Глава 8. Облако лепестков цветущей вишни (1/1)

Артур никогда не верил в фей, волшебниц и ведьм на помеле. Он даже к девочке в летающем домике относился с предубеждением. Он верил только в то, что мог увидеть собственными глазами. В тёплый майский вечер он лишь на мгновение позволил себе усомниться в том, что волшебство случается — да и как не усомниться, если в облаке лепестков цветущей вишни видишь девушку, красивую настолько, что замирает дыхание?Девушка стоит спиной к нему, но он не сомневается в её красоте — на свежем ветру трепещет ткань простого розового платьица, а пшеничные волосы вольно плещутся на ветру. Поднявшись на цыпочки, она стоит на брусчатке так, словно сейчас оторвётся от земли, подхваченная ветром, и улетит вверх, в цветущее облако, и уже заранее щемит сердце оттого, что смог полюбоваться ею так мало…Запоздало Артур думает: достать бы сейчас телефон, сделать несколько снимков, а потом вечерами, тоскуя, любоваться этой эфемерной красотой. Но порыв ветра подхватывает целый вихрь вишнёвых лепестков и девушку вместе с ними, и покрывала фруктовых палаток трещат, музыкант на улице смолкает, устав состязаться саксофоном с грохочущим воздухом,— Артур ничего не замечает, забыв дышать, задрав голову и провожая глазами светлую фигурку в розовом платье, её узкие босые ступни, тонкую цепочку на щиколотке — она блестит на солнце. Девушка растворяется в дожде из бело-розовых лепестков вишни у верхушки дерева; Артур зажмуривается, ерошит тёмные волосы, и ветер медленно стихает. Как ничего и не было.Он долго смотрит наверх, потом растирает ладонями затёкшую шею и усмехается. Такого же не бывает? Насмотрелся в последние дни фильмов, начитался, а весной всякое может показаться. Он нарочито резко засовывает руки в карманы и идёт, не оглядываясь, домой. Конечно, всё это ему показалось.Только вот на следующий день, и ещё через день, и неделю спустя приходит он под облетевшую вишню под вечер в то же время, осторожно шагает по ковру из увядших лепестков, а потом местные мальчишки облепляют большое старое дерево и объедаются поспевшими ягодами, пока не успел никто другой, и среди них, конечно, нет волшебной светлой девушки в розовом. Не бывает девушек, улетающих с земли в воздух, убеждает себя Артур; на работе рисует в блокноте босоногую фигурку, раскрашивает, пока никто не видит, пастельными мелками, и захлопывает блокнот, едва зовут обедать.Нет теперь ему покоя, и не будет; до восхода солнца он не спит, терзается мыслями, бродит по пустынным улицам, слушая ранних ворон. Смотрит на персиковые и абрикосовые отблески на рассветных домах и упрямо ждёт следующей весны.* * *Справа что-то капает. В солнечный день звук капель не напоминает дождь. Дождь звучит совсем иначе. Дождь пахнет сырым асфальтом и мокрой землёй, он грохочет по подоконникам и крышам или неторопливо сеет со звуком, как будто зерно рассыпается. А монотонный звук капель в гулкой тишине по-своему уютный. Конечно, нужно встать, прикрыть воду, проверить давление в котельной, но лежать в солнечных пятнах так хорошо, что вставать выше её сил.Она даже перчатку с правой руки не сняла и всё ещё сжимает лопатку, испачканную землёй. Вторая перчатка рядом, у пульверизатора и небольшой кадки с рассадой. А пальцы левой руки играют какой-то неторопливый мотив прямо на плитках пола. Плитки синие и бледно-жёлтые, в шахматном порядке. Но пятна солнца из маленьких окошек сверху и большие пятна солнца из огромных окон создают свой собственный узор прямо поверх шахматной плитки. Поэтому на полу целый солнечный калейдоскоп. И плитка тёплая, подогретая солнцем. Девушка лежит, не открывая глаз, и улыбается своим мыслям. Медно-рыжие волосы свободно расплескались по солнечному полу, как по утренней подушке. На клетчатой рубашке с закатанными рукавами расстёгнута и верхняя, и нижняя пуговицы, и на груди, почти сливаясь по цвету с кожей, поблёскивает тонкая цепочка, когда свежий ветер колышет створку большого окна напротив. Солнечный свет разбавляет сине-зелёную гамму тёплыми оттенками, почти радужными — в разбитом стекле одной из теплиц лучи особенно красиво преломляются, и когда девушка поднимает руку, рукав просторной синей рубашки свободно соскальзывает до плеча, а на ладони самая настоящая радуга. Синие пятнышки в этой радуге кажутся такими же тёплыми, как красные и жёлтые. Если отвернуть ладонь от себя, то блики ложатся по тыльной стороне совсем по-другому, как драгоценные камешки. Девушка улыбается, снова прикрывает глаза и опускает руку на тёплый пол. В её голове точно играет музыка. Правая нога вытянута, а левая согнута в колене — джинсы просторные и тоже синие, короткие, открывают щиколотки и запачканы не только землёй, но и краской. Девушка как будто собирает радужные цвета всеми возможными способами. Левая ступня тихонько постукивает по полу, отбивая беззвучный ритм, а пальцы на руке продолжают едва заметно перебирать невидимые клавиши.Если прислушаться и присмотреться, то капли воды точно попадают в ритм, который слышит девушка.Справа — вереница теплиц. Они шелестят, шуршат, поскрипывают, даже звон колокольчиков раздаётся откуда-то издалека. В каждой своя тихая жизнь. Где-то забыта чашка с пакетиком чая — времени не хватило заварить хороший свежий чай. Где-то стопка книг, которую хозяйка ищет уже вторую неделю. Ещё в одной теплице табуретка стоит у входа, поэтому дверь приоткрыта, и свежий воздух гуляет и тихо колышет серебристо-зелёные листья.