10 ? 08.01.1999 ? deadline of the dream (1/2)

жанры: ангст, драма, hurt/comfortСтарик-председатель сказал ?нет?.Наверное, в этом был какой-то смысл. Особый. Джунпей был несведущ во всей той корпоративной чуши, которая творилась в организации выше, но был абсолютно уверен в том, что смысл в этом был. Месть, наказание, желание растоптать чужие надежды. Или даже страх, что повторится история с Кайдзи-саном, точь-в-точь. Опять придет кто-то и выиграет слишком много, опорочив репутацию непобедимого владельца подпольных игр, и подобным решением он убивал подобную возможность на корню. Все крупные корпорации волновались за свой статус, а когда какой-то проходимец из тени берет и срывает куш в почти миллиард в одном из казино, то эффект был похож на выстрел в упор. Подобные опасения были оправданы, с логической точки зрения.Но с логикой он не дружил.

Все равно это было неправильно — так считал Джунпей.

Изменять правила подъема на поверхность, выкупа собственного выходного дня, лишь одному человеку — подло и низко, и ему самому, хоть и не любившему этого прохвоста до глубины души, почему-то стало дико обидно, хотя дело-то, в общем, его и не касалось вовсе. Никто никогда не поднимал эту тему, можно было с уверенностью заявить, что правило изменили буквально сейчас, но почему-то Джунпею не верилось, что старик не подготовился к подобному. Уж больно много слухов ходило о том человеке, что властвовал всеми их жизнями в этом подземном аду. И от осознания, что какой-то маленький и никем на замеченный текст стал причиной отказа, Джунпею стало настолько обидно, что он в отвращении и ужасе сжал зубы и потряс головой. Ему хотелось высказать этому гнусному старику, что настоящие мужчины так не делают — но кого волновали подобные вещи с кучей миллионов в кармане? Богачи не слушали тех людей, к которым принадлежал Джунпей. И все, что он мог — лишь переводить растерянный взгляд с бригадира на одного из тысячи одинаковых подчиненных ?Тэйай? и обратно, недоуменно пыхтя что-то себе под нос. Но взглянуть на того, кто только что услышал подобные слова, ему не хватало храбрости.Хотя он-то никогда в своей жизни ничего не боялся.Громкая связь была включена.

— Это твое наказание за некомпетентность, — голос в трубке был холодным, словно сталь, — и проигрыш какому-то мусору. Упустил семьсот миллионов? Будь добр отработать хотя бы значимую часть, а потом уже гуляй на свободе.

Проще было приказать сдохнуть.Старик говорил еще и еще, долго и долго, и только в самом конце, когда робкое желание любопытство взяло над Джунпеем верх, он все же решился поднять взгляд. И увидел его лицо — непроницаемое, пустое. Словно фальшивое. Держа в руках трубку, Ичиджо не двигался — с первого взгляда казалось, будто он вообще не изменился, но уж больно хорошо Джунпею было известно о том, что творилось за подобной маской равнодушия и принятия. Знание это пришло с горьким опытом. Он рвано выдохнул, боясь, словно его вздох может добить стоящего перед ним человеком окончательно, разломав буквально — и душу и тело. Он уже давно не видел подобный крах чужих надежд и надеялся, что никогда не повторит подобный опыт.Но жестоко ошибался.

Прямо перед ним творилась новая история в копилке оборванных людских жизней.

Ему думалось, что сейчас Ичиджо выплеснет все то, что накопилось на душе — потому что этот олух всегда был готов высказать остальным то, что он о них думает, если не имел на них дальнейшие виды. Если старик запретил ему выходить на поверхность, то и терять было нечего — так считал Джунпей. Конечно, эмоциональная выходка скорее всего истощит его и без того шаткое нервное состояние, и Ичиджо перегорит — как гасли все те, кто тратил последние силы на оглашение давно скрытых мыслей, но это было лучше, чем немое принятие. Ичиджо не был таким слабаком — он был терпеливым, но даже у него имелись свои границы.Так думал Джунпей.Надеялся, что услышит то, о чем думал все это время.

