Практически как люди (1/1)

Решение их вопроса все откладывалось и откладывалось, так что у Имаи было время как следует изучить жизнь на Зеленых лугах. Он даже пару раз съездил в город, воспользовавшись местным транспортом – совершенно такой же как на Земле старенький Е955 бодро свистел меж полей каждые полчаса туда и обратно. Впрочем, делать там оказалось нечего: при взгляде на сумбурно натыканные там и сям небоскребы вперемешку с кусками, будто выдернутыми из реальных Токио, Кобэ, Фукусимы, голова кружилось и начинало подташнивать.– Люди тащат сюда свои воспоминания, – пояснил отправившийся с ним Аччан. – Иногда, чаще всего, подсознательно, потому что не знают другой жизни. Часто в этих красивых особняках внутри все совсем не так красиво, а небоскребы стоят и вовсе для видимости, что это город, а не деревня – в них никто не живет, и тем более не работает. Здесь же не нужно работать.Мысль об этом странным образом и воодушевляла, и угнетала. Имаи никогда не был трудоголиком, но перспектива ничем не заниматься триста лет ему не очень-то нравилась.– А как тут с развлечениями? – спросил он, разглядывая откровенную вывеску стрип-клуба.– Как-то так, – усмехнулся Аччан, кивнув на нее же. – Работают здесь те, кому нужно самоутвердиться, поднять самооценку на чужом восхищении. Но люди с творческим зудом обычно быстро уходят дальше. Остаются вечные девочки и мальчики, которые думают, что показ себя возместит им любовь, которую они недополучили…Звучало неуловимо знакомо. Имаи с интересом посмотрел на него, и Аччан отвел глаза.– Что? Я такой же, ты знаешь.– Не думал тут выступать? – с неловким смешком спросил Имаи, ему всегда становилось неловко, когда Аччан начинал падать в саморефлексию при нем, сразу хотелось отшутиться. Но тот ответил неожиданно серьезно:– Думал. Но тебе стоит посетить хотя бы одно представление, чтобы понять, почему здесь не слишком богато по части развлечений.Это интриговало, но было еще раннее утро, а даже на беглый взгляд быстро стало ясно, что делать в этом городе весь день до вечера абсолютно нечего. Не то что смотреть, даже выпить и закусить негде – редкие бары и рестораны выглядели как воплощение амбиций их хозяев, а не места, где хотелось бы провести время. Единственное, что вызывало любопытство – это наряды бесцельно слоняющихся по улицам модников и модниц, но очень быстро Имаи понял, что и в нарядах нет ничего уникального: они почти полностью копировали друг друга. Как будто существовала пара десятков модных шаблонов, которым следовали вообще все жители этого города, и после десяти минут наблюдений становилось понятно, что ничего нового уже не увидишь. Так что они уехали домой, в деревню, и остаток дня провели в лесном доме Аччана: выпивали на террасе с видом на садик, где время от времени бесшумно появлялись и так же бесшумно исчезали яркие оранжевые лисы. Нагретое солнцем дерево террасы, неторопливая беседа; здесь было хорошо, как-то по-особенному умиротворенно, но Имаи все-таки было любопытно, поэтому на следующий день они снова поехали в город – специально, чтобы посмотреть выступление в клубе.Зрителей пришло немного, в огромном зале театра, рассчитанного на пару тысяч посадочных мест, несколько десятков голов на фоне красного плюша выглядели удручающе. Сценические декорации больше напоминали какой-то роскошный голливудский мюзикл, а вот сами выступающие… Имаи сначала не поверил глазам, а потом обернулся к Аччану.– Каждый видит свое, – усмехнулся тот, поймав его недоуменный взгляд. – И никто не знает, от чего зависит то, что ты увидишь. Так что…По сцене ковыляли бабушки и дедушки в откровенных нарядах, густо накрашенные, с перьями в прическах и сверкающими колье на дряблых шеях. Посетители, явно завсегдатаи, приветствовали артистов криками одобрения, и те принялись по очереди раздеваться, соблазнительно покачиваясь в такт какой-то слащавой музыке…– Пойдем отсюда, – сказал Имаи, чувствуя, как от неловкости поджимаются пальцы ног. Аччан не возражал.– А музыка? – спросил Имаи в поезде, когда они ехали обратно. – Здесь никто не играет музыку?– Очень специфический контингент, – будто извиняясь, вздохнул Аччан. – Все-таки на Зеленых лугах надолго остаются люди, которые мало чем интересуются, кроме возможности спокойно и в достатке жить. Я пытался с парой знакомых что-то устроить, но… Это не то место.Ну нет, подумал Имаи тогда. Застрять на триста лет в ?не том? месте… Если ничего не делать столько времени, душа ведь… просто истлеет от невостребованности.Придется соглашаться на любую альтернативу, лишь бы не задерживать здесь ребят еще хотя бы на лишний день. Им и так уже достаточно.На Зеленых лугах не только время текло иначе, но и пространство: в этот раз путь до офиса Жнецов занял не больше пятнадцати минут, зато потом началось бесконечное переливание из пустого в порожнее. Имаи даже пожалел, что у него нет часов, чтобы засечь время, которое понадобится Жнице, чтобы наконец перейти к сути.– В японском отделении никогда не было проблем с выполнением плана: здесь все понимают, что такое карма, большинство верит в перерождение и старается вести себя так, чтобы заслужить лучшую жизнь… То есть, так было раньше. Но чем дальше, тем больше вера сменяется суевериями – люди больше полагаются на добрые приметы и предсказания, чем на собственные усилия. А за последние тридцать лет большинство богов-духов в крупных городах Японии потеряли свою силу: люди им больше не молятся, не поддерживают их существование своей верой. В деревнях, конечно, традиции еще соблюдаются… Но общий уровень просветленности значительно снизился в последние годы: в среднем пятьдесят восемь процентов умерших в Японии перерождаются с понижением в статусе! И… самое неприятное: все ниже число тех, кто выходит из круга перерождений на нашей территории. В этом году пока еще ни одного. У нас самый низкий рейтинг во всей Азии…Имаи посмотрел на Хиде – тот, казалось, спал с открытыми глазами. У Аччана тоже было такое лицо, как обычно раньше на совместных интервью: будто он не понимает, где находится и что тут делает, но слишком вежлив, чтобы спросить, какого черта происходит. Только Ани-сан и Юта слушали Жницу внимательно, Юта даже сочувственно охал и кивал в нужных местах. Как всегда.