в глазах заметна какая-то грусть и любовь. Тихо кашлянув, чтобы не делать в своей голове поспешных выводов, я сама опускаю взгляд на фото в альбоме, тут же замечая знакомое лицо с кривоватой ухмылкой на губах. Перед лежащим на боку на кровати Куртом, чьи волосы кажутся непривычно короткими, скрючившись лежит еще совсем маленький ребенок с худыми руками и ногами, похожий на какое-то существо из фильмов об инопланетянах. Судя по всему, это спальня прошлого дома Кобейнов, хотя едва заметная по краям фотографии обстановка комнаты вниманием не завладевает. Я лишь продолжаю вглядываться в знакомое лицо похожего на бородатого подростка парня, что лежит на кровати, подпирая голову худой рукой, чувствуя, что внутри просыпается какое-то неприятное ощущение. Совершенно иррациональное противоположное всему связанному с этим человеком чувство, которое, кажется, всегда сопутствует ему. Я вижу этого человека, сразу вспоминаю его голос, какие-то характерные для него жесты, мимику. В голове всплывают, как пыль в воздухе, какие-то связанные с ним воспоминания, но при этом меня не оставляет чертовски странное чувство, что этого человека я совершенно не знаю. Словно два совершенно разных человека в одном, две личности, два характера с совершенно разным прошлым, объединенным какими-то блеклыми линиями связей, разными стремлениями и ориентирами. Все это не позволяет собрать его образ в один целостный и четкий, а может этого единого образа просто не существует. Он запутался сам, путает других. - А это на прошлое Рождество, - произносит Лав, снова вырывая из одолевших размышлений и перелистывая страницу, - она тут как маленький помощник Санты, - со смехом продолжает женщина, указывая пальцем с чуть облезшим с ногтя красным лаком на фигуру маленького ребенка в объятьях обоих сидящих на кровати родителей в клетчатых пижамах. На следующей фотографии помимо лежащей на спине полуголой Фрэнсис в одном памперсе и Кобейна в левом углу с телефонной трубкой у уха я замечаю Патти, облокачивающуюся на правую руку. На снимке она выглядит несколько иначе, нежели сейчас, хотя с тех пор, видимо, очень многое изменилось. Крист был прав, когда мельком сказал фразу, так сильно въевшуюся в мою память.Все эти барьеры, которые я видела между собой и окружающими людьми. Они действительно существовали и существуют, но сердцевина у них одна. Время. Это время, которое стеной разделяет нас, из-за которого я не могла понять жизнь этих людей, так как не была с ними в определенные поворотные моменты их жизни. Возможно, некоторым людям просто не суждено найти себя среди других, не суждено почувствовать себя частью чего-то, они так и остаются лишней деталью из общего механизма, так и мечутся из стороны в сторону в поисках чего-то, но не находят, пытаются стать хоть чем-то, чтобы заполнить себя, но все рушится. Я думала, что этот бешеный поиск навсегда похоронен с того самого момента, когда Линда появилась в моей жизни, но, видимо, это оказалось не так. Все, чем я могу заполнить это грызущее ненасытное неспокойное чувство поиска внутри себя - это Линда, заполнить себя ею, любовью к ней, буквально растворить ее в себе. Это видится единственным выходом, но разве я имею право на это? И как к этому отнесется сама девушка, ставшая воплощением единственного спасения для меня?Кортни, тем временем, продолжала переворачивать страницы альбома, делясь запечатленными на снимках воспоминаниями, навсегда запертыми только здесь и в памяти переживших их людей. Память - единственное, что может оживить им эти прошедшие мгновения, мне же остается лишь заполнять этот белый лист внутри себя какими-то придуманными образами. Похоже, в прошлом тоже можно обмануться, приняв несуществующий образ за реальный за неимением последнего вообще. На протяжении всего этого времени, снова путешествуя по прошедшим дням своей жизни, Кортни действительно кажется совершенно другой. Куда-то пропал былой стержень, ее пробивная хамоватость и полная беспринципность относительно окружающих. Из лидера рок-группы она вдруг превратилась в моих глазах в простую женщину, которая ищет утешения и спасения от настигшего ее внезапно одиночества в фотографиях и воспоминаниях. Кажется, даже яркий чуть размазавшийся макияж стал другим, принял другое значение, словно маски, за которой она прячет что-то, оставляя