Улица тоже не безмолвствует. Сквозь толстые стёкла гудят машины, раздаются голоса. Где-то звенит стекло, где-то трамвай, где-то из магазина музыкальных инструментов ритмичные риффы, которые скорее ощущаются на кончиках пальцев и где-то в груди, чем слышны. Сквозь шорохи теплиц эти ритмы вплетаются в ту мелодию, которую слышит лежащая девушка. Мелодия увлекает её, потому что босые ступни подчиняются ритму, почти незаметно двигаются; девушка кладёт чистую руку под голову и беззвучно напевает мелодию.Запах дождя всегда ощущается за несколько минут до самого дождя. И правда: девушка открывает глаза и наблюдает, как солнечные пятна на потолке размываются и тускнеют. Пахнет свежестью, зелёная листва шумит отовсюду беспокойно, когда налетают порывы ветра в раскрытые окна. Звуки улицы утихают, как будто все молчаливо и сосредоточенно разбегаются по домам.Первый раскат грома звучит одновременно с последним аккордом в голове девушки — на клавишах слева, тягучий, пробирающий до дрожи, неожиданный,— и шелестит дождь. Дождь одновременно слышно и видно, окна сразу тускнеют, покрытые миллионами капель; его аромат везде, он чувствуется даже на языке. Девушка стряхивает меланхолию, легко поднимается и босиком идёт прикрыть капающий кран. Она с трудом может сказать, где её шлёпанцы, а за туфлями идти далеко, в раздевалку этажом ниже.Раскаты затихли, и шум дождя звучит умиротворяюще. Девушка наводит порядок, бесшумно путешествуя от теплицы к теплице — они огромные. Тщательно моет руки под горячей водой и садится на шатающуюся табуретку у самого большого окна, вытянув ноги. Капли залетают в верхние распахнутые окошки, оседают на щеках, на ладонях, на босых ступнях. Наверняка посреди коридора уже целые лужи на шахматных плитках. Девушка поддёргивает широкие джинсы и рассматривает свои щиколотки. Потом кладёт руки на колени и смотрит на расплывающуюся улицу сквозь огромное стекло. Окно как расплавленное серебро.Она дотягивается до старенького радиоприёмника на подоконнике и включает его. Приёмник с облупившейся краской — когда-то он был тёмно-синим, в тон её одежде. Сейчас, под пасмурным небом, всё кажется тёмно-синим, приглушённым, почти как море перед штормом. Сначала слышны только помехи, но она крутит ручку настройки и находит волну, где молодой женский голос рассказывает что-то на немецком языке — на одном из южных диалектов, мягком и плавном. Этого диалекта девушка ещё не знает, но голос убаюкивающий, и в слова вслушиваться легко. Они такие же льющиеся и прыгающие, как вода по асфальту на улице. Через несколько минут девушка начинает разбирать слова; говорят что-то об истории музыки, поэтому на фоне почти неслышно звучат клавиши. Музыка всюду.Стекло совсем залило водой, и быстро двигающиеся фигурки за окном — как разноцветные акварельные пятнышки: яично-жёлтая, небесно-синяя, оранжевая в цвет хурмы, тёмно-бордовая. Остальных едва видно. Но одну фигурку, еле различимую на фоне дождя — приглушённую горчично-зелёную,— всё равно удаётся разглядеть, и девушка с улыбкой встаёт и идёт встречать гостью.Можно засечь пятнадцать секунд и не ошибиться. За это время гостья не просто вприпрыжку прибежит на её этаж, но ещё и придумает что-то, чтобы её не было слышно и видно.Через пятнадцать секунд гостья уже у стены, где самая густая тень; её дыхания не слышно. Она тоже босиком, а высокие ботинки держит в руках, чтобы идти совсем бесшумно. Девушка появляется из-за угла, и гостья разочарованно вздыхает:— Опять ты меня увидела!Она разбегается и прыгает в самую середину лужи на клетчатом полу; брызги везде — на ней, на хозяйке, на стенах, на стеклянных теплицах; девушки смеются и обнимаются. — Идём чай пить,— девушка отряхивается — горчично-зелёный костюм у гостьи мокрый, и её светлые волосы тоже мокрые насквозь.— Много чая,— уточняет гостья.— Очень много чая,— соглашается девушка в синей клетчатой рубашке.— Нереально, просто возмутительно много,— соглашается гостья.— Полина сложила мне с собой целый мешок провизии — он там, у гардероба, мы его вместе на твой этаж поднимем; представляешь, Полина думает, что если я отправляюсь за Оранжевую дверь, то мне там нечего будет есть.— Кажется, она так думает каждый раз, едва ты выходишь из дома.— Что расскажу! — вдруг вспоминает гостья.— Вчера случайно время неправильно на часах поставила, оказалась в цветущем саду, не у нас, а где-то в другом городе, за Оранжевой дверью; там огромная вишня, вся в таком облаке цветов. Я глаз отвести не могла, аромат тонкий, нежный… Захотела вдохнуть его поглубже, а у меня летающий ранец под платьицем. Совсем забыла, где я оказалась, поэтому по привычке взлетела, а на меня такие взгляды, как будто меня ветром подняло и унесло — пришлось срочно прятаться в листву и ставить другое время.— Многие заметили?— Один точно. Такой милый молодой человек, с гасконским носом, в пиджаке и старомодных джинсах. Он так на меня смотрел…— Тайна! Сердцеедка ты несчастная. Ты не считала, сколько милых молодых людей ты очаровала? То взлетишь совершенно не нарочно в своём платье-пирожном, то какие-то мальчишки по тебе с ума сходят, думая, что ты пришелец из космоса, даже роботы только о тебе и говорят…— Не считала,— скромно говорит Тайна.