Щенок (1/2)
После полудня "Остров" становится похож на кастрюлю с кипятящимся маревом. Из распахнутых классов вываливаются пестрые толпы орущих детей, учителя, кое-как наведя дисциплину, теснят эту ошалевшую от полдневной жары массу в сторону столовой и там, облегчённо вздохнув, передают в руки поварам и воспитателям. Все видят нескрываемое облегчение в их глазах, и все тайно завидуют свободе, доступной этим созданиям из другого мира, которые вольны уйти и никогда более не возвращаться сюда. Ни у кого здесь больше нет такой роскоши, поэтому детьми учителя воспринимаются как объекты одновременно восхищения и ненависти. После обеда младшие провожают их до дверей. Средние носятся по коридорам, празднуя окончание уроков. Старшие стоят у стен, снисходительнопоглядывают на мелких и громко переговариваются. Воспитателям остается только следить за порядком, но это, как и все остальное, они делают из рук вон плохо. Сквозь шум, гомон и выкрики они не слышат того, что происходит дальше по коридору, за запертой дверью кабинета. Да даже если бы слышали...никто бы не зашел. На "Острове" каждый отвечает только за себя.
- Голубой, - кулак со свистом рассекает воздух и врезается в солнечное сплетение. С разных сторон слышится одобрительное мычание, даже хлопки. Кто-то, кажется, включил камеру на телефоне. Мучитель запускает пальцы в волосы, рывком задирает голову так, что ноют корни, и с размаха залепляет очень звонкую, очень болезненную пощечину. Сбоку кто-то тычет в спину чем-то острым. Они постоянно меняются, его мучители. Их лица давно уже стали сплошным серым пятном.
- Голубой, - удар по шее. Мальчик покорно принимает еще один прежде, чем застонать и упасть на колени, но даже там, на полу, униженного, всхлипывающего, его не оставляют в покое. От слез и боли мир шатается и меркнет, поэтому мальчик не уверен, является ли бурое пятно перед глазами следствием сотрясения, или это просто чужой кулак, измазанный в его крови.
- Отпустите, - слабо шепчет он, но получает в ответ только новый удар по лицу. Его сила уже другая, менее тяжелая, но более точная и болезненная - значит, снова поменялись. Здесь каждый хочет дотянутся до него, оставить свой кровавый рваный след на слабом теле, и потом вместе со всеми стоять, потупив глаза, на выяснении, которое, впрочем, быстро свернется. Действительно, кому какое дело до Щенка...тем более, голубого?
Сам напросился.
- Хочешь поиграть? - мучитель садится возле него на корточки, и мальчик дрожит, утыкается спиной в стену и выставляет руки вперед, отчаянно мотая головой, - И мы не хотим играть с тобой.
Лицо у Боба ожесточенное, резкое, с четко выделенными морщинами на лбу и в уголках губ. Щеки свисают складками. Он похож на озлобленную боксерскую собаку. Все они похожи на голодных, сбившихся в стаю псов, выкрикивающих оскорбления, мечтающих разорвать жертву на мясные куски. Серые, серые, серые и мутные, не принимающие существование других, иных, не таких, как они.
Боб хватает его за шею и сжимает, впиваясь пальцами в кожу, перекрывая дыхательные пути. Мальчик невольно открывает рот, хрипит, плачет, и это еще больше разгорячает мучителей.- Пусть сдохнет!- Мразина!
- Пидор!- Хуесос!
- Затолкай ему член в глотку!- Заставь его сосать!
Слезы скатываются в открытый рот, и соль смешивается со стальным привкусом крови. Мальчик видит разъяренные, упорные глаза Боба и понимает - его сосед по комнате сейчас сделает все, что прикажет толпа. Он уже не Боб. Он серая масса, в которой Щенку не посчастливилось оказаться лишним, ненавистным, цветным пятном.Жесткие пальцы хватают его за плечи с двух сторон, выворачивают и разводят руки, как на распятье. Мальчик прижимает подбородок к груди, слыша бешенный стук собственного сердца, и не смеет поднять голову вверх, где сквозь темную пелену прядей проглядывает бесконечно серое, неумолимо жестокое лицо...нет, не друга. Друзей у него и до этого никогда не было.