Жница продолжала что-то про проценты, бедственное положение администрации регионального отделения Зеленых лугов и все такое прочее, а Имаи задумался над тем, что с такой концепцией просветления предпочтешь пару лишних кругов попрыгать по земной жизни, чем торчать в местном раю. Вот интересно, а для их случая как все должно работать? Если душа коллективная, значит, выход из круга перерождений должен осуществляться в полном составе? Или нет? Это вообще возможно – достичь просветления пятерым одновременно? Все-таки они не один человек в пяти частях, а совершенно разные люди с разной кармой и разными судьбами, они просто связаны вместе и не хотят терять эту связь, проходя через очередное перерождение. То есть, неминуемо кто-нибудь вырвется вперед и отправится в рай куковать в одиночестве, а остальные будут доживать оставшиеся жизни, ощущая, что потеряли что-то очень ценное, но не понимая, что именно… Как-то это жестоко. Или, может, все будет совершенно иначе и…Имаи потерял мысль, почувствовав, как его пихнули локтем в бок. Он дернулся, оборачиваясь – Аччан смотрел на него очень выразительно, приподняв брови.– Имаи-сан? – донесся до него голос Жницы. – Что вы думаете по этому поводу?Вот черт. Он жалобно моргнул, и Аччан закатил глаза, отворачиваясь.– Я думаю, что нам нужно как следует обсудить этот вопрос впятером, – сказал Аччан своим особым благостным тоном. – Это серьезное дело, и я не уверен, что мы достаточно подготовлены…– Это только до тех пор, пока не найдется подходящее перерождение для коллективной души, – поспешно заверила его Жница. – Не больше трехсот лет. К тому же, работа в качестве богов-духов самым благоприятным образом скажется на карме каждого из вас.Кажется, Имаи пропустил дофига интересного.– Но мы же просто люди, – сказал он. – Как мы можем быть ками?– А это самое интересное, – с оживлением сказала Жница, чувствуя слабину. – При жизни вы накопили внушительный запас молитвенной энергии...– Молитвенной энергии? – переспросил пораженный Юта. – Это как?– Почти как настоящие боги-духи, – кивнула Жница. – Люди практически обожествляли вас, поклонялись вам, отправляли вам огромные потоки энергии, которая обычно производится во время молитв или религиозного экстаза. Некоторую часть энергии вы абсорбировали даже будучи людьми, но основной поток, направленный на вас, оседал на ваших душах, формируя защитный кокон… Так-то он вам не мешает, но и пользы от него никакой – при перерождении его все равно придется снять, как кожуру с ореха. Но если вы согласитесь на наше предложение и начнете пользоваться тем, что накопили… Поверьте мне, у вас огромный запас молитвенной энергии, хватит на сотню лет работы крупного святилища, даже если запасы пополняться не будут.– И мы сможем творить чудеса? – неожиданно проснулся Хиде.– И чудеса, – кивнула Жница. – Небольшие. И давать благословения. И посылать удачу. И избавлять от болезней…– Звучит заманчиво, – сказал Аччан. – Но мне всегда казалось, что как правило бог-дух – это особая сущность, не имеющая ничего общего с человеком. Ну, если не считать национальные сокровища*, до которых мы так и не дотянули...Имаи невольно прыснул, прикрывая рот ладонью. Иногда Аччан, волнуясь, становился сухо саркастичным.– Поверьте мне, – грустно сказала Жница. – Лучше бы все боги-духи были людьми. Проще было бы договориться. А то иногда они ведут себя совершенно не в соответствии с общим замыслом! Вздорные, злобные, обиженные, раздраженные…– Практически как люди, – хмыкнул Ани-сан. – У нас тоже характеры не сахар.Момент перехода был в этот раз гораздо более явственным: из стерильной тишины Лугов их выкинуло в лязг и грохот огромного города. Откуда-то неслись рекламные выкрики, порывы влажного ветра налетали как хулиган в подворотне, обжимали, облапывали наглыми холодными пальцами и срывались, в ту же секунду улетая прочь. Из закусочных несло смрадом непривычной еды, а мимо шли, плелись, бежали люди – настоящие, живые, озабоченные, хмурые, флиртующие, обрадованные… Вряд ли нуждающиеся сейчас в каких-то богах.– Пожалуй, стоит для начала выпить, – сказал Ани-сан, выразив общее мнение. Жница заверила их, что назначения уже сформированы и оформлены, осталось подождать только пару часов до того, как они вступят в силу. Расходиться в разные стороны иррационально не хотелось: пожалуй, при жизни они еще никогда так остро не ощущали, что это такое – быть коллективной душой. Они просто проводили большую часть времени вместе, традиционно вызывая недоуменные вопросы у знакомых и журналистов: что, неужели вы прямо настолько дружные? Даже свободное время проводите вместе? На самом деле? За этими вопросами всегда стояло пренебрежительное: у вас что, своих жизней совсем нету? Живете только работой? Как вы не осточертели друг другу за столько лет? Они понимали, всегда считывали этот подтекст. Пытались разъединиться и хотя бы досуг проводить по отдельности. Пытались быть обычными, полноценными – заводили семьи, привязывались к другим людям за пределами группы, делали какие-то вещи каждый сам по себе… Вот только это не ослабляло связь. И сейчас, вернувшись на какое-то время к земной жизни, они только острее поняли, насколько привязаны друг к другу. Насколько едины в этой своей общности.Даже Имаи чувствовал себя странно, сидя в крошечном пластиковом кубике барной ячейки, – а ведь он в отличие от остальных еще застал эту идиотскую моду идти в бар, чтобы выпивать в одиночку. Но обычного кабака времен их юности – такого, чтобы можно было вольготно расположиться компанией хотя бы в пять человек – в Токио уже было не найти. Имаи подозревал, что и в остальном мире дела обстояли не лучше: сейчас считалось неприличным и странным собираться за столом больше чем вдвоем. Большинство автоматических баров, в которые они пытались зайти, просто выводили на дисплей сообщение ?Сожалеем, но все доступные ячейки заняты? при вводе количества посетителей. Так что пришлось идти в пользующийся дурной славой район Юракчо, где под опасно осыпающимися развалинами железнодорожного виадука до сих пор ютились забегаловки, обслуживаемые живыми людьми. Собирались тут, правда, в основном отбросы, антисоциальные элементы и ностальгирующие дедки за девяносто, так что Имаи решил, что они вполне вписываются в эту категорию.– Вовремя я помер, – мрачно сказал Ани-сан, стиснутый по бокам братом и Хиде. – Не дожил до этого идиотизма.