— Ой. У меня же сумка с подарками. Идём.Девушку на самом деле зовут Тайной. В детстве она ворчала: ?Ну что за секреты?? Но выросла, и ей стало даже нравиться её имя. На очередной день рождения папа подарил ей набор для конструирования роботов, и она собрала себе робота Полину, слегка неказистую, но ужасно добрую. Полина следит, чтобы ей подопечная никогда не оставалась голодной, и всегда в курсе сердечных дел девушки.— У тебя сегодня лифт будет, или он где-то путешествует? — спрашивает Тайна.Лифт у рыжеволосой хозяйки, девушки мягкой и лиричной,— не просто лифт: это кибернетическое существо с характером далеко не таким покладистым. Впрочем, хозяйку он признает и каждый раз сообщает металлическим голосом:— Добро пожаловать на борт, Арабелла!Намекая, конечно, на морской характер её имени. Арабелла считает удачным днём, если лифт терпеливо дожидается её и гостей; обычно он путешествует где-то по подземным этажам или вообще уезжает к самым необычным теплицам. Свой непоседливый характер он унаследовал от конструктора. Тайна, как-то заскучав, сконструировала для подруги разумный лифт, намекая, что этажей в её оранжерее слишком много.Арабелла не то чтобы считала себя завзятым садоводом. Но Альтаир Альтависта, заведующий погодой и солнечными днями, человек широкой души, вместо того, чтобы дарить своей возлюбленной букеты срезанных цветов, подарил ей целую оранжерею с экзотическими растениями — кажется, со всех уголков планеты. Библиотека и чайные запасы Арабеллы постепенно перекочёвывали в оранжерею: здесь было светло, уютно, здесь были огромные окна, а ещё из оранжереи можно было, если очень повезёт, выходить не только в родной город, но и в другие, рассеянные по странам и континентам. Тайна заговорщицки шептала подруге, что на других планетах тоже можно побывать, если найти дверь лавандового цвета. Арабелла называла Тайну фантазёркой, но всё равно верила. Этажом ниже у гардеробной, пустынной и наполненной сквозняками, она ошарашенно останавливается и рассматривает спортивную сумку с провизией.— Как ты её дотащила? — округляя глаза, спрашивает Арабелла. Сумка и правда внушает суеверный ужас. Полина, просчитывающая все вероятности голодных лет в ближайшей части галактики, наготовила столько, что сумка едва ли не выше Тайны, да ещё и набита под завязку. — Прицепила к ней свой летучий ранец и попросила сопровождать меня,— небрежно пожимает плечиками Тайна. Конечно, ей приятно, что она может удивить подругу, которую вообще сложно чем-то удивить.— Прохожие поражались огромной вкусно пахнущей летающей сумке, но оно того стоило.— Так и думала, что ты снова жульничаешь.— Зато мне пришлось пешком по дождю идти.— Бежать, ты хотела сказать. Ты пешком спокойно ходить не умеешь. Я видела из окна, ты бежала вприпрыжку и особенное внимание уделяла глубоким лужам.— Сделаю вид, что смущаюсь,— улыбается Тайна.Лифт обнаруживается неожиданно. В полутёмной стене, в пустынном длинном коридоре, неясно освещённом далёкими окнами,— Альтаир, конечно, помнил о любви Арабеллы ко всему мистическому и пугающему,— неожиданно раскрываются двери, лифт зажигает неяркий свет, под стать обстановке, и доброжелательно приглашает девушек внутрь.— Ты сегодня предупредителен,— говорит Арабелла лифту. Она знает, что с ним нужно быть поласковее. Тогда его клеммы и контакты снижают напряжение и страсть к внезапным исследованиям.Лифт смущённо бормочет какие-то неуклюжие комплименты и замечает, что заставлять двух очаровательных барышень самим нести такую поклажу было бы бесчеловечно. Но тембр у него всё равно металлический, так что даже от комплиментов мурашки сбегают по спине и ногам. Но Арабелла всё равно улыбается его словам.— Сто тысяч лет с тобой не виделись! — восклицает Тайна и порывисто обнимает подругу.— Соскучилась.Арабелла целует Тайну в мокрую макушку и щёлкает по носу:— Два месяца, если точнее.Тайна заправляет ей рыжую прядь за ухо и смущённо говорит:— Я не знаю, как так вышло!— Роботы, мальчики, станция на краю света и другие увлекательные дела,— понимающе улыбается Арабелла.— Как там Ромуил поживает?— Ромуил где-то бродит и готовит свои несносные булочки.— И профитроли?— И профитроли…На этаже у Арабеллы светло и просторно, но чай девушки всё равно забираются пить в уютную каморку, не то кладовку, не то мастерскую. Здесь девушка хранит одежду, развешивает по стенам музыкальные инструменты, которые осваивает и которые только в планах, и стоит тут огромный дубовый стол, такой, что землетрясением не сдвинуть с места, и такие же стулья. Девушка подозревает, что Альтаир стащил их для неё из какого-то средневекового замка. Тайна настаивает на том, что это реквизит для фильмов. В любом случае, за ним можно было бы спасаться от нашествия сарацинов. Девушка выбирает из длинных одеяний подруги что покороче, сбрасывает мокрую одежду и облачается в невесомое летнее платье, жмурится от удовольствия, ощущая прикосновение мягкого шёлка на коже, и приспосабливает шейный платок в качестве пояса.— Мой самый короткий сарафан,— замечает Арабелла.— Стесняюсь его надевать и обычно использую как пижаму, когда никто не видит. — Видишь, а я совсем не кажусь в нём голой,— смеётся Тайна, развешивая мокрую одежду на радиаторе.— Даже, можно сказать, скромная длина для меня, гораздо скромнее, чем могла бы быть.