это исключительно внутри себя. Кажется, впервые на своей памяти, глядя, как она нежно и с отголоском легкой грусти в глаза проводит кончиками пальцев по фотографии, где изображен ее муж и дочь, я вижу ее настолько беззащитной и тихой. Это кажется чем-то действительно дорогим для нее, гораздо более важным, чем группа, чем-то более близким, чем друзья, чем-то сокровенным и таким непонятным для меня. Не обязательно вглядываться, щуря глаза, чтобы увидеть, но нужно понять, докопаться до самой сути, в чем не может помочь даже самое зоркое зрение. - Это моя семья, мои ангелы, - тепло проговаривает женщина, и ее голос чуть ли не смешивается с тишиной и легким шумом с улицы, пока пальцы скользят по поверхности фотографии, словно пытаясь на самом деле прикоснуться к плечу изображенного на фото мужчины. Странное выражение в ее голосе заставило меня почувствовать себя несколько неуютно из-за этой новизны, чего-то еще неизведанного в ней. Мне не приходилось еще ни от кого слышать такие эмоции в обыкновенных словах при упоминании семьи, это было совершенно незнакомым и будоражащим. Я не чувствовала этих буквально ощутимых флюидов, находясь рядом с матерью даже в самые глубокие моменты редкой близости между нами, никогда не чувствовала чего-то подобного в себе, размышляя о собственной семье. В этом смысле я была ущербным уродом, так как все равно не видела красоты семейной жизни, не верила или относилась с легкой насмешкой к любви между людьми противоположного пола, хотя сама с этим столкнулась, правда, с важной оговоркой. Слишком неожиданно даже иронично слышать такие эмоции, такие слова от женщины, которая не ассоциировалась у меня с семейным очагом и прочим из той оперы. Такой любящей, настоящей и глубоко чувствующей. Такой, с которой хочется остаться, просто посидеть и помолчать, обнять.- Он тебя любит, - с уверенностью в негромком голосе произношу я, почти тут же перехватывая взгляд обернувшейся Лав, - я слышала, как он говорит о тебе. Это действительно так, - опустив глаза, Лав чуть покачивает головой, усмехаясь. Не знаю, почему я вдруг заговорила об этом, зачем сказала то, о чем могла бы промолчать, но почему-то именно сейчас мне показалось, что Кортни нуждается в поддержке такого рода. Когда очень сильно дорожишь чем-то, вероятно, очень больно терять это, и даже если ты уверен в том, что все хорошо, нельзя отогнать этих одолевающих навязчивых мыслей. - Как и я, - отвечает женщина, снова глядя вперед на темно-фиолетовое с редкими проблесками первых звезд небо над городом, - но иногда кажется, что недостаточно. Не так, как ему нужно, а как именно я не понимаю. Его иногда совсем не понимаю, - на меня снова уставляется пара отчего ставших большими и чуть более светлыми глаз. Я перевожу взгляд на свои колени, неловко поджимая губы. Жаль, что я совершенно ничем кроме этих слов не могу помочь Кортни, когда она, кажется, впервые в этом нуждается. Возможно, стоит просто подождать, и вся эта внезапно взявшая грусть и тоска из ее глаз исчезнет, снова оставляя ту волевую громкую женщину. Она просто соскучилась. Это не смертельно, наверное, хотя как я могу судить, если сама этого не испытывала в полной мере. - Да, ох уж эти семьи, - на выдохе усмехаюсь я и ложусь на спину, закидывая лодыжку одной ноги на согнутое колено другой и подворачивая руки под голову, - если б наше государство не так пеклось о демографии, мечтая, чтоб народ плодился, как кролики, то нервы наши были бы здоровее, - хмыкаю я, решив как-то разрядить обстановку и перевести разговор в другую сторону. - Ты хочешь сказать, что не скучаешь по своей семье? - с явным скепсисом в голосе спрашивает Лав, выгибая одну бровь. Я лишь на секунду скашиваю глаза в ее сторону, чуть сжимая губы. Очень хотелось бы сказать обратное, почти так же сильно, как и не чувствовать этой обиды и непонимания от действий моих родных. Скучаю. Даже больше чем скучаю. Мне тяжело и неприятно думать об этом, потому что все эти связующие ниточки меж нами настолько перепутались, перетерлись, я настолько сильно изменила свой путь, который уже никак не вяжется с ними.- Я не видела их месяца четыре уже, - задумчиво и тихо проговариваю я, чувствуя на себе взгляд Лав, хотя и обращаюсь по большей части только к себе.