– Не слишком тут уютно, – поддержал его Юта. – Как эта штука вообще работает?Он неприязненно потыкал пальцем в дешевую расплывающуюся голо-панель, и та задрожала и раздробилась под прикосновением.– Щас, погоди, – Имаи нашарил под голографическим мороком старомодную кнопку вызова официанта и нажал ее. – Сейчас выпьем и станет веселей.Выпивка, слава всем богам, была привычной и довольно-таки качественной. Имаи невольно улыбнулся, услышав, как застонал от наслаждения Ани-сан после первой чашечки сакэ. Аччан тоже довольно крякнул и с облегчением кивнул, ставя стакан на стол.– А хорошо.– Отлично! – поддержал его Юта. – Все-таки там выпивка на вкус какая-то…Он щелкнул пальцами, затрудняясь в выборе слов, но остальные с пониманием закивали.– Какая? – решил уточнить Имаи. – Мне показалось… Ну, нормально на вкус. Нет?– Одинаковая, – наконец сказал Аччан. – Когда ты живой, для тебя каждый глоток обрастает своими нюансами – и вкусовыми, и настроенческими. А там… Как будто один единственный раз, когда ты выпивал, был взят за образец и тысячи раз повторяется и повторяется…– Я даже пить из-за этого бросил, – мрачно добавил Ани-сан, наливая себе еще. – В первые годы собрал себе здоровую коллекцию из самого лучшего сакэ. А потом понял: все, что я не пробовал при жизни, на вкус одинаковое. Да и то, что пробовал…Он махнул рукой и выпил снова.– Жизнь на Зеленых лугах утомляет, – усмехнулся Аччан. – Все идет по кругу… Скучно. Но спокойно.– Кстати, – внезапно вспомнил Имаи. – Если всякие чимпира боятся перерождений, то что тогда с серьезными случаями? Там… маньяки? Или такие сволочи, которые издевались и убивали людей… или животных. Что, там и сидят там до посинения? Их же никакими перерождениями не выправить. Да и… ну как без ада? Некоторым он прямо показан.Юта переглянулся с братом и Хиде, на лице Аччана застыла кривая усмешка.– Ну, – осторожно сказал Юта. – Мы не очень-то знаем, что с ними случается. То есть, ада нет. Иначе об этом бы говорили…– Пугали, – уточнил Аччан, глядя в стол.– Но, в общем… Совсем отпетые до лугов не… не добираются.– Да в расход их пускают, – отрезал Ани-сан. – Зеленые луга – это что-то вроде компостной ямы, там тухнет то, что не пошло в дело, помои всякие. А потом из этого компоста со временем все-таки получается что-то полезное. Но кто ж в здравом уме будет в компост яд кидать.– Это так Жнецы говорят?– Это я так думаю. Не настаиваю, но сам подумай. Громкие имена на слуху, как минимум их бы жертвы опознали.– А, может… – предположение как всегда захватило Имаи. – Ну, если это как известным преступникам после отсидки дают другие имена, чтобы их никто не узнал? Внешность меняют. И они спокойно живут себе дальше. Может, они тоже так тихонько где-то сидят себе… Капусту выращивают. И никто не знает, что они пять человек расчленили или детский бордель держали?За столом повисла тишина.– Я предпочитаю думать, что их все-таки распыляют на подлете, – подал наконец голос Хиде.– А я надеюсь, что ад все-таки есть, – сказал Ани-сан. – Просто не говорят о нем, чтобы не пугать лишний раз. Какой смысл пугать тех, кому все равно память отшибет скоро? А на Земле все и так в курсе. И вот эти падлы там как следуют жарятся!– Что-то мы на такую тему… – неловко усмехнулся Аччан.– Потому что старые, болтливые стали, – Ани-сан сунул в рот кусочек тушеной печенки и даже глаза от удовольствия прикрыл. – Раньше сидели… молчали. А что обсуждать? О работе говорим на работе, а все остальное... Что у нас там кроме работы особо было? А теперь двадцать лет просидели без дела и поговорить, оказалось, есть о чем…– Про ад, – Юта передернулся. – Я бы не хотел о таком знать.Имаи внезапно пришла в голову еще одна мысль:– Наверное, если мы сейчас, ну… ками. Мы ведь должны знать, как все на самом деле устроено? Если от нашей работы что-то будет зависеть…– Как будто от кассира в супермаркете зависит, сколько пачка тофу стоит, – покачал головой Аччан. – Не стоит обольщаться. Наше дело – раздавать благословения, пока не закончится молитвенный капитал, а остальное – не нашего ума дело.– Ага, – хмыкнул Хиде, – вот как Хисаши выдали благословение на сто семь лет…– И мы тут сидим теперь, – подхватил Юта. – Потому что кто-то не навел справки.– А ведь нам даже инструкций никаких не дали, – проворчал Ани-сан. – Идите, и оно само вас найдет. Что делать? Куда бежать? Буду сидеть тут и выпивать, пока на меня не снизойдет!Он стукнул дном бутылки о стол, и все рассмеялись.– Я… – неожиданно сказал Хиде и поднялся. – Извините. Мне пора.– Что? Куда?Он растерянно улыбнулся.– Кажется… я знаю, куда идти.Он махнул рукой и в ту же минуту вышагнул за пределы барной ячейки, смешался с густой толпой на улице и пропал из глаз.– Ну, судя по всему, на него снизошло, – сказал Аччан, проморгавшись, и торопливо выпил.– О как. – Ани-сан потер щеку и покачал головой. – Ну…– Я его вижу, – внезапно сказал Юта. – В смысле… Не то чтобы вижу. Чувствую. Он идет куда-то. На север.Они начали переглядываться.– Да… – протянул Аччан. – Это как будто… Как горячая точка движется. Да?Юта закивал. Имаи зажмурился и попытался найди где-то в черно-зеленом месиве под веками горячую точку Хиде. Точка обнаружилась быстро, она плыла в трехмерных координатах, и когда Имаи попытался к ней мысленно прикоснуться, обдала теплом и странным ощущением – будто бы кто-то улыбнулся в ответ на оклик.– Я… – напряженный голос Юты выдернул его из ощущений. – Я тоже пойду. Ой… Ну, увидимся, да?– И я, – Ани-сан решительно опрокинул последнюю чашечку и быстро набил рот печенкой с луком. Помахал рукой и скрылся вслед за братом.Имаи посмотрел на Аччана с некоторой даже тревогой, но тот сидел, сгорбившись и глядя в стакан.– Это был я, – в конце концов сказал он очень тихо.– Что? – переспросил Имаи.Аччан глубоко вздохнул, запрокинул голову, глядя в низкий потолок.– Я попросил… Мы были в туре тогда. Это был Сендаи, ноябрь… или даже декабрь уже. Не помню. Было много снега, туфли постоянно скользили… Я зачем-то вышел в комбини рядом с отелем и увидел рядом храм. Там было темно, никого не было. И я вместо комбини пошел туда, к алтарю…Он перевел дыхание, отпивая из своего стакана.– Мы с тобой тогда… вернее, это я. Как обычно. Это же всегда был я, да?– Аччан, – попросил его Имаи, но тот только покачал головой, улыбаясь.