1 часть (1/1)

Крис никогда не видел Тома одновременно таким горячим и таким домашним. Только горячим, когда он выходил из душа в одним мягких домашних штанах, маленькой, украденной у Криса расческой зачёсывая волосы назад, — вполне; только домашним, когда он поутру счастливо сопел, прижавшись боком к тому же Крису, — тоже. Но сейчас от кристально чистого и отвратительно невинного белого бантика фартука на пояснице рябило в глазах. Ни выше, ни ниже Крис глаза поднимать не решался, хотя лицезрел Тома в самых разных местах, и позах, и вещах.Крохотный домишко на берегу, неподалёку от Гайдабайра, до которого можно было изредка гулять пешком, чтобы полюбоваться на издалека виднеющуюся церквушку и прикупить съестное, сначала был просто местом, чтобы отдохнуть от назойливых папарацци. Фета с Тома, зинфандель “Калифорния” с Криса — и вот они, вольготно развалившись в огромных мягких креслах друг напротив друга, уже обсуждают, как долго не виделись, Крис салютует бутылкой и хмельно и потому и весело сообщает, что скучал, на что Том расстегивает верхнюю пуговицу скрупулёзно глаженой белой рубашки и одними серо-голубыми глазами отвечает: “Я тоже”. Потом их отношения стали чуточку ближе: переспали, причём на трезвую голову, пришли к выводу, что если Эльзе глубоко всё равно на крисового любовника из-за наличия каких-то ещё других своих тёрок на стороне, а обоюдное согласие и влечение есть, то можно продолжать. Счастье любит тишину, Крис достаточно сдержан, чтобы не опускать руку ниже томовых плеч, Том без капли какой-либо ревности любуется на то, как Крис зацеловывает жену в щеки. Здоровые отношения двух здоровых, взрослых и — в их случае к сожалению — известных людей. Они продолжили приезжать друг к другу раз в пару месяцев, в полгода, иногда чаще. Время от времени даже не сговаривались, и было что-то в том, что Крис встречал Тома на деревянном крыльце и взъерошивал русые кудри своей большой ладонью, украшенной кольцами, а Том, уже хотевший его обнять, кротко ждал, пока из его волос выпутают зацепившиеся за них побрякушки. И ведь каждый раз — каждый! — Крис, несмотря на весь свой ум, не сдерживался и лез тискать. Хотя в их личном парадизе вообще можно было не сдерживаться. Но Крис смотрел на белые ленты, аккуратно лежащие на бедрах, слушал скворчащую сковородку, крики чаек из открытого окна, простенькую мелодию, которую мурлыкал себе под нос Том, и держался. Том не удостоил его даже взглядом, только достал — у Криса случился микроинсульт от того, как красиво двинулись бицепсы на голой руке, — разделочную доску из шкафчика сверху и принялся шинковать красный болгарский перец. Они ели часа четыре назад, не больше, но в педантичности Тома, который на съемках питался листиком салата, кофе и святым духом, поэтому в свой заслуженный отпуск предпочитал что-то делать, чтобы потом не свалиться с гастритом, сомневаться не стоило. Крис вздохнул и оперся на дверной проём, извернувшись так, чтобы можно было стучать что-то в такт: может на него хоть так обратят внимание. Том демонстративно вытащил из холодильника пакет молока, перелил в чашку и пошел к микроволновке походкой чуть от бедра, хотя там от силы метра четыре, а он не модель “Баленсиага”: спина прямая, лицо он не видит, хотя там наверняка ироничная нейтральность, наклоняется чуть вниз. Крис сам не знает, откуда такие познания, может, из-за контракта с “Хьюго Босс”, может, из-за общей наблюдательности, но его сейчас не это волнует, его волнует только россыпь родинок на лопатках, на которые он обессиленно переводит взгляд. Том переминается с ноги на ногу около микроволновки, благо ему всего тридцать секунд ждать, и Крис, окончательно сдавшись, смотрит на впадинку с обратной стороны колена, если так можно выразиться. Родинок там нет, только старый шрамик, который он