- И зря, - спокойный и уверенный голос женщины, звучащий как-то по-дружески наставительно, заставляет меня снова перевести глаза на нее, - семья - это, наверное, самое важное в жизни человека, - по мере того, как она говорит, я сильнее стискиваю зубы, стараясь не проводить никаких аналогий в данной ситуации со своими родными, - в детстве у меня не было хорошей семьи, родителям было плевать они больше были заняты поисками ЛСД с этими волосатыми уродами в хайратниках. А теперь у меня эта семья есть, любимый мужчина и ребенок. Иногда... это сложно, но все же эти люди помогают. - А я в это не верю, Кортни, - резко сев, из-за чего кровать тихо скрипнула, достаточно громко и твердо заявляю я, но немного успокаиваюсь, когда вглядываюсь в глаза Кортни, видя там остужающее выражение взрослого и умного человека. Она вряд ли та женщина, на которую действуют бурные эмоции и яркое проявление чувств. - Я рада, что у тебя все так сложилось. Но для себя я этого не жду, - еще на некоторое время продолжив этот немой диалог, глядя в глаза Лав, я перевожу взгляд на окно за ее головой, отмечая, что уже успело порядком потемнеть за все время наших нежданных посиделок. Видимо, когда разговор идет с обоюдным интересом, время действительно бежит незаметно, хотя все началось с каких-то фотокарточек. Отчасти презрительно дернув уголком рта при последней мысли, я опускаю глаза на покрывающее кровать одеяло и подношу к лицу фотографию Кобейна с дочерью. Глядя в насыщенно синие даже на снимке глаза парня, я выругиваюсь про себя отчасти из-за неприятного ощущения едва чувствующейся своего рода зависти, если так можно это назвать. Я не могу точно знать, что происходит между этими людьми, как они живут вдалеке от всеобщего внимания, где все, наверняка, не так идеально и за видимой красотой семейной жизни скрываются какие-то скелеты. Но прямо сейчас в этот самый момент я в очередной раз отмечаю, насколько же повезло Кобейну, хотя, наверное, он заслужил это. Иметь семью, тех людей, которые действительно будут рядом, которые поддержат и поймут, даже когда все будут считать тебя психом, которые просто будут рядом, когда это будет нужно. Это вызывает лишь неоправданную тихую злость и желание хотя бы на секунду понять, каково это.- Ну и где он сейчас? - кивнув головой на снимок в своей руке, интересуюсь я похолодевшим тоном, вскинув глаза на Лав, - где он и почему позволяет чувствовать эту тоску и грусть, являясь при этом причиной таких настроений? Нет его здесь, - я откладываю снимок обратно на кровать, глядя на поджавшую губы Лав, что явно пытается сдержать или обиду от правдивости моих слов или злость на меня же, - и не было тогда. Как ни странно, но Кортни лишь продолжает сверлить меня взглядом, даже не пытаясь ответить что-то, как-то уязвить в отместку или что-то вроде того. Это вгоняет в очередной за этот вечер ступор, так как я ожидала именно появления бури в лице Кортни в ответ на мои слова. Это заставляет почувствовать укол совести, так как я действительно намеренно говорила всю эту дрянь, чтобы как-то разделить свою обиду, заставить кого-то еще поверить, что никакого счастья в семье не бывает. Похоже, я противоречу сама себе.- Так, видимо, мне придется опять подтирать за ним, - вздохнув, более бодрым голосом начинаю я и поднимаюсь с кровати, - сиди здесь, я скоро буду.- Куда это ты? - Буду искать твою семью в пределах гостиницы, - подмигнув выгнувшей бровь Лав, что осталась сидеть на кровати среди кучки снимков, я закрываю за собой дверь, снова попадая в мягко освещенный коридор. Следующие двадцать минут я бегала по этажам и околачивалась у порогов закрытых дверей, сбивая коленки о них же, так как решила стучать исключительно этой частью тела. Посетившая мою голову идея заключалась в сборе всей нашей группе, а также Линды и девушки Патти в комнате Кортни, где, опять же по сомнительному плану, я решила совместными усилиями вытащить Лав из этой странной депрессии. Я свято надеялась, колотя коленом в дверь Патти, из-за которой доносились подозрительные звуки, издаваемые женским голосом, и выталкивая Эрландсона из ванной в одном махровом халате, и везя на спине, напевая при этом песню невольничьих рабов юга, полусонную, зевающую над ухом Линду, что эта шарашкина контора сможет развеселить Лав. Правда, вместе с этой верой я стащила из минибара в номере Эрландсона три бутылки вина, а также пару дисков