Но жестоко ошибся.Ичиджо не сказал ничего.Терпеливо дослушав выговор, он молча повесил трубку и всучил ее застывшему в ужасе рядом одному из парней в темных костюмах. Их бригадир, Цуруми, тоже не двигался, смотря на Ичиджо в замешательстве, словно не зная даже, что тот предпримет сейчас. Да и никто не знал. Этот человек слишком умело сокрыл все, что было у него на уме. Затем он двинулся прочь из комнатки управителя, словно ничего и не случилось — и в его взгляде Джунпей увидел мрачную решительность, словно у того на уме было нечто такое, что могло помочь ему поменять эту жестокую реальность на необходимую именно ему. Вероятно, так подумал и Цуруми, ринувшийся было за ним следом, но остановившийся в коридоре, когда как сам Джунпей остался стоять в комнатке вместе с растерянным — как неправильно — работником их покровителей и телефоном, донесшим неприятную весть. Наученный горьким опытом он хорошо знал целых две вещи.

Решительность не могла родиться там, где были разрушены все надежды до самого их основания.

А еще Ичиджо был отличным лгуном и актером на публику.Но последующие недели после этого вернулись к тому же, что следовало до смертельного приговора по телефону. Деньги были убраны в один из самодельных сейфов, работа ладилась, и Ичиджо продолжал делать ровно то же, что и до этого — грызся с одними, помогал с отчетами Цуруми и другим, нудел над ухом у неспособных, и так далее, так далее, так далее. Словно ничего абсолютно не поменялось, словно впереди его и правда ждал отпуск на поверхности, а сам он не услышал ужасную новость о собственном вечном заточении в месте без солнца. И лишь пара маленьких деталей изменилась с тех самых пор. Странная привычка, выдававшая нервозность и раздражение — то и дело, задумываясь, Ичиджо невольно начинал грызть ноготь на большом пальце, настолько не контролируя себя, что даже раздирал его до крови.Почти ничего не ел. Лишь крохотными порциями, похожими на слабую попытку заморить себя голодом — отчего черты стали еще острее и тоньше.Но кроме этого — ничего. Ни единой лишней эмоции. Хорош актеришко, под стать своему бывшему боссу.

И наблюдая за этим со стороны, не контактируя с ним, Джунпей ждал, когда маска благополучия треснет и проявит свою настоящую сущность.И через месяц дождался.

Даже особо гадать, где можно было бы отыскать его, не пришлось — то ли сил добраться до более уединенного места не было, то ли несчастная уборная подходила для этого больше всего. Тут многие — в тайне, конечно — иногда плакали о собственной тяжелой судьбе, и Джунпей не видел в тихом проявлении собственной слабости ничего плохого. Он ненавидел слабаков, но те, кто врал окружающим и себе, бесили его больше. Абсолютно нормальное явление — разочароваться в себе, захотеть немного жалости, но не хотеть показать этого кому-то еще. Не будь он самоуверенным болваном, может, и сам бы приходил сюда, да только вот плакать Джунпей не умел.Потому что жалеть ему было не о чем.Он думал, что Ичиджо такой же — или хорошо скрывал свои слабости — и никогда не опустится до подобного. Даже считал это в некотором роде восхитительным, хотя в принципе бесился от одного лишь присутствия этого выскочки. Они ненавидели друг друга настолько сильно, что тяжело было описать, но эти грубые отношения подошли к концу в тот самый момент, когда оказалась включена громкая связь. И тогда же пропала эта тонкая хрупкая грань от злорадства над чужим горем и его искренним сочувствием.Шумела вода.