- Соси, соси, соси! - скандируют совершенно потерявшие голову подростки, слышится железный, рваный звук расстегиваемой ширинки, но от надругательства Щенка спасает распахнувшаяся дверь и окрик мальчишки, оставшегося стоят на стреме:- Ребят, там этот...! Он! Уже здесь, прям щас! С ним Жаба внизу говорит! Нужно сваливать!О Щенке сразу все забыли. Уже не нарочно, без злобы, впопыхах его оттолкнул Боб, ринувшийся к двери, и за ним бросились все остальные, ещё мгновение назад жаждущие чужого позора, а теперь из голодных хищников превратившиеся в перепуганное, бегущее стадо. Спасались они от кое-чего страшнее гнева воспитателей, и мальчик, держась за стену, поднялся тоже, на подкашивающихся ногах добрался до двери и вывалился в коридор. Дышать до сих пор было больно, перед глазами до сих пор разбегались волнами алые круги, в голове гудело, а с лица в некоторых местах словно содрали кожу, но Щенок взял себя в руки, собираясь как можно быстрее добраться до жилого коридора и запереться в комнате.
Бывает кое-что и похуже физической боли, и это кое-что сейчас приближалось к нему с первого этажа.
По коридорам по-прежнему носились детишки, но все старшие и большая часть средних исчезли, будто и не было той толкотни десять минут назад. С завистью поглядывая на беззаботных малявок, Щенок торопливо пробирался между ними, придерживая гудящую от шума, боли, страха голову и игнорируя оклик воспитателя. Нет, он не остановится, ни за что не остановится. Месяц назад ему исполнилось четырнадцать, а значит, он присоединился к тем, кого называют "бабочками". Существуют еще "пташки" и "моряки", у них есть шанс продержаться, ноу "бабочки"...Сердце разбухло до размеров футбольного мяча и в ужасе долбилось в грудную клетку изнутри, пытаясь прорвать заслон из реберных костей, а Щенок вцепился в ручку двери, ведущей в спальню, и затряс её, чувствуя, как выскальзывает железо из потеющих рук. Он почти слышал приближающиеся тяжёлые шаги, и каждая секунда промедления была равносильна новой пуле, заряженной в пистолет, приставленный к его виску.
- Боб, впусти, пожалуйста! - отчаянно взмолился мальчик, прижимаясь к деревянной двери и будто надеясь, что сможет пройти сквозь неё, как призрак.
- Пшел отсюда, пидорас! - в спальне послышалась возня и неприятный, царапающий звук, будто что-то протащили по полу, - Это комната только для нормальных!
Пререкаться не было времени, Щенок просто бросился к соседней двери и заколотил в неё, но и там наткнулся на холодный, беспощадный ответ:- Уходи, гомик.
И еще один, из спальни мальчишек, с которыми Щенок когда-то играл на площадке:- Надеюсь, тебя заберут. Упархивай отсюда, "бабочка".Коридор надвигался на него закрытыми дверями, из комнат чудился доносившийся жёсткий смех некогда хороших, а нынче ужасающих его не людей - животных, и мальчик, схватившись за голову, бросился прочь от них, прочь от неоправданной жестокости, прочь от надвигающейся опасности, к единственной спальне в конце коридора, откуда его ещё не прогнали.
Та оказалась открыта, и мальчик буквально упал на тёмный ковер, когда дверь распахнулась под тяжестью его веса. От падения он прокусил губу, и та, только-только зажившая, вновь окропила воздух алыми каплями. Сквозь барабанную истерику, отстукиваемую его собственным сердцем, мальчик услышал деликатное покашливание, вовсе не похожее на возмущенную реакцию того, в чью комнату так невежливо вломились. Лишь подняв голову и разглядев в царящем полумраке обстановку и самого хозяина спальни, Щенок осознал, почему здесь никто даже не пытался скрыться от приближающейся опасности.
Тот, кого в "Острове" прозвали Котом, сидел на высоком подоконнике, свесив одну ногу и прислонившись спиной к запотевшему окну. В длинных тонких пальцах его дымилась зажженная сигарета, и приторный запах, больше похожий на благовония, чем на табак, поднимался к потолку тонкой дымчатой струей. Кот почти сливался с окружающей его темнотой, только лицо, бледное, острое, как лезвие, такое же тонкое и слегка(лишь слегка) удивленное от внезапного вторжения в его обитель, будто само по себе висело в воздухе, окружённое облачками табачного дыма и аурой таинственности. Щенок никогда прежде не видел Кота, тем более, никогда с ним не общался. Он вообще плохо представлял себе, что этот молодой, но достаточно взрослый для того, чтобы быть свободным человек делает здесь, в бедном, грязном детдоме на окраине города. Спроси кого хочешь, и он даст тебе ответ: Самое большое желание любого "островитянина" - вырваться отсюда. Однако Кот продолжал жить здесь, единолично занимая самую дальнюю спальню в мужском коридоре, огороженный от любопытства детишек суровыми воспитателями, что, разумеется, ещё сильнее разжигало в них желание познакомиться с таинственным соседом.