с комедиями из тумбочки под телевизором. Честной собранный мной в коридоре перед номером Лав народ, что расположился прямо на полу, образовав своего рода сектантский кружок с недовольными лицами, энтузиазмом не блистал. Мокрый, завернувшийся в белый гостиничный халат Эрик, что клацал зубами от холода, озираясь по сторонам, Патти и Кристина с одинаковыми взглядами исподлобья на хмурых лицах и стоящая на коленях за моей спиной полусонная Линда, чьи руки лежали на моих плечах, не внушали впечатления бодрой и яркой команды спасения, скорее, наоборот казались выпускниками дома престарелых. На все мои пощелкивания пальцами и шипящие (для меньшей слышимости в самом номере непосредственно) практически приказы поднять старые сморщенные задницы и валить со счастливыми улыбками в комнату Лав ответ был один - синхронное молчание и косые взгляды, хотя я по несколько раз в подробностях расписывала план наших действий, которые должна помочь с образовавшейся ситуацией, когда Кобейн нас конкретно кинул. В итоге мне просто пришлось затолкнуть эту сопротивляющуюся практически растянувшуюся на полу уже в номере шайку-лейку внутрь, подав руку лишь Линде. Кортни отреагировала на это явление сдержанным удивлением, когда кучка людей, матерясь, все же поднялась с пола, синхронно нацепив улыбки, как я им и вдалбливала в течение черт знает какого времени. Возмущению Лав не было предела, когда промокший из-за Эрика народ всем скопом налетел на ее кровать, разваливаясь там, как в гамаках, поэтому на все едва слышные из-за шума раскрываемых пачек с едой и вином вопросы Лав мне пришлось виртуозно притворятся шлангом и нести какую-то ахинею вроде: "Звук пропадает; абонент умер; приближается конец света; женщина, кто вы?", вставляя кассету в видеопроигрыватель. Следующие несколько часов номер был полон звуками из работающего в темноте телевизора и нашими собственными голосами и возмущенными вскриками, когда кто-либо оказывался на полу, получав пяткой в глаз от развеселившейся Патти. В числе сосланных на пол с этого подобия Ноевого Ковчега, оказалась и я, а Линда, как заправская жена декабриста или просто еще не до конца прижившийся среди остальных член нашей коммуны, отправилась туда со мной. Фильм о приключениях Марти Какфлая и чокнутого Дока* был благополучно забыт, когда на кровати уже порядком ободрившейся с бутылки-то вина, уговорившейся в одну харю, Кортни начались настоящие баталии с участием разорванных подушек и халата Эрика, прикрывавшего причинное место краем одеяла.В очередной раз почувствовав, как одолевающий смех выталкивает из уже болящих легких весь воздух, я падаю на пол на спину, тяжело дыша и глядя в потолок, пока где-то фоном раздаются крики, визги и смех с кровати. Скулы, кажется, уже сводит от улыбки, но я все равно продолжаю уже тише смеяться, чувствуя, словно в горле что-то перекатывается, щекоча стенки. На оставшуюся на кровати правую ногу кто-то случайно садится, вызывая у меня болезненный стон, который тут же снова перерастает в смех и утопает в новом шуме с кровати, когда оттуда сваливается кто-то еще, опадая на пол сбоку от меня и вздымая в воздух ворох перьев. Мягко сталкиваясь и кружась в нагретом от пьяных дышков воздухе легкие белые перья, трепеща от чего-то, тихо оседают вниз, навевая мысли о снегопаде. Щекоча, они касаются кожи руки, когда я вытягиваю ее вверх, проводя пальцами по воздуху, и сталкивая их с легкими перышками, резко выдыхая до потемнения в глазах вверх, снова заставляя их взлетать. Расслабленно вздохнув, я поворачиваю голову чуть влево, замечая через перьевую стену лицо Линды, которую и скинули с кровати в пылу борьбы. Девушка, хотя я и не вижу ее достаточно четко и хорошо, еще не выпила достаточно много, но глаза, кажется, уже заблестели как-то странно. Сквозь белую перьевую стену я вижу, как она чуть пододвигается ближе ко мне и кладет голову на плечо, вглядываясь в мои глаза исподлобья. - Мне, кажется, нужен катализатор для дальнейших славных деяний справедливости и праведности, - невнятно проговариваю я и тяну руку за стоящей за спиной бутылкой вина, из горла которой секундой позже делаю пару глотков, чувствуя, как уже нагревшаяся жидкость протекает по глотке. Оторвавшись от бутылки, я тут же чувствую прикосновение мягких губ к своим и окутывающий со всех сторон запах кокоса, когда