получил, когда в детстве навернулся, но Крису неважно его происхождение, хочется только поцеловать и потом затащить Тома себе на колени, благо ноги у него позволяют: длинные, красивые. Крису, сколько он себя помнит, нравились и мужчины, и женщины. Том выключает конфорки, выключает газ и разворачивается с тарелками в руках. Крис внимательно наблюдает за лицом этого шутника, из-за которого у него теперь в паху тянет до боли: сосредоточенность, сведенные брови, небритость щёк и огонёк в глазах, появившийся на доли секунды, когда они пересеклись взглядами. Знал, знал же негодяй, а всё равно дразнил. О’кей, он принимает правила игры, но если Том попробует вести светскую беседу, то кулинарные изыски полетят на пол, а его самого разложат на столе вместо них. Крис, усаживаясь напротив и беря вилку с ножом, смотрит так убедительно, как только может. Том заинтересован салатом гораздо сильнее, чем Крисом. — Приятного аппетита, — и ни одна мышца на лице не дрогнула, вот же асмодеево дитя. Едят они в — аллилуйя! — тишине, иначе б Крис правда б не вынес. Да кто угодно на его месте б не вынес. Посуду моют в тишине тоже, вернее моет Крис, а Том рассматривает ногти, будто бы и ни при делах. Крис, расстроенный новым лозунгом “Возбудим и не дадим”, как раз возится со сковородкой, когда его обнимают со спины, целуя в шею и тычась членом между ягодиц. Том ещё больший негодяй, чем кажется. Крис наспех домывает дно, потом берет себя в руки и издевательски долго кладет сковороду сушиться, всё проверяя, лежит она так, чтобы вода стекала вся, или нет. Том совершенно не смиренно ждёт: оттягивает майку и целует ещё и там, прижимается ближе, словно хочет слиться в единое целое. Крис разворачивается в три секунды, хватает Тома за запястья и укладывает на стол, посмеиваясь: попался, наглец. — Доволен? Я был готов разложить тебя здесь, — палец скользит к косточке запястья, гладит, и Крис ласково её целует, продолжая, однако смотреть в глаза. — И, раз ты так хочешь, я это сделаю. Хочешь же?Том смотрит на него как на идиота, хотя вот кудряшки, прилипшие ко лбу, широкие зрачки и участившееся дыхание никак с этим взглядом не вяжутся. — Если бы я этого не хотел, я б не устроил представление с фартуком, как думаешь? — он дышит через рот, сам закидывает ногу на поясницу… Крис и не думал, что такая очевидная шалость возымеет такой эффект. В следующий раз он напялит фартук сам, и всем точно будет наплевать, пригорело или нет. — Попытки разнообразить жизнь?— Они работают. Оливковое масло не трогай, тюбик в спальне, будь добр, — еле-еле держится, а сам-то. Крис усмехается, но оставляет Тома в покое, садит только на край стола, хлопком по бедру вынуждает свести ноги, подмигивает и шмыгает в дверной проём, напоследок глянув, как он бесстрастно смотрит в окно и сжимает до побелевших костяшек дерево. На фартуке в области паха расплывается пятно естественной смазки. Проклято, просто проклято. Том ожесточенно целуется, когда в него толкают пальцы, один, второй, третий. На крисов размер он никогда не жаловался, наоборот, только вот поэтому растягивать и надо, как бы привычно не было, порвать он ни в коем случае не хочет. Крис фартук только задирает, но снимать не снимает, ему ещё охота полюбоваться на то, как от движений бантик будет колыхаться, а пока гладит бедра свободной рукой, целует плечи, лапает член. Том, распаленный касаниями, такой красивый, что, будь у Криса воля, он бы за него вышел. Он не может, но пообещать себе проводить с ним как можно больше времени — очень даже. Но об этом они поговорят потом, как будут лежать в кровати, стукаясь зубами и гладя друг друга по голове. Сейчас же Крис толкается в обжигающую узость и ловит сдавленный полустон, успокаивающе целуя в затылок. Бантик и правда красиво качается. А у них всё будет нормально.