Но только не у Щенка. У Щенка всегда других проблем хватало. Даже теперь, оказавшись в самой любопытной спальне "Острова", вместо того, чтобы осматриваться и вбирать любые крупицы информации, он спрятал голову в тёмном ворсе ковра и сжался, надеясь только, что его не выгонят до того, как в коридоре все...уляжется. Пожалуйста, пожалуйста...- Не то, чтобы я кого-то ждал... - мальчик слышал, как ловкое грациозное тело соскользнуло с подоконника. Где-то под потолком качнулись и зазвенели колокольчики, вроде тех, что вешают на дверь. Пожалуйста, совсем немножко, пять минуточек, не выгоняйте меня...Щенок был слишком напуган, чтобы произносить это вслух.- И что это такое...голубое у меня на ковре?
Дёрнувшись, как от удара, мальчик вскинул голову и лицом к лицу встретился с юношей, присевшим возле него на корточки и глядевшим теперь с крайним любопытством и...? Он знает? Откуда он знает? От кого услышал? Он такой же, как они? Неужели выгонит несчастного Щенка туда прямо сейчас? Нет, нет, нет, нет!Видимо, бескрайний ужас отразился в глазах мальчишки, потому что Кот вдруг рассмеялся, очень звонко, заразительно и...завораживающе. Здесь все было таким тёмным, и только его лицо, руки, ромбы на черно-белом свитере и обнаженные широкой улыбкой зубы словно просвет во мраке заставляли Щенка заворожённо глядеть на своего...спасителя? Или того, кто погубит его?
- Свитер у тебя классный. Цвет лазури, если не ошибаюсь? Отдашь? Ой, не надо на меня так смотреть! Я шучу, голубчик. Чего лежим-то, м?- А я...я тут... - мальчик с трудом оторвал взгляд от белоснежных зубов Кота и повернул голову к все ещё распахнутой двери. Страх подкатил новой волной. Может, если зарыться в ковер, его не заметят?
Кот поглядел на него, на открытый проем, издал короткий фыркающий звук, поднялся и захлопнул дверь. Щёлкнула задвижка.- Лучше?
Да, лучше. Даже дышать стало легче. Щенок и не заметил, что все это время почти не дышал, будто там, в коридоре, его могли услышать. Теперь можно было подумать и о других важных вещах. Например, о том, как сильно болит у него голова, и что теперь вернуться к так подло бросившим его ребятам будет очень, очень сложно. Они сами не примут его. Снова изобьют, скорее всего. Или завершат начатое...от мысли о грязном, мерзком половом органе Боба во рту Щенка передернуло.
Хорошо, что этот таинственный молодой человек, похоже, не собирается его выгонять.
- Я бы предложил тебе молока или рыбы, но у меня есть только пиво и чипсы с крабом. Будешь? - Кот прошёлся - проплыл, протанцевал? - по комнате, опустился на кровать и зашуршал какими-то пакетами. Его голос доносился из темноты, как песнь сирены, зовущей капитана корабля на опасные рифы. Щенок встал, преодолевая головокружение, пошёл вперёд на зов, но споткнулся обо что-то и вновь упал на пол.
Во тьме блеснули белоснежные зубы. Как будто этого он и ждал.- Ха, ну, не всем же иметь кошачье зрение. Не бойся, иди сюда, голубчик, расскажи черному Коту, что тебя так напугало. Не делай такие глаза, знаю я, как вы меня называете.По щелчку светильника комната залилась бледным светом, выхватив из тьмы цветные силуэты разномастных свитеров, покрывающих большую часть пространства, какие-то звенящие побрякушки, свисающие с потолка, жестяные банки, утыканные окурками, один из которых до сих пор дымился, книги, гитару, прислонённую к стене, и самого хозяина, при свете кажущегося уже не таким загадочным(скорее, слишком бледным для здорового человека), но от того не менее чарующим. А комната...вспомнив, сколько о ней ходило слухов, Щенок даже ощутил лёгкое разочарование, но виду не подал. В конце концов, сейчас это место было его единственным убежищем.