рука утопает в рассыпавшемся по плечам девушки золотистом вихре. Кажется, теперь я понимаю, что такое счастье, пусть и такое ситуативное мимолетное ощущение покоя. Спокойствия и уверенности от звуков этого пьяного смеха своих приятелей, их же глупых шуточек, поцелуев Линды и совершенно дружеской сплоченной атмосферы, в которой хочется раствориться и остаться навсегда. Это чувство мягко и приятно жжет внутри груди, распространяясь по всему телу и проникая в мысли. Да, сейчас я наконец-таки счастлива. Счастлива. Так получается, что я становлюсь последним человеком, еще не вышедшим из номера Кортни, когда, все еще смеясь и говоря о каких-то несущественных мелочах с провожающей меня до входной двери Лав, я останавливаюсь уже на пороге и поворачиваюсь лицом внутрь комнаты, оглядывая затуманенным алкоголем взглядом учиненный беспорядок наших пьяных посиделок. По крайней мере, эффект достигнут, Лав действительно забыла о своих проблемах или хотя бы не стала так остро реагировать на расставание с семьей. - Ладно, отдыхай, - произношу я, переведя взгляд на чуть раскрасневшуюся от побоищ Кортни с растрепавшимися светлыми волосами, где затерялись мелкие бантики, - может, хоть во сне Его Величество изволит тебя посетить, - в ответ Лав только хмыкает, когда я в знак поддержки несильно пихаю ее кулаком в плечо.- Я позвоню ему, - отвечает женщина, а затем, задумчиво окинув меня чуть пьяным взглядом, продолжает, растягивая ярко-красные губы в улыбке, - все-таки, пусть ты большая заноза в заднице, Пфафф, но... ты действительно хороший друг. Я тихо прокашливаюсь и неловко поджимаю губы в подобии улыбки, машинально заправляя прядь спутавшихся волос за ухо и чуть выдвигая вперед плечи от неожиданных слов в свой адрес. - Впервые об этом слышу, - криво усмехаясь, проговариваю я, снова возвращая взгляд на лицо стоящей напротив Кортни. Та лишь чуть протягивает руки в мою сторону, приглашая, и я, тихо хмыкнув и зажмурившись, делаю шаг вперед, обвивая руками талию Лав. Щека касается оголенной кожи основания ее шеи с чуть выступающими ключицами и спокойно вздымающейся от дыхания грудной клетки, под которой в самой глубине слышны тяжелые глухие удары. Я крепко зажмуриваюсь, позволяя себе сильнее сжать талию женщины, чьи руки лежат на моих плечах и чуть поглаживают по волосам, ощущая внезапный прилив любви и нежности ко всему и всем окружающим, что-то настолько приятное внутри, чем хочется поделиться со всеми остальными людьми. С тихим смехом от моего чувственного порыва, Лав чуть отдаляется и на мгновение с легким нажимом касается губами со смазанной красной помадой моего лба, наверняка, оставляя там какой-то след, хотя больший след это оставляет где-то внутри, еще больше усугубляя мое состояние, заставляя поверить и быть полностью уверенной, что теперь все будет хорошо.- И ты не медли, Кристи, - пожелав спокойной ночи и уже отойдя метра на два вперед по коридору от двери Лав, я оборачиваюсь назад, услышав ее голос, и тут же встречаюсь взглядом с посерьезневшими глазами, от выражения в которых пышет каким-то авторитетом и уверенностью, - позвони им, скажи все, что думаешь и чувствуешь. Без семьи в этом мире очень тяжело живется, даже если они кажутся нам недалекими... Я еще пару секунд гляжу на Лав, после чего киваю, и женщина скрывается за дверью своего номера. Невидящий взгляд опускается на ковровую дорожку, за которой скрывается пол, и я тихо хмыкаю своим мыслям. Я удивилась, когда Кортни рассказывала о своей тоске по родным, сказала, что никогда прежде не видела ее такой домашней и мягкой, на что женщина еще тогда, когда мы сидели на кровати, рассматривая снимки, озвучила уже давно вертевшуюся в моей голове абстрактной фигурой без примера мысль. "Когда ты на сцене, и когда ты в кругу близких людей - это не одно и то же, - сказала она, - там нужно притворяться, это становится жизненной позицией, и игра уже игрой не кажется. Там мы все другие..." И, наверное, чертовски тяжело нащупать эту тонкую грань между маской для миллионов людей и своей реальной личностью, тяжело не потеряться, следовать за тем, что привело тебя в этот мир и не отступать. Похоже, сегодняшний день был одним из тех немногих раз, когда я видела ее такой понимающей, слышащей и еще не до конца потухшей внутри. Видела настоящую Кортни Мишель Харрисон.