– Извини, извини… Мне бы стоило попросить у тебя прощения в тот раз, но я как всегда был слишком самонадеян, чтобы делать такие очевидные вещи. Поэтому я пошел в храм и стоял там, пока не замерз так, что боялся, что уже не смогу выступать на следующий день. Наверное, это был единственный раз в жизни, когда я думал: ну и пускай. Пускай я не смогу петь, пускай у меня ничего больше никогда не будет… Лишь бы Хисаши был здоров и счастлив. Пускай я умру никому не нужным, только бы он жил долго-долго.Аччан вскинул на него обнаженный взгляд и неловко усмехнулся.– Я знаю, знаю… Все, что ты хочешь сказать. Это просто был момент самоуничижения. Я был пьян, несчастен и совершенно потерян. Но я очень хорошо помню, что назвал это число. Я сказал вслух: сто семь лет. Понимаешь?Имаи невольно покачал головой. Он и злился, и… он думал, что уже никогда не почувствует этого. Желания обнять Аччана и прижать к себе. Укрыть от всех, и от него самого в первую очередь. От глупых и опасных мыслей в его голове.– Хорошо еще, что тот ками не оказался злонамеренным и не поймал тебя на слове, – сказал он. – И ты все-таки не умер никому не нужным.Аччан тихо рассмеялся.– Да. Мне повезло с богом... Знаешь, раз уж так все сложилось теперь, что мы коллеги. Я бы хотел с ним познакомиться. Поблагодарить.– Ну, это тебе надо в Сендаи.Аччан кивнул.– Я съезжу туда. И обязательно найду этого ками. Он не просто подарил тебе долголетие… Он ведь дал нам новую жизнь. Новое предназначение. Возможность… быть вместе. Неважно, как. Но одно то, что мы сейчас можем вот так сидеть, разговаривать… И у нас впереди – если не настоящая жизнь, то по крайней мере что-то очень на нее похожее…Да, подумал Имаи. Очень прозорливый ками. Даже подозрительно. Может быть, тоже стоит съездить в Сендаи. Хотя, что он там надеется обнаружить? Вряд ли ками в чем-то признается.– Послушай, – начал он. Какая-то заноза так и сидела внутри, ее очень хотелось выпустить, но до сих пор слова никак не подбирались, а тут его словно осенило, что нужно сказать. Но в эту же секунду Аччан вздрогнул, кидая взгляд куда-то ему за плечо.– Хисаши, – сказал он виновато. – Мне пора. Давай…– Потом, да, – согласился Имаи, чувствуя досаду и опустошение. Аччан торопливо поднялся, коснулся его плеча, быстро и сильно сжал. И ушел.Оставив в полном одиночестве.Имаи налил себе очередную рюмку и выпил, оглядел стол с оставленными стаканами, бутылками и закусками. Неожиданно для себя усмехнулся и придвинул к себе почти полную тарелку жареной печенки. Хоть поесть, раз уж кто-то там наверху не спешит выдавать пятое назначение.Где-то на изнанке век в разные стороны расходились горячие пульсирующие точки: теплый и какой-то… пушистый, что ли, Хиде. Упругий как скачущий по ступеням мячик Юта. Стремительный и остроугольный Ани. И – подрагивающий, пульсирующий от волнения и нетерпения Аччан. Было занятно, что конечную точку маршрута Имаи мог видеть только у Аччана, и с некоторым волнением наблюдал, как тот неторопливо движется к своей цели.Он так увлекся едой и отслеживанием одногруппников, что собственный позыв к движению осознал не сразу. Что-то зудело где-то на периферии – как комариный звон или музыка в лежащих рядом наушниках. Почему-то ему казалось, что зов должен быть более… физиологичным, что ли. Типа как голод. Или наоборот, желание пойти в туалет. Но это был просто какой-то назойливый звук, который можно не заметить сразу, зато если уж обратишь внимание, вытеснить его из фокуса становится совершенно невозможно.Имаи отодвинул ставшую безвкусной печенку, из упрямства допил пиво и только тогда поднялся из-за стола. Было немного беспокойно: не хотелось бы убрести куда-нибудь далеко от остальных. Не зря же ему так медлили с выдачей места приписки. А еще было странно, почему он отчетливо видит, куда идет Аччан, но понятия не имеет, куда зов ведет его самого.Жидкий разноцветный свет рекламных панелей стелился по мокрой черноте вечера, блестел и рябил в глазах. Дождь уже прошел, но воздух оставался переполненным водой, тяжелым и рыхлым, и многоголосье улиц дробилось в нем как в калейдоскопе, складывая звуки людей, транспорта и механизмов в причудливые узоры. Из-за приоткрытых дверей баров и магазинов толчками высыпалась музыка – незнакомая, непривычная, и Имаи по привычке жадно ловил ее кусочки. Он шел, особо не оглядываясь по сторонам, не выискивая подходящих местечек, решив, что не будет заниматься предположениями – куда придет, туда и придет. А параллельно наблюдал за остальными: Юта как ни странно достиг своей цели первым и теперь возбужденно крутился на месте, излучая радость и воодушевление. Через какое-то время остановился и Ани, его эмоции были более спокойными и деловитыми. Наконец добравшийся до своего места назначения Аччан вибрировал от захвативших его эмоций, а вот Хиде все так же ровно светился и грел чувством глубокого удовлетворения, как будто то место, к которому он пришел, полностью соответствовало его ожиданиям.Имаи невольно погрузился в размышления, каким он сам выглядит для остальных в этом иллюзорном мире общей души? Это заняло его на какое-то время, так что, когда тихий звон в ушах, к которому он уже успел привыкнуть за пару часов, неожиданно оборвался, он замер посреди улицы как вкопанный, растерянно озираясь по сторонам.Святилище он увидел не сразу – темная, запрятанная между домов тропинка с рассыпающимися от древности плитами вела вглубь квартала. Он прошел под едва видными ториями, его обняли ветви разросшихся деревьев, под руки кинулись, едва не скуля от радости, соскучившиеся по живой душе комаину**. Он даже опустился на колени перед ними, гладя шершавые лбы, подставляя лицо – они лезли целоваться как обычные собаки, тыкались носами и пытались к нему прижаться, и в какой-то момент Имаи расхохотался от… счастья, наверное. Он был дома. Это место определенно ощущалось именно так.Двор святилища пах ночью и сыростью, здания уже давно не перестраивали, и они потихоньку ветшали и гнили. Чтобы зажечь фонари оказалось достаточно взмаха руки, тусклый свет обнажил засыпанные мусором дорожки, покосившиеся ограды, заросший маленький садик.Ну ничего, подумал Имаи, с неожиданным для себя воодушевлением оглядываясь по сторонам. Зато можно все сделать так, как ему самому хочется. А он уже очень четко представлял, что именно ему хочется.