Она забирается с ногами на самый высокий стул, пока Арабелла готовит чай: в закопчённом чайничке, на огне, в самом тёмном углу каморки. Металлическое постукивание чайника о плиту очень уютное. Ароматы витают дразнящие, шоколадные и почти новогодние. Мерно шумит дождь, посвистывает чайник, гудит радиатор. Тайна, не умеющая долго оставаться без движения, спрыгивает на пол, босиком бродит по гладким плитам — тоже из средневекового замка — и рассматривает пучки трав на стенах, гравюры, на которых с трудом можно разобрать надписи на безвестных языках, ящички с чаем, коллекцию китайских пиал и чугунные чайники; трогает струны висящих инструментов. Потом вспоминает про сумку, стоящую в углу, и начинает распаковывать провизию. Скоро стол оказывается загромождён свертками, судками и кастрюльками — в них ещё что-то булькает и скворчит, и комнату тут же наполняют уютные запахи жаркого и риса, горячего хлеба и специй; а когда место заканчивается, девушка уставляет провизией лавки.— Тайна, милая,— растерянно говорит Арабелла,— ты же не хочешь сказать, что всё это оставишь мне? Я немного поправлюсь, и ты меня перестанешь узнавать. — Совсем нет,— бормочет Тайна.— Это я просто пробираюсь к подаркам, они на самом дне. Я упустила этот момент из виду, когда собиралась. Но некоторую часть я оставлю тебе. Всё, что на столе.Некоторая часть вселяет в Арабеллу ужас, и она скорее распределяет провизию по ящикам, холодильным аппаратам и сундукам, чтобы хотя бы было где развернуться. Чайник свистит, и Арабелла гасит огонь. Когда на столе освобождается место, Тайна тут же занимает его новыми свёртками.— Это уже подарки. Заказанные,— таинственно приподняв бровь, сообщает она.— Чувствую себя суперсекретным агентом, выполняющим задание.Арабелла смирно садится на краешек дубового стула и смотрит на появляющиеся экспонаты. Жёлтую резиновую уточку-наблюдателя: Тайна уверяет, что стилистически уточка очень впишется в интерьер одной из светлых теплиц. Она маленькая, неприхотливая и улавливает волны в ультракоротких диапазонах. Следом появляются лейка — рассеиватель внимания и фотоаппарат для записи особо важных моментов. Особенно Тайна гордится зелёной мышью:— Это робот-защитник, неприметный и вселяющий ужас.Арабелла осторожно берёт зелёную мышь в руки. Кибернетическое тельце грызуна вздрагивает, но крошечный робот уже обучен распознавать девушку как союзника.— Что он умеет?— В нём вся свирепость скандинавских викингов и бескомпромиссность жидких терминаторов.— Убедительно. Зелёный — для маскировки?Тайна важно кивает и продолжает распаковывать приспособления для шпионажа, агрегаты для нахождения в длительной осаде, роботов боевых и мирных, маленьких и очень маленьких, таких, чтобы легко прятались в ветвях и в рассаде,— всё, что успела построить за последние два месяца. С некоторых пор девушки обнаружили чьи-то чужеземные следы в оранжерее, и Тайна решила, что обязана уберечь Арабеллу от неожиданностей.Разговоры за чаем, как всегда, затягиваются за полночь, и Тайна, укрыв Арабеллу, уснувшую на широкой лавке, тихонько переодевается. Одежда уже высохла. В каморке сухо и тепло, и за окном шум дождя тоже утих. Девушка раскладывает остатки провизии по карманам, целует в щёку спящую подругу и, взяв высокие ботинки, босиком выскальзывает в коридор. * * *В ночном городе тоже моросит дождь, но это красиво — вывески, реклама, витрины, и отражения в лужах и на мокрых тротуарах разноцветные и почти праздничные. Налегке идти приятно — несколько раз Тайна, оглянувшись по сторонам, перелетает на другую сторону улицы, чтобы не ждать светофора. После случая у цветущей вишни она осторожна, и её манёвров никто не замечает, да и костюм её, подстраивающий цвет под оттенки темноты, помогает. Как-то раз из-за этого девушка не увидела своего отражения в зеркале и очень удивилась. Тайна заходит в ночные кафе и пьёт кофе — ради золотистой пенки и аромата, а не потому что голодна; за час или два до рассвета в городе особенно немноголюдно, и она бродит по пустынным проспектам, удивляется, почему люди опасаются лёгкого дождя. В просторных магазинах девушка исследует экзотические фрукты, шоколад и восточные сладости, названия которых не всегда и запомнишь…Дождь стих, и половинка янтарной луны повисла в ночных ветвях.На огромном перекрёстке девушка заворожена картиной — широкие, как аэродром, полосы дорог, дышащие и хищно моргающие фарами машины, грузные, норовистые, легковесные и изящные, потрёпанные и усталые; по одним видно, как они нетерпеливо жаждут приключений, по другим — насколько им хочется поскорее к дому. Здесь пульс большого города — редкие ночные прохожие, гул моторов, музыка из торговых центров,— то, во что порой так хочется окунуться с головой. Картина настолько потрясающая, что Тайна непроизвольно отталкивается от земли и взлетает вверх, чтобы от открывшегося вида совсем дух захватило. Пару раз кувыркнувшись в воздухе, она стабилизирует летающий ранец, поправляет его за плечами и ложится на воздушные потоки, как на воду. Отсюда центр города как аквариум, в котором своя жизнь, постоянное движение и разноцветные пятнышки. Тайна спускается чуть ниже, к полюбившемуся перекрёстку и неожиданно замирает.