Упершись руками в раковину, Ичиджо низко опустил голову — так, что кончики волос касались водяного водоворота внизу, и поначалу Джунпею показалось, что тот окончательно сдался и разревелся. В общем-то, он был готов уйти прочь, лишь бы дать спокойно выплакаться, и даже успел развернуться на пятке, но какое-то странное внутреннее чувство не дало ему этого сделать. Замерев в проходе, Джунпей медленно обернулся и приподнял голову, после чего в немом отвращении уставился на истинную картину, раскрывшуюся перед ним.

Он так и знал. Все же, ожидания оправдались.

Содранные в кровь пальцы, поломанные — слишком сильно, чтобы это оставалось безболезненным — ногти, тяжелое дыхание, больше похожее на удушье, и нервная трясучка. И не без того острые черты лица стали выделяться еще сильнее из-за скудного рациона, и это зрелище — согнутая над раковиной фигура, не замечавшая кровавых следов вокруг — вместе с абсолютно хищным и нездоровым взглядом показалось Джунпею настолько мерзким и отвратительным зрелищем, что он едва было не ринулся вперед, чтобы тряхнуть Ичиджо за плечо и отвесить ему звонкую пощечину.Но почему-то он не стал этого делать. И лишь спросил:— Что, сдался?

Вздрогнув, Ичиджо медленно повернул голову в его сторону.— Перестал строить из себя счастливого человека?

Опершись на косяк двери, Джунпей скрестил руки на груди. Он зажмурился на мгновение — для вида, конечно, потому что никакого смысла в этом действии не было — после чего резко перевел взгляд на продолжавшего горбиться над раковиной Ичиджо. Ждал, что тот начнет скалиться и ругаться, кинется на него с кулаками. Это была самая ожидаемая реакция в таком положении, а с этим бешеным взглядом другого ждать и не стоило, но, вопреки всему, взгляд Ичиджо потух, а сам он медленно повернулся к мутному зеркалу прямо перед собой. Джунпей сам видел его отражение — бледное и измученное, и ему стало почти физически некомфортно от этого.

Какое-то неправильное зрелище. Он привык видеть Ичиджо другим. Со своей надменной улыбочкой, ядом, раздражением — направленным обычно на самого Джунпея — и прочими мелкими деталями, вроде упертости и терпения, которые делали из корпоративной крысы их покровителей человека действительно впечатляющего, того, кто не дал себя задавить озлобленным на жизнь должникам. И фигура, сквозившая слабостью, что стояла сейчас перед ним — это был абсолютно не тот Ичиджо, которого Джунпей хотел видеть. Поразительно, лисья усмешка казалась куда более родной, чем то, чего сам он так желал — чтобы этот ублюдок получил по заслугам и перестал ерничать.

И все это заставило почувствовать жутко неприятный холодок, поползший по позвоночнику.

— Ты прав.Голос был слабым, еле слышным за шумом воды.

Плечи его мелко дрожали.

— Как же все это глупо... Все попытки... Надо было даже не пытаться, — вцепившись в тумбу, Ичиджо даже не заметил, как вновь закровоточили пальцы. — Тешил себя глупой надеждой, что смогу все сделать, а в итоге опять остался в дураках. Полтора года жизни угробил на пустой пшик. Подохну тут, как собака, и поминай как звали.

Нет, это было выше его сил.

Джунпей всей душой ненавидел слабаков и стремился показать им свое место; но больше этого его выводили из себя те люди, что, обладая достаточной уверенностью и силами, ломались под гнетом препятствий. Но сейчас это была не ненависть в чистом ее понимании — взбешенный тем, что тот человек, который даже сумел заставить Джунпея зауважать себя, сейчас выглядит лишь как жалкая тень своего бывшего ?я?, он рванул вперед и схватил Ичиджо за плечо, крепко, после чего рывком развернул его к себе. Ответом на это был вялый, пусть и слегка злой, взгляд, что заставило Джунпея крепко сжать зубы.— Успокойся!

Пощечина вышла более звонкой, чем он ожидал.