До синтай*** пришлось добираться по почти разрушенной лесенке главного павильона, но только Имаи взял в руки зеркало и заглянул в его клубящуюся муть, как все – вообще все на свете – стало просто и понятно. Он едва не рассмеялся снова, уже просто от удовольствия. Завернул засиявшее зеркало в шелка и парчу, уложил в золотой ларец. Огляделся по сторонам – павильон прямо на глазах возвращал себе былой облик: стены светлели и вырастали вверх, под резную крышу, пол укрылся свежими циновками. Имаи подозревал, что изменения происходят на всей территории святилища, но он уже чувствовал себя слишком вымотанным для первого знакомства со своим новым домом. А потому лег на пол прямо тут же, подтянул под голову неизвестно откуда взявшуюся подушку, укрылся чем-то теплым и пушистым и заснул почти моментально.– Доброе утро, – раздался насмешливый голос у него над головой. Имаи встрепенулся, втягивая носом воздух, сел, пытаясь проморгаться. Но это был не отголосок сна: Аччан и правда стоял перед ним на пороге павильона. Выглядел он как-то странно, но из-за того, что яркий солнечный свет бил ему в спину, и того, что глаза Имаи все еще слипались, он не мог сказать, в чем именно заключалась странность.– Меня твои псы еле пропустили. Совсем одичали.– Это они просто лис не любят, – пробормотал Имаи, поднимаясь, да так и замер, встав. Осознав, что сказал.Развернувшийся к дверному проходу боком Аччан теперь стоял, освещаемый утренним солнцем, и смотрел на него, мягко улыбаясь. На нем было алое кимоно, затканное золотыми колосками риса и множеством мелких деталей, от которых у Имаи тут же зарябило в глазах: мечи и сети, полные рыбы, облака и театральные маски…– Это что, – обалдело спросил Имаи, – богиня Инари тоже удалилась от дел?– Нет, – Аччан рассмеялся, откидывая длинные, почти по пояс, волосы за спину. – Просто не успевает везде. Так что…– Козырное у тебя местечко.– Да и у тебя неплохо, – Аччан демонстративно огляделся по сторонам. – Я смотрю, ты тут уже устроился с удобствами.Имаи покрутил головой, только сейчас замечая изменения в обстановке.За ночь главный павильон святилища превратился в приличный городской дом в традиционном стиле: свежие ароматные циновки, новая бумага на старинных, но еще крепких сёдзи. Солнечный свет будто бы проникал в дом по мере того, как Имаи его разглядывал, скользил лучом по стенам, котацу, нише токонома, где занял свое место синтай.– Вот теперь и правда доброе утро, – сказал Аччан, когда весь дом озарился светом, и Имаи понял, что стоит на футоне, расстеленном прямо посреди гостиной.– Надеюсь, здесь есть спальня, – сказал он. – Как-то неловко будет ночевать едва ли не у порога.– Здесь даже есть кухня, – ответил ему Аччан и прошелестел мимо – кимоно стелилось за ним шлейфом, и на секунду Имаи помстилось, что перед ним вроде бы и Аччан, а вроде бы и девушка, очень похожая на Аччана. Впрочем, зная двойственную природу Инари, удивляться не приходилось. А, зная своеобразную природу самого Аччана, удивляться Имаи перестал уже девяносто лет назад.Если там, на Зеленых лугах, энтузиазм Аччана в стремлении накормить немного настораживал – все-таки готовка никогда не была его сильной стороной при жизни, – то в его новом ало-золотом качестве это, как ни странно, вопросов уже не вызывало. Что-то изменилось в Аччане – за то ли время, что они были разлучены, или за эту волшебную ночь, превратившую их окончательно в богов, Имаи не знал. Но изменения он чувствовал даже в себе, хотя и не спешил их рефлексировать – этим следовало бы заняться в одиночестве, чтобы все как следует распробовать и разложить по полочкам.Тем более, что в некоторых аспектах Аччан, как оказалось, не изменился вовсе, и после нехитрого, но очень вкусного завтрака они сидели у котацу с пивом, и длинные черные волосы стекали по красному шелку, собираясь лужицами на соломенной циновке.– Не знаю, как я могу быть богом, если сделал столько ужасных вещей в жизни, – задумчиво произнес Аччан в какой-то момент обоюдного молчания так, будто бы продолжал с середины давно начатый разговор. – Это совершенно несправедливо. Вся эта молитвенная энергия… люди отдавали ее мне просто из-за внешности. А теперь я могу распоряжаться чужими судьбами.Имаи вздохнул.– Не только из-за внешности. Что ты выдумываешь? И чего такого ужасного ты мог сделать? Ты же и мухи не обидишь…Аччан невесело усмехнулся, не поднимая на него глаз.– Мухи… забавно. Помнишь Хотару?Имаи нахмурился. Хотару… он знал нескольких Хотару, о которой речь? Он уже собирался уточнить, но внезапно его озарило – он вспомнил. Девушка из фанклуба – из тех времен, когда они еще знали всех своих фанатов в лицо и поименно. Хотару очень шло ее имя – она была похожа на светлячка. Маленькая, улыбчивая, будто светящаяся изнутри… Как же она нравилась Имаи! Ему на тот момент еще никто никогда так сильно не нравился. Правда, надолго она в фанклубе не задержалась, и Имаи даже грустил, когда она внезапно исчезла и перестала приходить на концерты.– Помню, – сказал он. Аччан наконец поднял голову, тяжело на него взглянул и снова отвернулся.– Я знал, что ты в нее влюблен. И приложил все усилия, чтобы она на тебя даже не смотрела. Я заморочил ей голову, ходил с ней на свидания, а потом бросил. Она сказала, что я полный ублюдок, что она разочаровалась в нашей группе, и ушла из фанклуба…Имаи медленно вдохнул и выдохнул, пристально глядя на Аччана.– Это и правда было мерзко, – признал он. Аччан склонил голову еще ниже, теперь волосы полностью скрывали его лицо.– Да.– Ты ведь… – Имаи неожиданно понял, – ты ведь подкатил ко мне как раз после этого? Почти сразу…– Подумал, что ты слишком расстроен и согласишься на утешительный секс, пусть даже и со мной, – глухо ответил Аччан.– Ты устроил это специально…– Да.Имаи помолчал, пытаясь уложить новую информацию внутри. Было как-то… пусто. Наверное, ему стоило реагировать ярче, но не получалось. Не мог он изменить отношение к Аччану ни на микрон – не теперь, не после стольких лет. В конце концов, кто по юности не делал таких вещей, о которых потом приходится жалеть?– Ты с ней переспал? – спросил он наконец. Нужно было уточнить, но он сам не очень понимал, зачем.– Нет. Собирался, но… – Аччан попытался усмехнуться, но вышла усталая гримаса. – Она была девственницей.