По восточной дороге несётся большой автобус. Десять тонн, не меньше, оранжевый и блестящий, как разрезанный апельсин. У него явно неладно с управлением — его прижимает к тротуару, потом он снова выравнивает движение, пытается затормозить, но в потоке машин это не так просто, а наперерез, на зелёный свет, едет длинная, как багет, цистерна. Девушка включает максимальную скорость и пикирует к автобусу, пытаясь приладиться к его рваным движениям и уже не думая о маскировке. На лету она отстёгивает ранец и, едва прикоснувшись подошвами к крыше автобуса, с размаху примагничивает ранец к металлу — левой рукой вцепляется в плоские края, чтобы потоком ветра её не снесло назад, и прижимается к крыше, больно ударившись коленками. А правой рукой направляет движение — не выронить бы пульт управления, летающий ранец от усилий искрит и дымится, но слушается. Прямо, и чуть выше, и ещё выше, чтобы колёса хоть немного оторвались от земли.На такую нагрузку, конечно, она не рассчитывала, и судорожно, захлёбываясь встречным воздухом, припоминает расчёты, чтобы задать траекторию.Пальцы левой руки болят от напряжения — автобус несётся вперёд, у него явно отказали тормоза, а люди внутри в панике, и не хочется никого пугать.Перед самым светофором, за каких-то полсотни метров, наконец получается оторвать автобус от дороги и направить вверх. Едва не задев крышу серебристого ?шевроле?, Тайна, вцепившись в ранец, заставляет автобус прыгнуть вверх и далеко вперёд — цистерна всё не заканчивается, и крутящиеся колёса автобуса скользят по люкам; но по инерции полёт продолжается ещё метров тридцать или сорок, а дальше у ранца не хватает сил, он искрится, обжигает руки и сбрасывает мощность. Автобус, опасно наклоняясь, приземляется, резко, с грохотом, с воплями, так, что девушка чуть было кубарем не катится вперёд, потому что с тормозами водитель наконец совладал, но автобус, визжа по асфальту покрышками, нелепо утыкается разгорячённой мордой в куст сирени и останавливается, качнувшись.Тайна тихо сидит, прижавшись к крыше, и дует на онемевшие руки. Неизвестно, заметил ли её кто-нибудь. Но люди выскакивают из автобуса и, пользуясь паникой, девушка тихо спускается, забросив горячий ранец на плечо, спрыгивает на асфальт и спокойно идёт к ближайшему скверу. Находит место потемнее, садится прямо на траву, достаёт бутылочку с водой из кармана и выливает её всю себе на руки, на лицо, запрокинув голову, и на волосы — они тоже искрятся. И выдыхает. Напряжение отпускает, Тайна пару раз шмыгает носом, стараясь не думать, что было бы, если бы она решила улететь в какой-нибудь другой квартал. Девушка расшнуровывает и сбрасывает ботинки — ступни тоже онемели от напряжения, и она массирует их руками. Задирает штанины и, прищурившись, рассматривает синяки на коленках, нажимает на них пальцами и морщится от боли. В сквере почти темно — фонари где-то в отдалении, и даже автобус на дороге уже притушил фары. Наверное, оставят его тут до утра, бедного, а потом отбуксируют чинить. Как ни странно, ранец в порядке. Включается, правильно сообщает показатели, снова рвётся в полёт, и Тайна успокаивающе кладёт ладошку на его пульсирующий бок. Хочется лечь в траву и отдохнуть.Но краем глаза девушка замечает какую-то тёмную фигуру невдалеке. Она поднимается, ранец, уже остывший на свежем воздухе, забрасывает за спину, берёт ботинки и босиком идёт по прохладной траве к аллее. Тёмный незнакомец торопливо догоняет её, поднимает руки, чтобы не напугать, просит подождать — ах, Арабеллу бы сюда, она знает здешний язык куда лучше; девушка присматривается — не такой уж он и незнакомец, в том же пиджаке, в тех же старомодных джинсах, забавный и серьёзный одновременно.— Здравствуйте,— говорит вежливая Тайна.— Доброй… ночи! Это же вы, да? Тайна и понимает, и не понимает его.— Я был в том автобусе. Я слышал стук по крыше, я всё пытался выглянуть, но такая скорость… Если бы я мог помочь!— Вот почему автобус шатало в стороны,— улыбается девушка.— Вы очень добры. Но я даже не успела подумать о чьей-то помощи, нужно было скорее решать что-то.— А… как? — Он всё равно изъясняется не совсем понятно, и Тайна лишь догадывается о смысле вопросов.— Это же физически невозможно. Вы же не голыми руками его, да? И ещё… Тогда, у цветущей вишни…Тайна размышляет, остыл ли ранец. Будет ли он сейчас работать как следует.— Мне кажется… Я тогда видел лишь со спины, но не так часто девушки летают, как феи. Вы… расскажете? Я обескуражен, но я восхищён, но…— Это была я,— пряча улыбку, говорит девушка. Нащупывает в кармане пульт управления и плавно взлетает, растворяясь в ночном небе.Молодой человек, задрав голову, провожает её взглядом — замечает серебристую цепочку на щиколотке,— и Тайна успевает увидеть в его глазах такую невыразимую гамму чувств, что тихо хихикает и направляется на восток, к светлеющему небу.Ночной воздух холодит босые ноги, но завязывать шнурки на лету неудобно, поэтому девушка просто прицепляет ботинки к поясу. Проверяет плавность движения, взмывает ещё выше и, со щемящим чувством глядя на прозрачные гаснущие звёзды, разгоняется до предела. Хочется успеть к завтраку.* * *Едва рассветает, Арабелла звонит Альтаиру и говорит ему голосом, чуть осипшим после уютного сна: — Вчерашний дождь был как произведение искусства. Перед этим я сочиняла мелодию, и первые раскаты грома были прямо как вступление к твоему дождю, и они совпали с моими последними аккордами. А акварельные пятнышки прохожих за мокрым стеклом — это очень нежно, как цветы.