Отшатнувшись назад, к раковине, Ичиджо ошарашено уставился на Джунпея, крепко сжимавшего кулак.— ?Глупо?, ?бесполезно??! Какая к черту разница?! Да насрать на этого старика! Хватит ныть! Кто же знал, что сверху одни мудаки?! Ну да, не выпустили, но жизнь на этом не кончается! Мы все тут в одинаковом положении! Да и вообще, посмотри на себя, ты еще хорошо устроился, и даже!..Договорить он не успел.— Да что ты понимаешь, дерьма кусок?!Джунпей вздрогнул, когда Ичиджо резко сделал шаг вперед, встав практически вплотную. Взгляд его пылал так, как никогда до этого — и Джунпей знал, почему. Это была не просто ненависть, это было самое настоящее отчаяние, сквозившее в его позе и тоне. Весь его вид не просто говорил, кричал о том, что последние частички спокойствия были поглощены нервным срывом.— Вы, азартные ублюдки, всю свою жизнь тратите на то, чтобы ничего не делать и лишь попусту тратить деньги, а потом ноете и ноете, что как же так! Почему моя жизнь такая плохая?! Почему я ничего не добился?!

Схватив с раковины пустую мыльницу, Ичиджо швырнул ее на пол — и та разбилась на кучу осколков, в которых Джунпей видел лишь крушение чужих надежд.

— Да потому что вы, черт возьми, ничего не делаете! Сраный мусор! Ничего не пытаетесь добиться, а потом хотите, чтобы вам все принесли на золотом блюдечке?! Да то, что вы оказались в долгах — только ваша вина! Сами проиграли, сами влезли в долги, только вы в этом виноваты, и никто другой! И ты точно такой же ноющий мусор, как и другие, ничем не лучше — проигрался, очутился тут, только еще и другим начал доказывать, что ты тут самый сильный, самый-самый — мусор среди мусора-то!Джунпей молча слушал эти обвинения. Лицо его не дрогнуло.Шумно сглотнув, Ичиджо скривился в омерзении и схватил себя за волосы. Голос его внезапно стал тише.— Мы с тобой — абсолютно разные. Ты — лишь ленивый ублюдок, который попал сюда заслуженно. Но я-то... Я семь лет работал, не разгибая спины, лишь бы добиться хоть чего-то, хоть самую капельку. Ползал перед этим старикашкой не из большого страха, а лишь в надежде, что он наконец оценит мои заслуги, все, что я сделал, и даст мне нечто большее, чем должность менеджера в каком-то сраном казино... Понимаешь?!Тон опять скакнул.

— Я разработал эту чертову ?Трясину?, я! И что я получил?! Ничего! Этот вонючий старикашка даже не обратил на меня внимания! Ему было плевать, что я сделал, когда он отправлял меня в это гнилое место, просто проигнорировал все мои попытки хоть как-то помешать этому вашему любимому Кайдзи! Понимаешь это, нет?! Кайдзи просто взял и разрушил мою жизнь своей победой! Подписал мне смертный приговор!Ичиджо тяжело дышал — рвано, словно выдохшись. Это истерика забрала последнюю каплю его сил, того, что позволяло ему гордо держать голову и не показывать творившийся на душе хаос. Опустив голову, так, что Джунпей больше не видел его глаз, он медленно отошел назад и прислонился к раковине, продолжая крепко держать себя за волосы.

Раньше бы он никогда не позволил Джунпею увидеть подобное — ведь это буквально то, чего тот и добивался все это время. Слабость, задетая гордость — все то, что Джунпей никогда не видел в Ичиджо, и что тот умело скрывал от него, не давая и шанса зацепиться за это и продолжить травлю. Они были врагами, не самыми худшими, но достаточно серьезными — больше, наверное, Ичиджо ненавидел лишь старика-председателя и Кайдзи — но сейчас все это ничего не значило.

Война была окончена.Ичиджо сдался.