– Пожалел ее?Аччан промолчал, глядя в пространство перед собой. После недолгого колебания Имаи сел поближе к нему, прижимаясь боком к боку – тот отчетливо напрягся и даже дыхание задержал.– Хочешь, узнаем, что с ней стало?– Я узнавал. Еще тогда.Имаи посмотрел на него искоса.– И что?– Вышла замуж через пять лет. Двое детей. Держала магазин винтажных кимоно… Она была еще жива, когда я умер.Имаи снова глубоко вздохнул, кивая.– Нормальная жизнь.– Угу.– Вряд ли твоя дурацкая выходка на нее сильно повлияла.– Вот этого я никогда не узнаю. А потом… вы могли быть вместе.– Нет, не могли, – Имаи хмыкнул. – Я ей не нравился. Ты замечал, что мы с тобой всегда привлекали разных женщин? Если кто-то западал на тебя, то мне уже ловить было нечего.– И наоборот.– И наоборот, – согласился Имаи. – Зато женщин Хиде могли воровать мы оба.Аччан тихо рассмеялся.– Да уж. Бедный Хиде.– Но были и стойкие.– Да. Личные персональные фанатки Хошино. Много иностранок.– Да?– Ага, мне было лучше видно с той стороны. Они всегда вставали там и смотрели только на него, были даже неловкие моменты: подхожу к краю сцены, чего-то там к партеру, как обычно… А эти – смотрят мимо вообще! Отвернулись и выглядывают, где там Хиде!– Какое неуважение! – заржал Имаи. – Никаких манер!– Ужасно! Одно слово – иностранки.Аччан помолчал, улыбаясь и глядя в колени, а потом мягко, привычно прильнул к нему – виском к плечу, настороженно замирая. И расслабляясь сразу же, как Имаи так же привычно обнял одной рукой за плечи, подтверждая, обозначая: все как прежде. Как тогда. Ничего не изменилось.В первый раз все с этого и началось: они просто выпивали вместе, сначала впятером, потом их осталось двое. В какой-то момент тема для неспешного разговора вывернула к своему логическому завершению, и беседа плавно угасла, сменившись дружелюбным молчанием. И после какой-то рюмки Аччан сделал так же – склонился к нему на плечо, длинно вздыхая. Имаи тогда подумал, что тот, вероятно, уже засыпает. Он был не против, и приобнял Аччана, чтобы тот не сползал. А потом в какой-то момент в алкогольном мареве сам уже хорошо пьяный Имаи различил странное: влажные щекотные прикосновения к шее. Даже в том его полусонном состоянии от этих касаний по спине побежали колкие мурашки, а в паху моментально потеплело. Это было настолько неожиданно, что Имаи невольно отстранился, придерживая Аччана за плечи. Был бы он трезв, наверное, подумал, что тот просто уже не понимает, к кому пристает, но Имаи был беспросветно пьян, поэтому он не думал ни о чем, а просто сидел и в полном обалдении пялился в лицо Аччана, на его яркие мокрые губы. В паху уже отчетливо пульсировало и давило, так что когда Аччан опустил ресницы и потянулся к нему ртом, он сам подался навстречу.Имаи всегда был скептиком и при этом романтиком: он верил в любовь, нежность и привязанность, но какие-то безудержные страсти и страдания по этому поводу вызывали у него недоумение и некоторую опаску. Он нравился девушкам, с удовольствием ходил на свидания, влюблялся, радовался, когда ему отвечали взаимностью, немножко грустил, когда его отвергали, занимался сексом, если было с кем, и передергивал в одиночестве, если накатывало внезапно. Ему нравился секс, нравилось состояние влюбленности, но в целом это все оставалось только приятным дополнением к основной программе – всему тому, чем он занимался помимо романтических отношений. Учеба, а потом и музыка, ставшая работой, дружеские посиделки и пьянки, масса самых разных интереснейших вещей – и где-то там, между чтением и сюрреалистической живописью находились и романтические увлечения. То есть, если бы пришлось на какое-то время отказаться от женского общества, Имаи было бы грустно, но это не стало катастрофой. Он считал себя совершенно обычным парнем и думал, что у остальных это все происходит плюс-минус так же. Так что, когда он поближе сошелся с Аччаном и невольно познакомился с его проблемами, то сначала не поверил, что он это серьезно.Потому что Аччан погружался в каждые отношения с головой, он жил в них и ради них. Рядовая интрижка на пару недель заставляла его искренне плакать, а расставание с женщиной, в которую он был по-настоящему влюблен, могло довести Аччана до нервного срыва. Одержимость же Аччана сексом вызывала у Имаи неподдельную неловкость. Ему доводилось встречать парней, которые в определенные моменты жизни были способны думать только членом и не интересовались вообще ничем кроме того, кому бы присунуть. Обычно он относился к ним как к низшим формам жизни, автоматически исключая из своего круга общения – им просто было неинтересно друг с другом, никаких точек соприкосновения. Но Аччан ухитрялся всю жизнь сочетать в себе вещи на взгляд Имаи несочетаемые. Наблюдать за ним было ужасно увлекательно, хоть и тревожно временами, но в тот момент, в тот вечер их последней совместной пьянки в статусе просто друзей и коллег, все непоправимо изменилось. Имаи ощутил на себе, каково это – оказаться объектом влюбленности Аччана.То, что это не просто приступ пьяного вожделения, стало понятно почти сразу. После первого же поцелуя они, не обсуждая происходящее, поднялись и, чтобы ненароком не разбудить прикорнувшего на диванчике Ани, ушли в другой номер – Имаи сейчас уже не помнил, чей, скорее всего, выпивали они, как обычно, в его номере, значит, ушли в номер Аччана. Это не казалось неправильным или даже просто странным, наоборот, Имаи чувствовал себя очень естественно и свободно, гораздо свободней, чем на свиданиях с девушками. Они снова начали целоваться, едва за ними закрылась дверь, а потом Аччан отстранился, пытливо заглянул в глаза, будто пытаясь в чем-то убедиться, взял за руку и молча потянул к кровати.Лучший пьяный секс в его жизни. Может быть, и вообще лучший – на тот момент по крайней мере. Тело Имаи горело и плавилось в руках Аччана, и только через полчаса, кончив так, что едва не потерял сознание, он наконец понял, что было в этом сексе не так. Аччан ничего не хотел для себя. Имаи, конечно, пытался отвечать, ласкать в ответ, но было так головокружительно хорошо, что ни на какие внятные ответные действия его не хватило. Он просто не мог достаточно сосредоточиться, перед глазами взрывались звезды с каждым поцелуем, каждым движением губ и пальцев по его телу – Аччан ублажал его всеми возможными способами, бередил и нежил так, что Имаи мог только скулить и дрожать, подставляясь.