— Сыграй мне эту мелодию? — волнуется польщённый Альтаир.— Там потребуется целый оркестр,— улыбается Арабелла, и Альтаир чувствует её улыбку.— Но чуть попозже я попробую.Проверив теплицы, всё утро девушка сидит в шортах и белоснежной рубашке, забравшись с ногами на солнечный подоконник, и читает грамматику эламского языка. От него осталось не так много, но тем интереснее: недостающие фрагменты достраиваются сами, и Арабелла шёпотом произносит древние слова, которые не звучали вслух больше двух тысяч лет. Они как заклинания.Если она всё правильно понимает, Тайна вернётся с минуты на минуту.Так и происходит.— Есть хочу,— заявляет Тайна, картинно появляясь в дверях.— Пришлось немного поволноваться сегодня ночью.— Ты похожа на кота после ночных похождений,— улыбается Арабелла.— Такая же чумазая. Босиком летать удобнее, аэродинамика не так страдает?Тайна без сил валится на застеленную кровать и вытягивает ноги.Арабелла втягивает носом воздух:— Твой ранец сегодня дымился. С тобой случилось какое-то приключение.— Есть хочу,— повторяет Тайна.— Я всё расскажу, честно. Во всём признаюсь, и покаюсь, и вообще.Арабелла бежит за провизией, и вскоре на столике у кровати уже дымятся колбаски-гриль, ароматные, пахнущие кострами и пряными травами, и разогретая картошечка с ледяными корнишонами, и омлет с красно-жёлтыми томатами. Спустя минуту Тайна волшебным образом оживает, торопливо дожёвывает завтрак, и ей уже не терпится поделиться:— В общем, я сегодня летала в обнимку с большим автобусом. Стареньким, но тяжёлым, пузатым таким. У него отказали тормоза, и мы соревновались, кто выше взлетит.Арабелла очень неплохо знает подругу, поэтому она тут же чувствует, как холодеют её руки и ноги: от её взгляда не укрываются ни царапины, ни синяки, ни опалённые кончики волос, ни обломанные ногти; она устраивает Тайну поудобнее, обложив её мягкими подушками, пока девушка продолжает рассказ; готовит ей ароматный чай и очень просит поспать; на долгий отдых, впрочем, девушки не хватает, разве что на пару часов, но к этому времени Арабелла уже разогрела ей чугунную ванну с бронзовыми вентилями, и Тайна с наслаждением ныряет в белоснежную пену, оттирается от копоти, безутешно рассматривает фиолетовые синяки на коленках и ссадины на руках. Через полчаса Арабелла встречает её с целым набором плошек и склянок, в которых что-то подозрительно дымится и пахнет. Тайна, как всегда, изобретательно сконструировав из полотенца модное платье, зацепляется им за ручку двери, так что едва не остаётся голышом, но Арабелла снова укладывает её в постель, мажет коленки, щиколотки и запястья горячими пахучими мазями, растирает чем-то подозрительным ладони, так что синяки растворяются без остатка, а кожа прекращает неприятно саднить. — Я как новая,— растерянно говорит Тайна.— Ты меня починила.— Она блаженно вытягивается на кровати.— Я тут в некоторых теплицах в оранжерее иногда нахожу всякое,— сообщает Арабелла индифферентно. После такого начала, конечно, сложно не вскочить, чтобы услышать продолжение. Непослушное полотенце норовит в очередной раз улететь на пол, и Тайна ловит его в последний момент и сооружает тогу на манер римской патрицианской. — Не томи,— просит она.— Всякие манускрипты. То в старых книгах, то прямо на стенах в камне, то листки какие-то, похожие на старый пергамент. А там рецепты. Рецепты, как ты понимаешь, на всяких странных языках…— Но когда это тебя останавливало?— Точно,— улыбается Арабелла.— И вот я пробую то необычные лекарства, то блюда, после которых неделю не чувствуешь себя голодной.— Главное, Полине об этом не говорить,— смеётся Тайна. Она сидит по-турецки, закопавшись в подушки, и глаза её блестят от любопытства.— Там в манускриптах ничего нет, как выращивать запчасти для моих роботов?— Я ничего не берусь утверждать,— качает головой Арабелла.— Если найду, ты первая узнаешь об этом. — Чудесно. Я в предвкушении. Всё, я отдохнула. Ты мне покажешь что-то из этих манускриптов?— Обязательно. Только сначала давай посмотрим одну запись. Твоя жёлтая уточка — очень наблюдательный робот. Вечером у нас были гости.Тайна подскакивает и возмущённо выговаривает подруге:— И ты мне только сейчас говоришь об этом? Я теряла время на сон, на ванну…— Она решительно избавляется от полотенца и натягивает первый попавшийся костюм подруги — она чуть ниже ростом, так что брюки приходится подворачивать.— Ванна была совершенно необходима,— мягко возражает Арабелла.— К тому же не всё так страшно. Помнишь такую серебристую ящерку, которую ты оставила в самый последний момент?Тайна морщит лоб и вспоминает:— А, искривитель коридоров?— Да. Так вот, она искривляла коридоры. Я смотрела в записи и смеялась от души. Наш гость заходил в дверь, шёл по прямому и длинному коридору, а потом заходил в любую дверь, которая вела его ко входу в самое начало того же коридора, и он снова заходил в дверь и шёл по прямому и длинному коридору. Тридцать восемь раз подряд! Выражение лица непередаваемое.— Я совсем забыла про эту ящерку, просто её для комплекта тебе уже выложила,— смущённо признаётся Тайна.— Надо же, помогла.— Получается, ты мне целый защитный бастион соорудила,— говорит Арабелла и целует подругу в макушку.— Кибернетический.— Ты же мне покажешь запись, да, покажешь, покажешь?Жёлтая уточка показывает изображение прямо в воздухе, на пылинках, витающих в лучах утреннего света; знакомая фигура в пиджаке и джинсах, сосредоточенное выражение озадаченного лица; наконец-то Тайна может разглядеть его, темноволосого, в кроссовках, в футболке под пиджаком, на которой строчка из какой-то песни и лохматые музыканты. — А ведь он тот самый, который меня видел, когда я взлетала у цветущей вишни,— смущённо говорит Тайна.— Посмотри на этот гасконский нос.— Правда? Вот это неожиданность.— И ещё… Я его сегодня ночью встретила. В сквере, когда отдыхала после летающего автобуса. Совершенно случайно, клянусь тебе!— О господи,— вздыхает Арабелла.— Внутри тебя магнит. Всех симпатичных мальчиков притягиваешь.— Я не нарочно, честно…— Да верю я, верю. До обеда Арабелла увлечённо рассказывает подруге о древних способах исцеления. Иногда они кажутся варварскими. Показывает огромные фолианты, наполовину вросшие в землю, открывает тайники с манускриптами, водит пальчиком по строчкам, где буквы выглядят совершенно инопланетно, и с листа переводит поэтические научные записи. — Да,— ошарашенно признаётся Тайна,— если бы я не знала тебя с детства, я бы подумала, что ты какой-то безукоризненный кибернетический организм. Как в тебе все эти знания помещаются?— Примерно так же, как ты ради развлечения конструируешь роботов, которые, например, спасают меня от непрошенных гостей,— Арабелла пожимает плечами и, заметив выражение лица подруги, от души смеётся.* * * Дама в стильном бежевом костюме торопится, но не хочет показывать этого. Её ноздри трепещут, а пальцы сжимают сумочку. — В аэропорт. Я уже опаздываю.— Хорошо. Только пристегнитесь.Дама окидывает взглядом светловолосую девушку — она кажется ещё ребёнком,— но решает не спорить, чтобы не терять время. Пристёгивается, и в ту же секунду машина резко берёт с места, так что даму вжимает в кресло. Она хмурится, устраивается поудобнее, стараясь не терять элегантности в движениях.Машина выруливает на боковую дорогу.— Тут дольше,— сквозь зубы говорит дама в бежевом.Девушка-водитель улыбается и заправляет за ухо светлую прядь. Волосы у неё тонкие, а глаза кажутся огромными на бледном курносом лице. Отвлёкшись на неё, дама не сразу замечает, что вечерние дома по бокам слились в невыразительное серое полотно.Дорога пустая, и девушка с какой-то сумасшедшей скоростью гонит до поворотов, неуловимо сбрасывает обороты, выворачивает руль, и молодая дама справа от неё вцепляется в подлокотники; в ушах закладывает, а знаки и светофоры, не успевая менять зелёный свет на красный, оказываются позади ещё до того, как она замечает их, и кажется, что на перекрёстках машина едет по стенам.— Сейчас будем выезжать за город, поедем чуть быстрее,— говорит девушка за рулём, сосредоточенно глядя на дорогу.— Быстрее?...За городом огней ещё меньше, небо стремительно темнеет.— Как вы вообще что-то видите тут? — в её глазах смесь ужаса и обожания.Но девушка за рулём не отвечает. Дорога под светом фар кажется сплошной стальной лентой, и всё это напоминает безумный полёт. Машина неожиданно тормозит — плавно, и перед лобовым стеклом вырастает громада здания аэропорта.Дама в бежевом смотрит на часики:— До регистрации ещё десять минут. Как так? Я думала…Она растерянно расплачивается и оставляет ещё немного денег в знак благодарности.— …Думала, опоздаю.— Хорошего вам полёта!— Спасибо. Извините, если была резкой.— Она протягивает ладонь и пожимает девушке руку.— Елена.— Тайна.Ладонь у Елены ледяная, и Тайна улыбается ей. Дама в бежевом оказывается совсем молоденькой, ей едва ли двадцать пять, и она, наконец расслабившись, тоже улыбается в ответ и быстрым шагом идёт к аэропорту.Тайна сажает в машину целую семью с разноцветными чемоданами и неугомонными детьми, которые хотят снова в самолёт; обещает им полёт и едет быстро, но осторожно; мальчик и девочка, погодки, в восхищении от огней, сливающихся в сплошную полосу, и девушка высаживает уставшую пару с детьми в самом центре города. Позволяет себе отдохнуть и тихо едет по вечернему городу. Машина — немолодая ?тойота? цвета чуть недозревшей черешни — понравилась ей с первого мгновения. Тайна положила ладошку на её тёплый бок и, обращаясь к хозяину, бесконечному по всем измерениям мужчине с гривой волос и совершенно горским носом, пообещала отдавать половину выручки.Мужчина доедает шашлык с шампура, больше похожего на шпагу гвардейцев французского кардинала, внимательно смотрит на взъерошенную светловолосую пигалицу перед ним, видит огонь в её больших глазах и неожиданно разрешает. Протягивает ей ключи на ладони, на которой уместилась бы вся девушка, и просит:— Береги её.Тембр его голоса — гулкий рокот моторов, проносящихся в ночи. Девушка берёт ключи, хлопает мужчину по ладони и тут же уносится по жёлтым дорогам в звенящий вечерний город; закат цвета молодой ?изабеллы?, и мужчина, вспоминая что-то из своей юности, тихо напевает на грузинском и смотрит в разгорающееся небо.Тайна выбирает самый сочный хот-дог у разговорчивой старушки, делится с нею своими историями про пассажиров, уплетает булочку горячей и снова возвращается за руль. Ночной город неизменно красив.Пока девушка раздумывает, куда поехать, в окошко робко стучат; она дотягивается и опускает стекло. Узнаёт пассажира и даже смеётся от неожиданности:— Опять вы?Тайна распахивает дверцу и приглашающим жестом хлопает по сиденью рядом.