– Где ты так научился? – спросил он после и тут же скорчился от неловкости, поняв, как грубо это прозвучало. Аччан, впрочем, не обиделся или не показал этого. Просто бледно улыбнулся, жадно на него глядя, нависая сверху.– Тебе понравилось?– Очень, – честно ответил Имаи. – Только, боюсь, у меня так здорово не получится.– Не нужно, – Аччан нетерпеливо мотнул головой, и его волосы щекотно мазнули Имаи по лицу. – Просто… позволь мне иногда быть с тобой. Позволишь? Пожалуйста. Я сделаю все, что ты захочешь.Вот тогда-то Имаи и понял, как попал.Разумеется, он не смог отказать. И Аччан приходил его любить, делая все, что Имаи хотелось. Послушно терпел неловкие ответные ласки, кончая, кажется, только от осознания того, что это Имаи к нему прикасается. Оставался до утра, прижимаясь даже во сне так отчаянно, что Имаи не мог заснуть сам. Писал душераздирающие стихи о невозможной, обреченной любви, желании соединиться с любимым навечно и том отчаянье, которое его охватывает раз за разом от неудач. Плакал, когда этого никто не видит, но Имаи замечал покрасневшие припухшие веки и с перманентной в те годы досадой понимал – это опять из-за него. Вернее, из-за того, что Аччан влюблен в него.Он никак не мог понять, чего же ему не хватает? Имаи четко осознавал, с кем связался, знал, что затягивать нельзя, и признался в любви первым. Это не было ложью – он правда любил Аччана. Но, вероятно, как-то не так, как тому было нужно – он просто не поверил. А, возможно, Аччану было и не нужно ответное чувство. Для привычной и в чем-то, вероятно, комфортной ситуации ему вполне хватало его собственных чувств, и он плакал, переживал и убивался до тех пор, пока Имаи эта его чертова любовь не встала комом в горле.– Тебе ведь все равно, из-за кого страдать, – сказал он в конце концов. – Может быть, проще делать это с какой-нибудь девушкой?Аччан тогда молча склонил голову и на какое-то время исчез. А потом как-то быстро оказалось, что у него уже новая подруга и опять все сложно…Если честно, Имаи тогда было горько и обидно. Не то чтобы он злился из-за того, что Аччан прямо выполнил его указание. Скорей, ему было грустно из-за того, как легко все вышло. Казалось бы, нужно радоваться: Аччан не умолял его сохранить их странные отношения, не преследовал, не сделал с собой ничего ужасного. Просто последовал совету и переключился на другого человека.И из-за этого Имаи чувствовал себя… использованным. Незначительным. Заменимым. Просто расходным материалом на конвейере чувств Аччана. Все моменты их близости, казавшиеся до сих пор ему драгоценными сокровищами, превратились в ничего не стоящие фальшивки. Все слова Аччана, все его слезы, все его ненасытные поцелуи… Это все теперь доставалось другим – вероятно, с той же страстью и вовлеченностью. Имаи не знал точно, но предполагал – Аччану бурные чувства были необходимы как воздух. Вряд ли что-то изменилось при смене объекта…А еще Имаи очень скучал по сексу. Насколько утомляла его тяжелая влюбленность Аччана, настолько же приятна была близость с ним. И, в этом было трудно себе признаться, но после него секс с девушками уже не приносил былого удовольствия. Наверное, хорошо, что он в принципе был не зациклен на сексе, потому что после пары неудачных попыток Имаи просто перестал пытаться кого-нибудь найти для отношений. Одному было спокойней. Тем более, себе-то уж он мог признаться, но он все еще любил Аччана.Наверное, он любил его всегда. И до их спонтанного романа, и после. И потом, в тяжелые годы, когда Аччан то приходил к нему, умоляя принять обратно, то бросал, утверждая, что без него Имаи будет только лучше… Он никогда не мог отказать. А со временем перестал и обижаться на Аччана с его метаниями. У того была своя правда, своя бурная, болезненная любовь, с которой он всеми силами пытался бороться, но постоянно проигрывал.В последний раз Аччан пришел к нему перед своей женитьбой.– Почему я не могу перестать мучить тебя? – спросил он тихо, уткнувшись лицом Имаи в шею. Сам Имаи, вытраханный до звезд перед глазами, смотрел в потолок и не мог думать ни о чем кроме того, как ему сейчас хорошо.– Ты меня не мучаешь, – выговорил он заплетающимся языком привычную фразу. Утешение и попытка сохранить остатки самоуважения. Если не можешь от чего-то отказаться, сделай вид, что так и задумано. Вот только Аччан на это никогда не велся.– Тебе будет лучше без меня. Когда я наконец оставлю тебя в покое, и ты сможешь нормально жить…Имаи слышал это десятки раз и уже перестал обращать внимание. За его ?тебе будет лучше без меня? ничего не стояло: Имаи иногда даже не успевал привыкнуть и смириться с тем, что его бросили, как Аччан возвращался. Ну и – они же работали вместе. Они практически не разлучались, оставить кого-то в покое было довольно проблематично, когда годами торчишь нос к носу. Так что он понятия не имел – как это, без Аччана, лучше там или хуже. Поэтому молчал, считая бессмысленным тратить слова в этой на многие годы закольцованной ситуации.– Я женюсь, – сказал Аччан, все так же не выпуская его из объятий, даже сжал покрепче, будто думал, что Имаи при этих словах куда-то исчезнет.– Хорошо, – ответил Имаи все так же ровно. Это было неожиданно, но предсказуемо, он, наверное, был даже рад такому повороту событий. Вряд ли это надолго, но хоть какой-то период относительной стабильности – трудно было не признать, что и он сам, и Аччан уже выдохлись от этой гонки. Имаи в последнее время все чаще хотелось сбежать куда-нибудь подальше, отсидеться там, где наконец не будет удушающей любви Аччана. А тот… конечно же чувствовал его настроение, паниковал и все более отчаянным и безжалостным становился – в основном к себе. И это было еще одной причиной, из-за которой Имаи хотелось сбежать из собственного дома, из собственной группы. Ему сложно было оставаться равнодушным, хотя он уже давно понимал, что не может нести никакой ответственности за Аччана и его выборы. Несмотря на то, что все они – все пятеро – двигались в одном направлении, каждый из них шел своей дорогой. И дорога Аччана временами выглядела самоубийственно опасной.– Я больше не стану приходить, – сказал Аччан на утро. Имаи промолчал, и Аччан поцеловал его – со всей своей привычной страстью и горечью. А потом ушел и больше не приходил. Никогда.