— Опять? О… Артур заглядывает в тёплый салон и, неожиданно покраснев, говорит:— Только не думайте, что я вас преследую.— Я и не думаю.— Тайна безуспешно старается сохранить серьёзное выражение лица.— Но как так получается, что где бы я ни оказалась, я встречаю вас? Ведь я не очень часто бываю в вашем городе.— Я… не знаю. Хотя кого я обманываю. Просто беспричинно тянет, я бросаю все дела, и всё.— Как магнитом,— уточняет Тайна.— Как магнитом, точно. Вот в ста метрах отсюда остановка. Я мог бы поехать на метро. Но я увидел такси, а дальше как в тумане.— А тогда в автобусе — вы ведь откуда-то возвращались?— Тогда в автобусе… Значит, мне это правда не приснилось. Да, возвращался. Тогда была странная история. Вечером я наткнулся на какое-то здание. Вроде и заброшенное, но я сердцем чувствую, что в нём кто-то есть. Необычные ощущения, на уровне интуиции, а я никогда ею не мог похвастаться. Внутри — как компьютерная игра, и дальше первого уровня я не прошёл. Один и тот же коридор.— Длинный такой, с серо-голубыми стенами, и в какую дверь ни заходишь, всё время попадаешь в начало коридора,— подсказывает Тайна.— Да! Именно так и было! — с воодушевлением говорит Артур. А мгновение спустя, пристально взглянув на девушку, почти жалобно спрашивает: — А откуда вы про серо-голубые стены знаете?— Это всё жёлтая уточка,— непонятно поясняет она и смеётся, уже не сдерживаясь.— Ладно. Вы просто так туда попали?— Ну, если честно… Первый раз случайно. Как магнитом к нему тянуло, на самом деле… А когда вы во второй раз улетели, я попробовал посчитать ускорение и траекторию. В итоге снова пришёл к этому странному зданию. Тайна чуть удивлённо кивает и, развернувшись вполоборота, внимательно слушает.— Смотрите. У вас этот ранец, который вы прихватили… Это ведь из-за него вы летаете? Он тонкий, он и под одежду может поместиться. Я прав, да? Ну вот. И автобус подпрыгнул не случайно, думаю. Тоже этот ранец? Вы выглядите слишком хрупкой, чтобы приподнять автобус.— Тайна удручённо растопыривает пальцы, лежащие на руле.— Хотя, конечно, я могу ошибаться,— поспешно добавляет Артур.— Но всё равно мне кажется, что это ваш летающий ранец. А если так, то у меня единственное объяснение. Ведь это ваша работа? Вы использовали резонансные волновые явления? И разные виды волн?— Вот что,— говорит Тайна.— Вы какой-то слишком проницательный. Всё почти так, да. А ранец я в прошлый раз чуть не сломала.— Автобус был слишком тяжёлый? Там, мне кажется, тонн десять, не меньше.— Он замечает, что о ранце девушка отзывается с лёгкой ноткой небрежности, как бывает, когда чем-то сильно гордишься.— Да. Сам механизм в порядке, а крепления едва не разлетелись в клочья.Артур думает, что девушка говорит правильно, как иностранка, и чуть старомодно. И пытается понять, из какой она страны. Глаза её агатовые, ни на что не похожие, юное личико в веснушках, волосы мягкие, непривычно светлые. И акцент — едва уловимый, как, бывает, услышишь в фильме кусочек мелодии и изводишься, вспоминая, на что это похоже. Сегодня она ещё элегантнее, в тонкой блузке с широким воротом и тёмных брюках, в маленьких ботиночках; Артур чувствует, как его сердце снова окатывает приятной волной.— Вы, мне кажется, хотели куда-то поехать,— осторожно предполагает Тайна.— Да, точно…— Он захлопывает дверцу.— Улица Майская, десять?Артур поражённо смотрит на неё.— Тут всё просто,— Тайна коротко пожимает плечиками.— Никаких тайн. Сегодня вы усталый после работы, в прошлый раз казались по-деловому сосредоточенным, а в самый первый раз, у вишнёвого дерева, вы таким были — расслабленным и спокойным, потому что рядом с домом. А этот дом был единственным жилым недалеко от аллеи и вишни.— Вы какая-то слишком проницательная.Тайна едва заметно улыбается и трогается с места.* * *Рано утром Арабелла, лёжа в шезлонге, принимает солнечные ванны — она пользуется тем, что балкон на её этаже больше похож на огромную террасу, и увидеть её можно разве что в полёте. Тайна, стремительно приземлившись посреди балкона, скользит по гладкой цветочной плитке и, с любопытством взглянув на обнажённую подругу, деликатно садится поодаль, прислонившись спиной к белоснежной балюстраде. Арабелла накидывает длинную шёлковую рубашку, нежно-персиковую, которая смотрится вполне элегантным утренним одеянием; идёт босиком по тёплым плиткам к подруге и садится рядом.— У тебя щёки горят,— сообщает она.— Обычно ты от полёта не такая разгорячённая.— Понимаешь,— растерянно говорит Тайна.— Я его третий раз сегодня встретила.— Гасконца? Ну всё,— улыбается Арабелла.— Это судьба.— Кажется, он не из Гаскони, но это уже мелочи. Да ну, какая там судьба. Но знаешь, он всё так правильно сказал про мой летучий ранец. Как будто разбирается в этом очень хорошо. И даже рассчитал траекторию моего полёта.— Это, бесспорно, заслуживает внимания,— максимально серьёзно отвечает Арабелла.— Тебе срочно нужно позавтракать. Ты за всю ночь съела только хот-дог, а ночь, как я понимаю, снова была полна приключений и высоких скоростей.— Вот откуда,— поражается Тайна,— откуда, скажи, ты всегда всё про меня знаешь, старший товарищ Арабелла? — Она подтягивает колени к груди и обнимает их.— Запавшие щёки, усталый вид и ещё капелька соуса и колечко зелёного лука на воротнике. Уверена, хот-дог был потрясающе вкусным.