Имаи иногда думал: если бы он догадывался, что этот раз точно последний, сделал бы он что-нибудь? Попытался бы изменить его решение? Или, может быть, хотя бы ответил на последний поцелуй?Наверное, на поцелуй бы точно ответил. Но тогда он не мог заглушить в себе раздражение: вечный надрыв Аччана уже казался позой, манипуляцией, очередной бесплодной попыткой выбить из Имаи нужные эмоции. А он за все эти годы так и не понял, что именно нужно от него Аччану. Чего ему не хватает настолько, что он мечется и никак не может остановиться. В какой-то момент он пришел к выводу, что тот просто не умеет жить и чувствовать иначе, и перестал задумываться по этому поводу.Оказалось, что он ошибался.Оказалось, что Аччан вполне себе может стать спокойным и размеренным в чувствах. Да, он все так же рвал душу на сцене и в студии, выдирая из себя с мясом клочья изболевшегося. Но чем дальше, тем тише и умиротворенней он становился – то ли возраст брал свое, то ли изменившийся статус.Имаи, на удивление, тоже ощущал долгожданное спокойствие – ему и правда было лучше без Аччана. То есть, с вот таким, плавным, утешенным, почти счастливым Аччаном, державшимся теперь чуть поодаль, но все равно рядом. То, что они больше не занимались сексом, было малой ценой за это спокойствие. А когда у Аччана родился ребенок, Имаи словно наяву почувствовал, что вечно натянутая между ними нить ослабла. Будто бы Аччан наконец и правда решился его отпустить.Только после этого ему удалось наконец встретить женщину, которую получилось полюбить. И дальше…Дальше они просто жили, работали, все было как всегда. Все было наконец-то хорошо и стабильно. Правда, иногда Имаи снилось, что Аччан обнимает его как прежде, целует и берет – яростно, почти жестоко, исступленный в своем вечном ненасытном желании. Он просыпался от этих снов как от кошмаров – с криком, с колотящимся сердцем, текущим по шее потом. Со стоящим колом членом и сосущей пустотой внутри. После таких снов было тяжело идти работать – снова вместе, всегда вместе. Аччан грустно и с сочувствием улыбался, заметив его синяки под глазами, и торопливо отворачивался, чтобы никто из них не был вынужден говорить больше, чем все еще оставалось необходимым.Имаи иногда было интересно: снятся ли самому Аччану подобные сны? Не то чтобы это что-то изменило – им обоим уже давно не хотелось ничего менять. Они были относительно довольны своей жизнью, даже, наверное, счастливы. Но, проснувшись ото сна, где он лежал под Аччаном и задыхался от невозможной сладости и ярчайшего удовольствия, Имаи на несколько минут позволял себе упасть в ностальгию. Сдаться – как сдаются обмороку, когда становится слишком тяжело терпеть боль. Эта боль стала только сильней и безнадежней, когда Аччан ушел окончательно, и уже не оставалось даже шансов – спросить. Просто спросить, а было ли что-то? Или Имаи просто почудилась эта призрачная любовь в вечной тоске и неудовлетворенности Аччана?..Сейчас ему казалось, что очередной обморок его все-таки настиг и придавил, лишая сил и разума. Алый шелк скользил и обнимал, лаская обнаженное тело, влажные горячие губы прижигали шею и грудь, оставляя несмываемые пылающие клейма, тяжелые длинные волосы путались под пальцами – Имаи, сам не осознавая этого, цеплялся за Аччана, вжимая его в себя, боясь выпустить хотя бы на долю секунды. Проникновение было непривычно легким, наполняющим тело духотой и истомой, и все длилось и длилось, не позволяя вздохнуть полной грудью, пока Имаи не затрясло, а Аччан не замер с тихим жалобным стоном.– Я так… так… – прошептал он беспомощно, и Имаи кивнул, понимая до мельчайших нюансов все, что тот силился сказать. Они снова поцеловались, и это было простое и откровенное переплетение горячей влажной плоти, будто бы они пытались вновь и вновь врасти друг в друга – как привитая ветвь пытается врасти в старый ствол. Движение возобновилось, и Имаи окончательно потерял ощущение пространства, вздрагивая от толчков внутри, стараясь поймать ртом липкие от подсыхающей слюны губы Аччана, царапая его плечи.– Хисаши, Хисаши, Хисаши, – твердил тот на каждой волне, обдавая кожу влажным горячим дыханием, их качало навстречу друг другу, волосы Аччана закрывали свет, и Имаи впервые за долгое время был рад темноте, хотел ее, душную и раскаленную, только на двоих.Кажется, он тоже что-то сказал на самом пике, что-то невероятно важное, от чего глаза Аччана засияли так, что темнота сгинула в ту же секунду, а ее место занял ослепительно яркий свет. И Имаи пропал, исчез, растворился до крошки в этом затапливающем сиянии.– Знаешь, что мне кажется? – негромко сказал Аччан, когда они лежали прямо на полу бок о бок, обнаженные и мокрые под красным кимоно с золотыми колосками. – Мне кажется, что это и есть наша следующая жизнь.– Думаешь, все так и было задумано?– Да.Имаи невольно улыбнулся.– Трахающиеся ками, – сказал он. – Революционный концепт. Кто-то там сверху был бы в бешенстве.– Не обязательно. В сущности… что мы знаем о богах?– И правда, – легко согласился Имаи, переворачиваясь на бок и глядя на профиль Аччана. – Но мы все помним. Нашу прошлую жизнь.Аччан кивнул, вздыхая.– Может быть… может быть, мы уже дошли до той стадии, когда способны жить дальше – с нашим прошлым?– То есть, тоже все по плану?– Ага.– Возможно. Но… – Имаи нахмурился, повернул к себе лицо Аччана за подбородок, заглядывая в глаза. – Ты сможешь – так? Триста лет с этим всем. Ты выдержишь?Аччан смотрел на него задумчиво, едва заметно улыбаясь.– Мне кажется, да, – сказал он наконец. – Не знаю, возможно, я чересчур оптимистичен… Но сейчас. Когда мы… когда мы это наконец сделали…– Потрахались, – подсказал ему Имаи, и Аччан смешно наморщил нос, смущаясь.– Ну не только же в этом дело. Мы смогли решить то, что между нами висело так давно…– Я люблю тебя, – перебил его Имаи. Аччан замер, враз побледнев.– Правда? – спросил он шепотом.– Правда. Ты же знаешь.Аччан прикрыл глаза, стараясь дышать размеренно.– Знаю, – сказал он наконец с заметным удивлением в голосе. – Я тоже тебя люблю.– И я тоже знаю, – ответил Имаи, против воли улыбаясь. – По-моему, отличный задел на ближайшие триста лет. А там мы уже или достанем друг друга окончательно и обнулимся… или наконец достигнем просветления.